Искупление 

В то доковидное, золотое время я руководила Бруклинским клубом русской поэзии. Проводила сольные и коллективные литературно-музыкальные программы в районных библиотеках и делала это с любовью и даже энтузиазмом. Приглашала местных и приезжих поэтов, прозаиков, музыкантов, певцов и бардов. Собиралась интеллигентная русскоязычная публика, в основном, среднего и старшего возраста. Желающих выступить в моём клубе было много. Я старалась выбирать лучших, чтобы не подпортить репутацию наших литературных «сборищ». Принимала заявки далеко не от всех пишущих. 

В нашем клубе среди публики были в основном завсегдатаи. Иногда появлялись новые лица.

Однажды я получила емейл от незнакомой женщины, которая, назвавшись Тамарой Х., сообщила мне, что пишет стихи и хотела бы выступить у меня в клубе. Она также добавила, что хорошо знакома с компьютерной графикой и может быть мне полезна при составлении афиш и листовок. Тон её письма был далеко не навязчивым, скорее, скромным. Я поблагодарила Тамару и не замедлила попросить о помощи в дизайне афиши для очередной программы, так как была загружена другими делами, да и не очень любила возиться с компьютерной графикой. (Компьютерная графика – не моё призвание. И, хотя я делала ежемесячные афиши и листовки, они были просты, чтобы не сказать примитивны.) Тамара охотно согласилась мне помочь и прислала афишу прекрасного дизайна для запланированной программы. Я обрадовалась и пригласила её в наш клуб – для начала в качестве зрителя. А там посмотрим…

Не помню, кто выступал в тот день. Да это и не столь важно. Я оглядела зал и как-то сразу интуитивно определила, что худенькая женщина (в последнем ряду) с бледным лицом и длинными каштановыми с проседью волосами и есть Тамара. На вид ей было лет сорок пять-пятьдесят. Рядом с Тамарой сидел довольно симпатичный молодой человек. Они о чём-то тихо говорили, повернувшись вполоборота друг к другу, почти соприкасаясь лбами. Сразу подумалось: Кто он ей? Друг, возлюбленный, родственник, просто знакомый, никто? Впрочем, какое это имеет значение? Да и не моё дело вникать в суть отношений между мужчинами и женщинами нашей иммигрантской литературной тусовки.

Я подошла к ним, представилась, спросила шутя:

– Вы Тамара Х.? Если да, то вы мне писали, не отпирайтесь! Я прочла…

– Да! Это я. Не отпираюсь, я вам писала, – подхватила шутку Тамара. – Познакомьтесь. Это мой муж Андрей, – сразу добавила она, прояснив ситуацию, и распахнула свои тревожные бирюзовые глаза. В её взгляде был явный вызов. Видимо, ей было не привыкать сразу раскрывать карты, предупреждая бестактные вопросы любопытных. 

– Очень приятно! – вежливо ответила я, про себя автоматически отметив, что муж моложе Тамары и отнюдь не на пару лет, а значительно больше! Лет этак на пятнадцать – двадцать. – Посидите, послушайте, а после программы подойдите ко мне, и мы поговорим о наших дальнейших планах. Вы принесли мне свои стихи?

– Да, принесла! – С готовностью отозвалась Тамара и протянула мне со вкусом оформленную тоненькую книжечку. Вызов в её глазах сразу сменился доброжелательностью.

– Я могу взять книжку домой, чтобы внимательно прочитать, не торопясь?

– Конечно, берите. Я вам её хочу подарить. Уже и подписала на первой странице.

– Спасибо, Тамара! – Я взяла книжку и грешным делом подумала, что вот ещё один поэтический сборник будет собирать пыль в моём книжном шкафу. А потом, заглянув в Тамарины прекрасно-печальные глаза, устыдилась этой своей подлой мыслишки. В её взгляде и во всём облике было что-то необъяснимое, некая затаённая незащищённость, которая притягивала и вызывала желание ей помочь. 

После программы мы, как обычно, пошли небольшой группкой «избранных» потусоваться в гостеприимном доме поэтессы Галины Р. Я, с разрешения Гали, пригласила и Тамару с мужем, но та, поблагодарив за приглашение и ссылаясь на занятость, поехать отказалась. Может, она действительно была занята, а может, просто устала, исчерпав весь запас энергии, сидя на нашей презентации.

***

Обычно, когда мне поэт дарит свою книжку стихов, я не сразу приступаю к чтению. Проходит какое-то время: день, неделя, а то и месяц, прежде чем я раскрываю подарок, пролистываю или внимательно прочитываю стихи, в зависимости от их качества. А тут случилась странная вещь. Тамарина маленькая книжечка буквально звала меня: «Открой, прочитай, не откладывай в долгий ящик, потом пожалеешь!» Я хоть и не понимала, зачем должна так спешить с чтением Тамариной книжки и почему я потом пожалею, если вовремя не прочитаю, однако всё же после такого отчаянного предупреждения свыше сразу же начала читать Тамарины стихи.

