После обязательно добровольного просмотра по ТВ речи председателя Госсовета партии «Единственная в России» нас на выходные распускали по домам. Эти ежедневные просмотры были самой важной частью принудительного лечения в ГНД. Основной контингент ГНД, алкоголики и наркоманы, во время речи бухали, курили и ширялись и особенно удачные перлы выступающего встречали бурным и продолжительным кайфом. Председатель говорил о том, что не надо раскачивать лодку: времени не раскачку у нас уже нет, а надо просто затопить эту старую калошу к ядреней матери и разойтись по-хорошему, потому что мероприятие это властями не санкционировано. «Или вы хотите, чтобы у нас было, как во Франции?» – патетически вопрошал он и шарил серо-стальным взглядом с чекистским прищуром по первым рядам, в которых сидели врачи, привычно спящие с открытыми глазами: работа на три полных ставки научила их бдительности. При слове «Франция» на лицах спящих промелькнули блаженные улыбки – они хотели, «как во Франции».
Мы, сочувствующие и колеблющиеся, сидели в последнем ряду: три студента, педагог-золотогвардеец, юрист и шахид-теоретик. Всех нас взяли на лечение во время последней протестной акции в поддержку новой Конституции, потому что мы проходили мимо, а проходить мимо нельзя – надо участвовать, ибо равнодушие – явный признак злого умысла. Студиозусы рубились в он-лайне на своих смартфонах, а мы, люди солидные и не обремененные и граммом совести, играли в карты на раздевание. Шахид передёргивал и с человеколюбием смотрел на раздетого им до трусов юриста. Было душно и смрадно, а за окнами операционной белый снег тихо ложился на ветви цветущих тополей. Наконец председатель закончил свою речь боем кремлёвских курантов: все, кто смог, встали и единогласно исполнили «Мурку».
Возле окошка выдачи алкоголя и наркотиков на все три выходных дня образовалась живая очередь, хотя «живых» в этой очереди была едва ли треть. Ходячие поддерживали сидячих, сидячие ободряли лежачих: царила всеобщая атмосфера радостного предвкушения и ожидания чего-то невероятного. Мне лекарства были не положены: вместо них в библиотеке мне выкатили пару рулонов партийной литературы для домашнего изучения, и я с лёгкой душой покинул стены ГНД – до понедельника…
Лето заметало город снегом, а он, кажется, даже и не замечал этой лёгкой несуразности: шорты соседствовали с шубами, топики – с зимними сапогами, а шлёпанцы легко уживались с перчатками. Город шумел, вонял выхлопными газами и ехал на красный свет светофоров, а прохожие устраивали бурные овации завораживающе точным движениям тореадоров на пешеходных переходах. На автобусной остановке тощенький паренёк с фиолетовыми синяками под присмотром двух полиционеров раздавал прохожим листовки с призывом к свержению президента и правительства в соседнем государстве, которое отказывалось покупать нашу нефть по нашим ценам. И, хотя нефть уже давно была не наша, листовки разлетались, как горячие пирожки, – две мусорные урны были завалены ими доверху.
Подкатила, лязгая траками по асфальту, жёлтая подводная лодка, и я вместе со всеми втиснулся в её переполненное нутро. Проехали метров сто и резко затормозили: всех стоящих смело к кабине, и водитель пролаял в микрофон то ли с узбекским, то ли с таджикским акцентом: «Если ещё раз какой-нибудь придурок приложит свои очень умные часы к валидатору, я отвезу всю скотобазу прямо в участок! Вы поняли меня, бараны?! Спасибо за внимание!» Часов у меня не было, так же, как и денег, – я ехал зайцем, поэтому на «баранов» не обиделся, а только поправил чёрные очки у себя на носу и продолжил изображать слепоглухого патриота. Через три остановки в автобус с двух сторон вошли аквалангисты и стали проверять военные билеты у мужчин. Когда дошли до меня, я, несмотря на свою временную нетрудоспособность, смело заявил им: «Христос воскресе!» – три недели пребывания в ГНД не прошли даром. «Воистину воскресе!» – хором ответили контролёры, живо согнали с кресла у окна женщину с ребёнком на руках и усадили меня на её место. До дома я доехал с комфортом…
Молодая женщина сняла с головы шлем, отложила его в сторону и откинулась в кресле. Поправила руками тёмно-русые волосы, восстанавливая прежнюю красоту, одёрнула сбившуюся юбку и только после этого посмотрела на профессора.
– Боже мой, доктор! Откуда у него такие странные видения?
