Давид Г., 60-летний кишиневский шофер-таксист, благонамеренный, как все мы, гражданин, отхватил "пятерик" по статье 188 УК - за "попытку провоза контрабанды". Он собрался "за бугор", где уже обжился его сын, и загрузил множество ящиков нажитым за долгие годы добром. В один из ящиков, 17-й, он заныкал с десяток золотых монет (часть их была наследством) и серебряный крест с бриллиантами, в покупку которого были вложены немалые деньги. Таможенник был оплачен, ящик он будет досматривать вполглаза, счастье виляло хвостиком в пределах видимости.
Что случилось на самом деле - чьи-то козни? вероломство таможенника? начальническая показуха? антисемитский выпад? растреклятый человеческий фактор? - Давид так и не узнал. 17-й ящик был вскрыт, раскурочен, золото обнаружено, закутанный в тряпки серебряный крест обнажен и воздвигнут, торжественно потрясаемый, над головой таможенника.
В то время, когда евреи хлынули через границу, таможня была вместилищем не только грузов, но и тайн, витавших над ними. Тайны были как с одной стороны ("контрабанда"), так и с другой, в которой властвовала самая беспощадная, но не наказуемая ни одной статьей Уголовного Кодекса грабиловка.
Ну и вот... Ну и вот: судья произнес формулу наказания и 60-летний таксист, благонамеренный, как все мы, гражданин двинулся на восток страны под безрадостный на этот раз перестук железнодорожных колес.
О жизни Давида в лагере я писать не буду, потому что того уклада, слава богу, не знаю. Известно мне только то, что он протоптал дорожку в санчасть, ибо болел стойкой гипертонией, и по причине болезни Бехтерева (откляченный навсегда зад и согнутая спина из-за окостенения позвоночника) нигде и никем не работал. Всего остального - нар, баланды, жестоких законов зоны, соседей по шконке, строю и столовке, расправ со строптивыми, лагерного жаргона, которым нужно было владеть и т. д., - он хватил по горло. В лагере враз помудревший Давид Г. был тише воды и ниже травы, а отличился только тем, что умел ныкать пачки чая так, что, когда освобождался, "кум" умолил его раскрыть - простое человеческое любопытство - секрет "курка". Имея на руках справку об освобождении, Давид тайну раскрыл: пачки с чаем он прятал в нишечке над плафоном в коридоре. Чай пересыхал, но для чифиря он все равно годился.
Давид Г. вышел на свободу и вернулся в прошаренную обысками квартиру в день, когда всему миру было не до него: мир не отрывался от телевизионных экранов, потому что в Лондоне пышно праздновали свадьбу принца Чарльза и принцессы Дианы и конная брачная процессия молодоженов, неторопливо идущая по улице, была осыпаема цветами тысяч счастливых жителей столицы Великобритании и ее многочисленных гостей.
Реакция вчерашнего зека на мировое радостное событие была выражена сочным, с затейливыми заворотами, языком лагеря - единственным, чем таксист обогатился за 5 лет отсидки.
Жизнь Давида после заключения была сильно осложнена. Во-первых, должен был пройти какой-то срок, прежде чем он получит разрешение (таков закон) подать новое заявление об отъезде за границу. После того, как заявление будет подано, начнется долгий путь бумажного листа по канцелярским столам, и неизвестно, чем это путешествие кончится. Плюс к этому - уже 65, не отпускающая гипертония, болезнь Бехтерева, безработье и тот душевный ущерб, который естественен для каждого гражданина, пустившего 5 лет жизни коту под хвост...
Сын Давида, жалея отца и прямо-таки отчаиваясь в желании хоть как-то облегчить его участь, не придумал ничего лучшего, как упросить знакомых ему бизнесменов написать письмо безвинно пострадавшему и попавшему вдобавок в очередную советскую западню человеку. Посочувствовать ему, внушить надежду... Авось, мол, американское - заокеанское! - участие в судьбе советского страдальца малость облегчит его душу...
Давиду в самом деле стали приходить письма. Небольшие тексты на украшенных виньетками, чуть ли не надушенных листах с затейливыми, на полстраницы подписями наверняка богатых и уверенных в себе людей. Тексты на английском.
Английского Давид не знал, знал его немного я, его сосед. И он пришел ко мне с пачкой конвертов из Америки. Я снял с полки англо-русский словарь и начал потихоньку переводить.
"How are you, dear David!" - писали кишиневцу доброхоты-американцы. - O, dear David, I was so happy to hear...
Вслед за этим началом шло самое интересное. Я переводил с трудом, листая словарь ради почти каждого слова. - Как я был рад... нет, счастлив ... сейчас, Давид, сейчас... Да: сперва услышать, а потом увидеть... этих великолепных... black horses... черных лошадей с... это слово не могу перевести... впряженных в... сейчас, сосед, тут тоже незнакомое... да, в королевские кареты...
-Какие к х... лошади? - вскипал таксист. - У нас их там не было! И что, б... за кареты? Он про "воронки", что ли?
-"...поверьте, - продолжал я переводить, - свадьба таких прекрасных молодых людей, как..."
-...тттвою! Это он о ком?
-"...как принц Чарльз и принцесса Диана... затмевает всё, что я..."
-А обо мне, обо мне он что-то пишет?
-Конкретно ничего, только в самом конце пожелание здоровья и успеха: "good lucк, dear David!"
-Читай следующее, может, там что-то...
Последнее письмо было верхом сочувствия.
-"How are you, dear David! I was so sorry... я был так огорчен... - произнес я и поднял глаза на Давида. Тот, услышав наконец-то сочувственное слово, тоже насторожился. - Огорчен... when I learned... когда узнал... что Вы... не имели... opportunity... возможности... as well as I... как я...
-А он-то что?
-"...to attend", Давид, - присутствовать...
-Где? Где, мать его за ногу, я не мог присутствовать?!
-"...на... этой брачной церемонии...
Ответом была длинная автоматная очередь из слов шоферского и зековского сленга, из которой мне стало ясно, что отношения Давида с американскими доброжелателями в этот раз не заладились.
Но их дежурное "How are you" в его памяти засело крепко.
Темное время таксиста и его жены в конце концов кончилось -они пересекли, вместе со своими ящиками, океан. Казалось, все несчастья позади... Но и здесь их ожидала неожиданность - того же, скажем, коленкора, что и своеобразное американское сочувствие. Сын в свой двухэтажный дом родителей не взял: в Штатах не принято жить со "стариками". Он купил им вполне приличную квартиру в доме "гостиничного" типа, но далеко от собственого жилья. Языка "старики", естественно, не знали, то есть ни на улицу, ни в магазин не выйти, с соседями не пообщаться. А соседи, пожилые американцы, - один улыбчивее другого! Прямо выставка вставных челюстей! В коридоре и в лифте от них только и слышишь знакомое по письмам: "How are you! How are you!" А что им скажешь? Чем поддержишь их радость при виде соседа? И однажды, спускаясь в лифте с третьего на первый этаж, Давид не выдержал и ответил особенно улыбающемуся соседу:
-"Хау ар ю" говоришь? "Хау ар ю"? Да как х... в раю! - вот как!
Американец ответа не понял, но предположил, конечно, - вот счастливые люди! - только хорошее и одарил Давида одной из самых обворожительных своих пластмассовых улыбок.
Да и переведи ему дословно этот славный оксюморончик, эту метафору, это мелкое словесное хулиганство, что так рифмуется с американским How are you, он и тут не заподозрит ничего плохого, может, лишь разведет руками: кому, мол, что, кто, мол, как устраивается...
Добавить комментарий