Они обрушились на меня обилием сложных, красивых, порой непонятных, туманных образов и абсолютной свободой формы, не признающей никакие поэтические каноны. Моя новая знакомая писала стихи - как слышала и видела свой внутренний и окружающий мир. Спрятанные за всей этой неправильно (не по правилам стихосложения) скроенной поэтической завесой, бурлили чувства высокого накала. Будь то любовь до преклонения и обожествления, счастье до безумства, жалость, сострадание, неповиновение до душевного бунта, грусть до полного отчаяния и грозного предчувствия… болезни, смерти. 

Эх, слегка причесать бы эти стихи – цены бы им не было, – подумала я, но ни сказать такое поэтессе по телефону, ни написать в емейле я не решилась. Ещё не так поймёт и обидится, чего доброго. А обижать такого хорошего, далеко не ординарного человека (я как-то сразу после первой встречи и чтения её стихов поняла, что она – человек добрый и безусловно талантливый) не хотела. Просто отобрала несколько наиболее гладко скроенных по форме и эмоционально сильных стихотворений и написала Тамаре, что хотела бы включить в следующую коллективную литературную программу её выступление с чтением именно этих вещей. Она поблагодарила меня в ответном письме и согласилась выступить.

Настал день нашей очередной программы. Тамара пришла строго одетая в белую блузку и черную юбку. На шее – бирюзовые бусы под цвет её глаз. И всё: ни колец, ни серёжек – никаких дополнительных украшений. Она читала стихи одной из последних (так как её фамилия начиналась с буквы, стоящей в конце алфавита) тихим голосом, торопливо, непрофессионально, не как актриса, расставляя логические акценты, и не завывая, как читают поэты. Тамара проглатывала некоторые слова, словно боялась куда-то не успеть… Словно предчувствовала, что другой возможности выступить у неё может и не быть. Тем не менее, вопреки торопливой манере чтения, её выступление эмоционально зацепило присутствующих в зале. Никто не шелестел страницами книг, не шептал что-то соседу, не просматривал сообщения в своём айфоне, не зевал, как это часто случается в конце литературно-музыкальных вечеров нашего (да и любого) клуба, когда усталость берёт своё и хочется домой – вздремнуть, поесть или просто переключиться на другой вид деятельности. Зал замер, внимая Тамариному голосу. А она, высокая и тоненькая, с распущенной по плечам гривой слегка спутанных волос, смотрела куда-то вдаль и ввысь (поверх зрительских голов) огромными бирюзовыми глазами и взмахивала в такт мелодии стихов руками, словно птица крыльями перед полетом. Тамарины печальные стихи, вкупе с драматическим обликом поэтессы, даже вызвали слёзы на глазах у некоторых слушательниц. У меня в том числе, хотя я не отличаюсь сентиментальностью. 

После литературных чтений я, как обычно, поблагодарила выступивших поэтов и слушателей, сделала объявление о теме и дате следующей презентации и уже было собралась на выход, как ко мне подошла Тамара и скромно, запинаясь, пригласила на обед к себе домой.

– Пожалуйста, не отказывайтесь! Мы с мужем приглашаем вас на ланч (или обед). Нет, не в ресторан! К нам домой. Это здесь недалеко. Я… я хорошо готовлю. Ей Богу! Без лишней скромности. Вы не пожалеете!

– Спасибо! Это так неожиданно, – пробормотала я и самокритично добавила. – А я, знаете ли, готовлю просто, без увлечения и фантазии. Словом, приготовление вкусной и здоровой пищи – не моё призвание. И охотно приму ваше приглашение. Не только испробую ваши блюда, но, может, чему-нибудь и научусь.

Тамара обрадовалась, улыбнулась, и мы втроём (вместе с её мужем Андреем) сели в мою машину и поехали к ним домой.

Жили Тамара с Андреем действительно не так далеко от библиотеки, в районе Seagate. Они снимали односпальную квартирку на втором этаже ветхого частного дома, построенного, возможно, в середине прошлого века, а то и ранее. Как его построили, так он и стоял, и, похоже, никто его не пытался ремонтировать. На первом этаже жили хозяева дома, такие же ветхие, как и сам дом. Они сидели на крылечке, греясь в лучах мягкого октябрьского солнца. Две маленькие, согбенные фигурки.

Мы поднялись по шаткой, скрипучей лестнице наверх. Я держалась за перила: боялась упасть. Андрей открыл дверь в квартиру, и перед моими глазами предстала картина откровенной бедности, которую Тамара и Андрей пытались как-то прикрыть, обустроив помещение видавшей виды мебелью (возможно, найденной на улице или подаренной кем-то за ненадобностью). Мебель состояла из продавленного дивана, подобных ему двух кресел, колченогого обеденного стола с хромыми стульями и некогда весёленькими (ныне вылинявшими) оконными занавесками. Единственным достоянием семьи была огромная библиотека и картины (в основном, пейзажи в импрессионистском стиле). Книги на русском, английском и французском языках были повсюду: в стенном шкафу, на полках, на столе и даже лежали аккуратными стопками на полу. Несколько картин в простеньких, дешёвых рамах были развешаны по стенам. Остальные стояли в углу, прикрытые покрывалом. 