– Это для вас, милочка, видения! – профессор был стар, сед и болтлив, как старый козёл. – А для него это реальность! И, уж простите меня за тавтологию, очень реальная реальность – он в ней живёт. Можно даже сказать, что он и живёт-то только благодаря этой реальности: если бы не она – он бы давно уже умер.
– А нельзя ли показывать ему что-нибудь поинтереснее: боевик там какой, или про любовь?
Профессор аж закряхтел от возмущения: снял очки и стал протирать их полой драного оранжевого халата, превратившись на какое-то мгновение в похмельного бомжа с ближайшей помойки.
– Вы, душенька моя, вижу ни черта не поняли из того, что я вам битый час объяснял. Ничего мы ему не показываем – еще чего не хватало! Да это и невозможно… Всё, что вы видели и слышали, создал он сам – точнее, его мозг. Бытие, знаете ли, определяет сознание – вот оно и определило!
– А поговорить с ним можно? – женщина кокетливо стрельнула густо подведёнными глазками в сторону профессора, и он громко сглотнул слюну.
– Нет ничего проще! Только хочу вас предупредить: я понятия не имею, во что его мозг трансформирует вас, – его жену. Надевайте шлем и соблюдайте осторожность при разговоре: вам придётся играть по его правилам…
Зазвонил телефон и, глянув на экран, я увидел номер и имя абонента – «Мама». Она уже десять лет безбедно жила в Швейцарии на деньги, украденные у наивных вкладчиков, учредителей и держателей акций «Сбергазпром Банка».
– Здравствуй, милый! – голос у мамы был радостный и беззаботно счастливый. – Как ты себя чувствуешь?
– По-разному! – ответил я, прижимая телефон плечом к уху и пытаясь руками открыть дверцу холодильника, намертво примёршую за четыре дня моего отсутствия. – В ГНД хорошо, но дома лучше!
– А что такое ГНД, милый!
– А это больница такая, где успешно лечат то, что вообще-то не лечится. Так, по крайней мере, говорят сами доктора и гордо трезвонят на весь свет СМИ.
– Как интересно! – равнодушно сказала мама. – А что ещё у тебя новенького?
Из новенького у меня в руках был только ледоруб, которым я и принялся крушить голову холодильника…
Профессор передал женщину с рук на руки охраннику с «кольтом» на бедре и в маске: он вывел её за ворота, снял с неё наручники и, глядя прямо ей в глаза, процедил сквозь зубы: «Пошла вон, зараза!» И поправил корону на своей голове. Женщина танцующей походкой дошла до своего «Lamborghini Huracan» невыносимо красного цвета, припаркованного прямо напротив ворот тюрьмы, и села за руль. На прощание из окна машины показалась изящная женская ручка и показала тупому охраннику средний палец с разноцветным маникюром: «Lamborghini» трубно взревел, как самец оленя в брачный период, и, мгновенно набрав бешеную скорость, скрылся с глаз охранника.
Сделав пару кругов вокруг тюрьмы, суперкар выскочил на рулёжку, с визгом покрышек развернулся на ней и помчался по взлётной полосе, всё увеличивая и увеличивая скорость навстречу восходящему солнцу. Женщина поглаживала маленькую лысую собачонку, лежавшую у неё на коленях, и с любопытством смотрела, как уходит вниз земля. В салоне зазвучал приятный мужской голос, который произнёс по-английски: «Дамы и господа! Через десять минут мы будет пролетать над островом Бали. Пожалуйста, пристегните ремни безопасности на ваших парашютах и приготовьтесь к выходу. Выходы находятся с левой стороны по ходу движения. Хорошего вам отдыха!..»
***
Мужчина в белом халате сидел за длинным столом, уставленным экранами мониторов и клавиатурой компьютеров, и смотрел в широкое окно. За окном, в полутёмном помещении, стояли рядком две специализированные кровати, и два неподвижных тела лежали на них, зафиксированные широкими ремнями. Мужчина и женщина. Оба пациента были подключены к аппаратам ИВЛ, кардиографам, в руки впивались капельницы, а на головах были шлемы. Провода от шлемов, датчиков и аппаратуры змеились по полу и утыкались в серый монолит без названия – центральная панель на нём светилась ярко зелёными, изумрудными огоньками. Монотонное гудение прерывалось только вздохами и пощёлкиванием аппаратов ИВЛ.
Беззвучно открылась дверь, и в ЦП появился ещё один белый халат.
– Ну, что? – спросил первый мужчина, повернувшись к вошедшему лицом.
– А ничего! Родственников у них нет – оба детдомовцы!
– Прекрасно! – обрадовался первый и деловито потёр руки. – Тогда продолжаем…
23.02.2020
Добавить комментарий