– Проходите, раздевайтесь, давайте я повешу вашу куртку! Обувь снимать не надо, достаточно просто вытереть ноги о половик. Ковров нет. Садитесь! Как видите, у нас далеко не дворец, так как мы, что называется, новосёлы. Недавно приехали с западного побережья и ещё не успели наладить нормальную жизнь в Бруклине. Зато у нас абсолютная чистота. Ни пылинки. У меня астма, и дышать пылью мне противопоказано, – ввела меня в курс дела Тамара. – Располагайтесь, хотите посмотреть книги? Кого у нас только нет! Русские книги – от Аркадия Аверченко до Гузель Яхиной, о которой теперь не в меру много говорят и пишут. А я тем временем накрою на стол. Андрюша покажет вам нашу библиотеку. Я собирала её долгие годы, ещё в Москве. Вот переезжаю бродяжкой из города в город и вожу книги с собой. Понимаю, что это не современно да и накладно, что теперь все можно прочитать в Интернете, но расстаться со своими бумажными сокровищами не могу. Вот такая я старомодная женщина.

– Я такая же, как вы, старомодная. Но у меня нет такого количества книг, так как я брала и беру книги в нашей Бруклинской библиотеке. Не могу долго читать с экрана. Глаза сохнут и болят, – объяснила я.

Тамара сочувственно посмотрела на меня: «Я вас так понимаю! У меня тоже болят глаза от чрезмерного сиденья за компьютером. Но это моя работа. Ничего не поделаешь!»

Она пошла на кухню, а Андрей стал показывать мне книги:

– Вас что больше интересует, поэзия или проза?

– Я люблю читать всё талантливое: поэзию и прозу, от классики до современной литературы… Но больше всего, как писателя, меня интересуют реальные, живые люди, их характеры и судьбы. Может, расскажете что-то о себе? 

– Особо нечего рассказывать… Родился и вырос под Москвой в многодетной семье православного священника. Я – старший из семерых братьев и сестёр. Отец служил в местном небольшом приходе, хотел, чтобы я пошёл по его стопам и поступил в духовную семинарию. А я отца ослушался и выбрал свой путь. Верю в Бога, но не хочу тратить свою жизнь служению Ему. Надеюсь, Всевышний на меня не в обиде! Я с детства увлекался рисованием и живописью. Поступил в МГАХИ (Московский государственный академический художественный институт имени Сурикова) , проучился там два года… Надоело, бросил учёбу. Словом, я – художник-недоучка. Один раз всё же выставлялся… в России. Это было давно, десять лет назад… в Измайлове, на выставке-продаже работ молодых художников. Вот и весь мой, как говорится, творческий путь, все мои достижения.

– Не слушайте его, Люся! Андрей чрезвычайно талантлив. Совсем необязательно окончить Суриковский институт, чтобы стать прекрасным художником. Между прочим, Ван Гог при жизни не продал ни одной своей картины. (Нет, я конечно, не сравниваю Андрея с гениальным Ван Гогом! Просто привожу пример.) Взгляните на пейзажи Андрея! У него своё, уникальное видение природы, свой яркий почерк. И мастерство, само собой. Но… очень трудно пробиться, как в литературе, так и в живописи. Вы же знаете… Я уверена: Андрей ещё покажет себя миру. Его заметят. О нём будут говорить и писать, – раздался неожиданно громкий, с надрывом голос обычно тихой Тамары. Она воистину вещала.

Тамара, словно любящая, заботливая птица, оберегает своего птенца, – подумала я. Она вошла в гостиную-столовую с двумя блюдами в обеих руках. На одном блюде лежали аппетитно посыпанные и украшенные укропом куски фаршированной рыбы, «со слезой». На другом – столь же аппетитно с пылу, с жару – горячие пирожки. Не жареные, а печёные, как я люблю.

– Андрюша, пойдём, помоги мне принести из кухни остальное… и, пожалуйста, поставь на стол тарелки, рюмки и приборы, – сказала Тамара несколько повелительным тоном. И мне сразу стало ясно, who is the boss in this family(1). – А Людмила пусть отдыхает, – добавила она уже более тихим, ласковым голосом.

– Тамарочка, давайте я тоже вам помогу, внесу хоть какую-то лепту в нашу э-э-э… трапезу, – предложила я, с опозданием, но с готовностью.

– Что вы, что вы! Вы уже сделали огромное дело: организовали и провели прекрасный поэтический вечер. Это такое напряжение. Представляю, как вы устали. И вообще, вы – наша гостья! Гостям положено отдыхать и расслабляться.

– Ну, что ж! Слушаюсь и повинуюсь, – сказала я и принялась пристально разглядывать картины Андрея. 

Пейзажи, отображавшие среднюю полосу России, скорее всего, Подмосковье – лес, речка, озеро, ржаное поле с васильками, пруд, покрытый тиной, земляничная поляна – были выполнены в подражательной импрессионистской манере. Да, безусловно профессионально! Но я не заметила в них ничего уникального, никакого «своего яркого почерка», по определению Тамары. Может, у меня был слишком маленький выбор (всего-то несколько картин) для определения таланта художника. Повесила бы я одну из его картин у себя в квартире? Да, несомненно! Купила бы хотя бы вот эту картину, где ржаное поле и васильки или ту, где земляничная поляна. Они наиболее радужные, солнечные. Остальные пейзажи вызывали грустное настроение, отображали сумерки, приближение ночи, предгрозовое небо. А моя гостиная была и без того тёмная, так как окна выходили на северо-восток, и мне хотелось оживить комнату, впустить в это «тёмное царство луч света». Надо будет спросить, сколько Андрей хочет за свою «Земляничную поляну». И вообще, продаются ли эти картины или они здесь исключительно для украшения гостиной?

Тамара и Андрей подали на стол ещё несколько аппетитных блюд: классический русский винегрет, салат из свежих овощей, селёдку в кольцах репчатого лука, изо рта которой, как водится, торчала зелень петрушки, тарелки с брынзой и кусочками постной ветчины, корзиночку с аккуратно нарезанным чёрным (моим любимым «Бородинским») и белым хлебом. Довершила накрытый стол бутылка сухого итальянского вина Chianti. Стол был ярок, красив и выглядел, как искусно выполненный натюрморт. Видно, хозяева постарались. 

Господи, но все эти продукты вместе с вином стоят немалых денег! А Тамара с Андреем, похоже, совсем на мели. Я даже не знаю, есть ли у них какой-либо доход. Не думаю, чтобы непризнанный гений Андрей где-то вкалывал. А Тамара… Кажется, она подрабатывает оформлением книг русскоязычных авторов. Но ведь это копейки! Если б я знала, что введу Тамару и Андрея в такие расходы, непременно купила бы по дороге что-нибудь вкусненькое. Ах, как нехорошо получилось! – расстроилась я.

Мы сели за стол. Поедая Тамарины кулинарные изыски, завели разговор о жизни в Америке.

– Я здесь уже сорок лет, можно сказать, больше здесь, чем там, в Москве, – сказала я не то чтобы с гордостью старожила, скорее, с грустью. Ведь большая часть жизни промчалась, промелькнула… А сколько её, той жизни осталось, один Господь знает. – А вы давно в Америке?

– А я приехала в Штаты в девяносто пятом. Из Москвы, как и вы. С мужем и двумя маленькими детьми, – ответила Тамара.

– С первым мужем, не со мной! – добавил Андрей и замолчал, с опаской покосившись на жену. Не сболтнул ли ненароком чего лишнего.

– Приехали мы, стало быть, на западное побережье. Поселились у родственников мужа в Сан-Франциско, – продолжала рассказывать Тамара, не обращая внимания на ремарку Андрея. – Со временем сняли свою квартиру. Я работала продавщицей в русском книжном магазине. В Сан-Франциско – большая русскоязычная община. Муж, инженер по профессии, стал таксистом. Прошли годы. Дочери мои выросли. Обе замужем. Я – уже трижды бабушка…

– А почему вы переехали в Нью-Йорк? В Сан-Франциско так красиво, и климат там приятный, летом не такой удушливо-влажный, как в Нью-Йорке. Ой, простите меня, пожалуйста! Я, наверное, задаю слишком личные, бестактные вопросы, – спохватилась я.

– Отчего же бестактные вопросы? Вовсе нет! Я расскажу. Не сложилась у нас с мужем жизнь. Он от расстройства, что не смог работать по специальности, стал выпивать и играть в карты. В итоге, растратил наши сбережения и потерял работу в такси. Мы стали ссориться. Обычная эмигрантская история, – обобщила свою американскую жизнь Тамара. 

– И тут вдруг на горизонте появился я. Приехал в гости к своему старому другу, который оказался приятелем мужа Тамариной старшей дочери. Вот такое точное попадание в цель. Так мы с Тамарочкой и познакомились, – дополнил рассказ Андрей и с показной (как мне показалось) нежностью обнял жену.

А он не только художник, но и неплохой актёр, – подумала я. Не любила я показуху. – Обнимайтесь на здоровье! Но зачем же это делать демонстративно прилюдно?

– В общем, в конце концов я развелась с мужем, вышла замуж за Андрея, бросила дочерей и внуков и уехала на восточное побережье. Чтобы не мозолить им всем глаза и начать новую жизнь на новом месте. Осуждаете меня, Люся?

– Осуждаю ли я вас? Ни в коей мере. Кто я такая, чтобы вас осуждать? Как говорится, не судите да не судимы будете! Кстати, ваша фаршированная рыба просто деликатес! А пирожки с капустой прямо тают во рту, – я сменила тему.

– Погодите, это ещё не всё. У нас ещё и десерт имеется – чай или кофе и настоящий торт «Наполеон», не магазинного происхождения, а Тамарочкиной выпечки. Моя жена классно готовит! – с гордостью произнёс Андрей и чмокнул Тамару в щёчку.

И снова повеяло показухой. Какой спектакль они тут для меня разыгрывают? Хотят доказать, что молодой муж любит жену, которая на много лет старше его?

– Ой, после такого обеда я точно поправлюсь на пару фунтов, уже и брюки давят в поясе, – запыхтела я, раскрасневшись.

Тамарин «Наполеон» действительно таял во рту. Давно я так вкусно и обильно не обедала. Вечно фигуру берегла, а тут не смогла удержаться.

Хозяева так радушно и щедро (по российскому обычаю, совсем не по-американски) меня приняли! И мне ещё больше захотелось сделать для них что-то приятное. Я спросила:

– Андрей, а ваши картины продаются? Я бы хотела купить вот эту, где земляничная поляна. Она просто великолепна, к тому же радует глаз и оживила бы мою тёмную гостиную.

– Вообще-то, эта картина не продаётся. Я её очень люблю. Но для вас мы сделаем исключение. Правда, Андрюша? – Тамара улыбнулась и вопросительно посмотрела на мужа.

– Как скажешь, милая! – с готовностью поддакнул Андрей.

И я снова подумала: он действительно её так любит или просто играет роль покорного и горячо любящего мужа? Почему-то вспомнилось грибоедовское «…муж-мальчик, муж-слуга…».

– Андрей, сколько вы хотите за «Земляничную поляну»? – я перешла к делу.

– Триста долларов. Исключительно для вас! – выпалил Андрей.

– Какие глупости! Какие триста долларов? Мы просто подарим вам эту картину. Андрей… напишет другую, с натуры. Мы поедем в Pocono Mountains(2). Говорят, в тамошних лесах тоже есть земляничные поляны. Правда, Андрюша? – решительно заявила Тамара.

– Как скажешь, дорогая, ты же мой менеджер, – буркнул Андрей.

– Нет, я не могу принять такой ценный подарок! Сначала вкуснейший обед, как в первоклассном ресторане, потом дорогущий подарок… – я растерялась и взглянула на Андрея. Его лицо застыло непроницаемой маской.

– Ну, хорошо! Не хотите бесплатно. Пусть будет, скажем…, пятьдесят долларов. Ни долларом больше. Вы столько делаете для нашей русскоязычной литературной общины! – поставила точку Тамара. Я поняла, что мне её не переспорить и согласилась. Андрей хранил молчание.

Тамара абсолютно не права. Картина прекрасная, пожалуй, лучшая в этой комнате. Труд художника должен быть по достоинству оплачен, тем более, что художник явно бедствует, и триста долларов – не так уж много, – подумала я, но изменить Тамарино решение не могла. Наличных у меня с собой было мало. Я взяла чековую книжку и выписала Андрею чек на смехотворную сумму в пятьдесят долларов. Андрей проглотил обиду, молча, тут же беспрекословно снял картину со стены, завернул в обёрточную бумагу, перевязал бечёвкой и положил в огромный пластиковый пакет. Судьба картины была решена.

Стало смеркаться. Солнечные лучи слабо освещали утомлённые лица Тамары и Андрея. Верхнего света в комнате не было, впрочем, как во многих американских квартирах. Тамара зажгла торшер. Мягкое освещение придало уюта уныло и бедно обставленной комнате. Мы ещё немного посидели, и я, поблагодарив радушных хозяев, заторопилась домой: пора и честь знать. Кроме того я не люблю водить машину в темноте. Мы договорились увидеться на следующем литературном вечере нашего клуба.

***

По дороге домой я всё думала о моих новых знакомых, анализировала их союз. Что связывает этих талантливых и таких разных по возрасту, да и по характеру, людей? Любовь? Тамара явно любит Андрея собственнической любовью стареющей женщины. Он – её мужчина, любовник, младший брат, любимая игрушка… К Андрею в душу не залезешь. Он смотрит на жену то с нежностью, то с недовольством, как сын смотрел бы на властную мать, которая своим удушающим обожанием и волей принимает за него решения и попросту перекрывает ему кислород и инициативу. И делает это всё, само собой разумеется, с благими намерениями. Но, как известно, благими намерениями устлана дорога в ад…

Я приехала домой и сразу же занялась картиной Андрея. Надо было её так повесить, чтобы земляничная поляна была освещена струящимся из окна солнечным светом. Сделала ревизию своих картин. Одну совсем убрала и на её место справа у окна повесила «Земляничную поляну». Это был правильный выбор. На следующее утро картина Андрея заиграла на солнце. Красные, сочные ягоды соблазнительно переливались на свету, так что даже хотелось их сорвать и отправить в рот.

Всё-таки Андрей – молодец, хоть и пишет в подражательной импрессионистской манере. «Земляничная поляна» явно оживила мою тёмную гостиную. Как жаль, что по воле Тамары я заплатила ему так мало. Надо будет как-то по-другому его отблагодарить. Например, устроить его выставку в Бруклинской Центральной Библиотеке. На худой конец, в местной, там, где я проводила литературно-музыкальные вечера. 

***

На нашу следующую программу Тамара явилась одна, без Андрея. На мой вопрос, почему он не пришёл, она ответила, что, мол, заболел. Ответила как-то кисло и неуверенно. Явно, что-то скрывала. Я поняла, что больше вопросов задавать не стоит и замолчала. Вместо вопросов предложила ей выбрать месяц для выставки-продажи картин Андрея в нашей библиотеке. Тамара обрадовалась, прямо, просияла:

– Спасибо Люся! Давайте устроим его выставку в январе. Новый год – новая выставка, новая жизнь. Может, это как-то поднимет его настроение. А то он совсем упал духом. Ничего не пишет, по дому тоже ничего не делает, никуда не ходит, со мной говорить не хочет, что-то бурчит мне в ответ. Целый день спит или просто лежит, в потолок смотрит. Почти ничего не ест. Похудел. Я хочу повести его к терапевту, психиатру или хотя бы к психологу. Он отказывается. Не знаю, что и делать.

– Это называется ситуативная депрессия. Положительные эмоции – лучшее лекарство. Но к терапевту, психиатру или психологу повести его всё равно нужно… Непременно! А то как бы чего с собой не натворил, – сказала я. Всё сразу стало ясно: Тамарин печальный вид и кислая улыбка. – У него раньше такое бывало?

– Плохое настроение, конечно, бывало частенько. Как у всех, кому не очень по жизни везёт. Но чтобы так долго. Нет! Это с ним, на моей памяти, впервые.

– Так! Не будем ждать января. Сделаем выставку в следующем месяце. С первого ноября. Остальных художников передвинем. Я их уведомлю. Ничего никому объяснять не будем. Просто скажем, что у нас изменились обстоятельства. Пусть понимают, как хотят. Вашего Андрея надо спасать! Приедете домой, сразу ему и скажите, чтобы готовился к выставке и отбирал картины. И ещё скажите, что его «Земляничная поляна» принесла радость и свет в мою мрачную гостиную. Да, да! Я не преувеличиваю. Все, кто ко мне приходят, сразу обращают на неё внимание. Я до сих пор переживаю, что купила её у вас за бесценок. 

– Зря вы переживаете, Люся! Вы столько делаете для нас с Андреем. Я не люблю оставаться в долгу. Это был подарок от души. Когда вы ушли, Андрей подумав сказал мне, что я правильно поступила. А сейчас, простите меня! Не могу больше сидеть в библиотеке. Поеду скорее домой. Не терпится обрадовать Андрея предстоящей выставкой. 

Тамара уехала к себе, а я никак не могла сосредоточиться на ведении программы. Почему-то было неспокойно на душе. Мысли об Андрее и Тамаре не покидали меня. Действительно ли Андрей находится в состоянии депрессии или он просто хочет больше внимания от жены? То, что Тамара любит Андрея, я в этом не сомневалась. Но отвечает ли Андрей ей тем же чувством, или он просто – обычный альфонс, «прислонился» к сильной, волевой женщине и капризничает, использует её? Как долго будет продолжаться этот союз? То, что их союз обречён, я не сомневалась. Слишком они были разные и слишком велика была разница в возрасте! – Тут я вспомнила Сергея Есенина и Айседору Дункан, их безумную любовь и чем она закончилась. 

Но Тамара отнюдь не Айседора и Андрей уж точно не Есенин. Однако что бы ни случилось потом, сейчас надо моих новых знакомых поддержать.

***

Вечером того же дня мне позвонила Тамара и радостным голосом сообщила, что Андрей благодарит меня и уже начал отбирать картины для выставки. А через неделю я заехала к ним на своей машине и мы перевезли его картины в библиотеку. Андрей их развесил согласно времени создания, как говорится, по нарастающей. Я осмотрела выставку, помогла ему с наклейками названий картин. Выставка получилась превосходная. И я решительно поменяла своё мнение об Андрее-художнике. Да, это был импрессионизм, но в картинах Андрея явно прослеживался индивидуальный почерк, манера. Картины излучали мягкий, таинственный свет, притягивали зрителя, звали за собой: в лес, на поляну, к речке, в озёрную глубину, в небо…

– Вы – замечательный художник, Андрей! Поздравляю! Я думаю, что эта выставка будет иметь положительный резонанс в местной прессе. Приглашу нескольких журналистов, – сказала я и пожала Андрею руку.

– Спасибо вам, Людмила! Если бы не вы, никакой выставки бы не было. Правда, мамуля? – обратился он к жене.

– Да, конечно, милый! – подтвердила она, смутилась, как-то дёрнулась и покраснела. 

Мамуля! Как он смеет так называть, свою жену, которая значительно старше его! Это же бестактно и даже унизительно по отношению к ней! – подумала я, но вслух, разумеется, ничего не сказала. – Какая, к черту, она ему мамуля? Мужья иногда так называют своих жен, если у них есть общие дети, но у Тамары с Андреем нет и, по логике вещей, не может быть общих детей.

Я отошла от Людмилы и Андрея на пару шагов, но чётко услышала, как она упрекнула мужа:

– Зачем ты это сказал?

– Прости! Я не хотел. Само как-то вырвалось, – пытался оправдаться Андрей. 

***

Тамара сделала афишу и листовки для выставки. Сотрудники библиотеки распространили их по другим районным библиотекам и бруклинским общественным организациям. Я, как обещала, пригласила журналистов из местных газет и русского радио. В итоге, на открытие выставки пришло много народу. Это был настоящий триумф. К художнику подходили люди, что-то спрашивали, поздравляли. Я заметила, что около Андрея крутится хорошенькая, модно одетая молодая девушка. – Кто такая? Подруга, знакомая, неужели любовница? – пронеслось в голове. Андрей обнял девушку за плечи и, спохватившись, тут же одернул руку. Я вопросительно посмотрела на Тамару. 

  – Люся, эта девушка – дочь моих калифорнийских друзей. Она учится в Нью-Йорке и интересуется живописью. Сама немного рисует, – поспешно пояснила Тамара.

– Да, конечно! Я понимаю. – На самом деле, я абсолютно ничего не понимала. 

Тамара – или наивная дурочка, или влюблённая страдалица. Некоторых хлебом не корми, дай возможность пострадать. Ну и судьбу она себе выбрала! Впрочем, это не моё дело. У меня своих проблем хватает.

Несколько посетителей захотели купить картины Андрея. Подошли к Тамаре, спросили о ценах. Она назвала цены, посоветовала любителям живописи прийти в конце месяца, когда время выставки подойдёт к концу. Тогда, мол, и купите.

Официальное открытие выставки продолжалась около двух часов. Народ приходил и уходил. Бесцеремонная дочь Тамариных калифорнийских друзей буквально не отлипала от Андрея: то за руку его возьмёт, то руку на плечо положит. Мне хотелось подойти к этой беспардонной девице и как следует её встряхнуть, чтобы соблюдала приличия. Странно, что Тамара реагировала на всё это весьма спокойно, а я не могла больше смотреть на эту откровенную демонстрацию нежных чувств, попрощалась с Тамарой и Андреем и уехала домой.

По дороге я чуть не попала в аварию, так как, раздраженная вызывающим поведением Андрея и его девицы, невнимательно вела машину. Но, как говорится, Бог миловал.

Через неделю я решила заехать в библиотеку, посмотреть, как проходит выставка, сколько комментариев оставили посетители в книге отзывов. Каково же было моё удивление и негодование, когда в предбаннике библиотеки я увидела целующуюся знакомую парочку. Андрей с подружкой так увлеклись поцелуями, что не сразу заметили моё присутствие. Я стояла, словно в оцепенении, и не могла сдвинуться с места. Андрей всё же наконец отлип от подруги и, заметив меня, улыбнулся виноватой улыбкой нашкодившего подростка и приложил палец к губам, что означало: молчите! Я кивнула ему, ничего не сказала, развела руками и отвернулась.

***

После инцидента с подругой Андрея я долго не звонила Тамаре, так как не знала, как с ней говорить, чтобы избежать скользкой темы. Потом я закрутилась и на время забыла о выставке и странной парочке. Но где-то через месяц, когда выставка закрылась, Тамара сама позвонила мне и предложила встретиться в кафе около библиотеки.

– Люся, выставка закончилась. Мы отвезли картины домой. Нам удалось продать несколько Андрюшиных работ за хорошую цену. И это всё благодаря вам. Огромное спасибо от меня и Андрея! Он сейчас усиленно работает над новыми картинами, прямо возродился, воспарил. Я приглашаю вас в кафе на ланч. Придёте? Есть о чём поговорить.

– Я очень рада за вас и Андрея. Лиха беда начало. Надеюсь, что следующая выставка будет в более престижном месте. Хорошо! Давайте встретимся в кафе, только платить за свой ланч я буду сама.

Шёл мелкий то ли дождь, то ли снег. Типичная зимняя, промозглая погода в Нью-Йорке. Маленькое кафе на Nostrand Avenue было полупустым. Мы сели за столик у окна, выбрали меню.

– Люся, вы, наверное, догадываетесь, о чём я хочу с вами поговорить. Андрей рассказал мне, что вы Их видели в фойе библиотеки… Надо расставить все точки над «i», чтобы между нами не было недомолвок… И чтобы у вас не сложилось превратного мнения обо мне и Андрее. Только прошу вас! Всё, что я сейчас расскажу, сохраните в тайне. – Тамара нервничала, открыла сумочку, достала какие-то капли. Запахло валокордином.

– Что с вами? Вам плохо? Может, не нужно ничего рассказывать? – обеспокоенно спросила я.

– Нужно, нужно! А со мной ничего такого... Просто сердце шалит иногда. 

– Ну, как хотите. Когда я работала заведующей библиотекой, мне многие сотрудники доверяли свои секреты. Я к этому привыкла. Смело можете доверить мне вашу… тайну. Я не из болтливых.

– В общем, Андрей – юридически мой муж. Но в действительности, у нас совершенно другие родственные отношения… Когда мне было 17 лет, я влюбилась в одноклассника, забеременела. Наш роман прервался, так как моего возлюбленного через год забрали в армию. На расстоянии чувства угасли. Так вот… Андрей – плод нашей любви, мой сын. По настоянию родителей, я отказалась от ребёнка и отдала его в Дом малютки. Потом узнала, что ребёнка усыновила какая-то семья. Кто были эти люди, мне не сказали. Тайна усыновления. Долгие годы я старалась забыть о сыне и о его отце. Вышла замуж за другого, родила девочек. Я вам об этом уже рассказывала. Не хочу повторяться. Мы уехали с семьёй в Америку. В последние годы мы с мужем жили плохо. Вечно ссорились. Он пил и оскорблял меня. – Тамара умолкла на минуту, перевела дух. – Мне больно это вспоминать! Несколько лет назад Андрей разыскал меня по московским каналам, приехал в Штаты по гостевой визе, захотел здесь остаться. Единственным способом зацепиться за Америку была женитьба на американской гражданке. (Никто не знал, кто мы друг другу в действительности. По документам у него были другие родители, которые его усыновили.) Я чувствовала глубокую вину перед сыном. Хотела как-то помочь. Наш брак с мужем всё равно разваливался. Я с ним развелась и вышла замуж за Андрея… У Андрюши уже есть грин-карта. Пройдёт несколько лет, и он получит американское гражданство. Мы сразу же разведёмся. У моего сына здесь появилась невеста. Вы её видели в библиотеке. Она – замечательная девушка, любит его и будет ждать. Это всё. Вам моя история, наверное, покажется аморальной. Но у нас с Андреем не было другого выхода. Я хотела таким образом загладить вину перед ним. 

Я пыталась что-то сказать Тамаре, но слова одобрения, сочувствия, поддержки… не шли на ум. Я только кивала головой и думала: как безгранична в проявлениях может быть материнская любовь, отягощённая чувством вины.

***

Прошло несколько лет. С Тамарой и Андреем мы виделись редко. От общих знакомых я узнала, что они в конце концов развелись. Значит, он всё-таки получил американское гражданство. Очень скоро после развода Андрей женился на своей любимой девушке, и молодые вернулись в Калифорнию. А Тамара осталась в Бруклине совсем одна. Не хотела им мешать. Андрей посылал матери емейлы, звонил редко. А когда звонил, просил денег, которых Тамаре самой не хватало на жизнь. Заказов на компьютерную графику было смехотворно мало. Пришлось подрабатывать бэбиситтером. В итоге астма и больное сердце дали о себе знать. У Тамары случился инфаркт, и её положили в больницу. Андрей позвонил мне из Калифорнии, сказал, что прилететь в Нью-Йорк не может. Нет денег на билет. Попросил навестить мать в больнице. Я поехала в Coney Island госпиталь.

Тамара заметно осунулась, и её бледность пугающе сливалась с цветом наволочки и простыней.

– Как хорошо, что вы пришли, Люся! Спасибо! Вам Андрюша позвонил? Да?

– Да! Но давайте не будем говорить об Андрее. Хорошо? Как вы себя чувствуете?

– Уже лучше. Надеюсь, скоро выпишут. Я понимаю. Моя болезнь – расплата за вину перед сыном. Все последние годы я старалась искупить эту страшную вину. Но, видно, ещё не до конца искупила.

– Не говорите так, Тамара! Вы уже сполна искупили свою вину. 

– Вы, правда, так считаете или просто хотите меня успокоить?

– И, правда, так считаю, и хочу вас успокоить. Выздоравливайте и начинайте новую жизнь, не оглядываясь назад!

– Снова новая жизнь… Уже в третий раз. Звучит заманчиво, но не реально. Смогу ли я её начать? И вообще, сто́ит ли строить заново эту проклятую жизнь? Я уже давно устала от постоянного усилия выжить. Существовала… так, по инерции. Иногда мне кажется, что меня кто-то проклял.

– Никто вас не проклял! Просто так сложилось. Мы все делаем ошибки, которые потом трудно или невозможно исправить. Вам удалось исправить ошибки молодости. Считайте, что повезло. Вы ещё, по американским стандартам, – молодая женщина. Красивая, талантливая, умная. Отпустите прошлое. Let bygones be bygones(3).

Тамара посмотрела на меня, слабо улыбнулась, сказала: «Люся, вы чудесная! Вы умеете успокаивать. Я попробую…» 

(1) Кто глава семьи (англ.).

(2) Горы Поконос в Пенсильвании (англ.).

(3) Пусть прошлое останется в прошлом (англ.).