Рената Литвинова не хотела сниматься в новом фильме Алексея Балабанова “Мне не больно”. Но тот сказал, что в противном случае не будет делать этот фильм вообще. И Рената согласилась. От роли у Киры Муратовой она даже и не пробовала отказаться. Муратова — это святое. К тому же одну из новелл, по которым железная Кира сделала новый фильм “Еще две истории”, сама Рената и написала. Съемки у Балабанова, съемки у Муратовой — нам явно было о чем с Ренатой поговорить. Поэтому я сидел в кафе за уже третьей чашкой чая и ждал ее. Она задерживалась и по телефону сообщала мне о своих передвижениях по городу. О том, что сейчас отвезет дочку Ульяну в детский сад и скоро будет, что совсем скоро будет, что вот-вот. Наконец, приехала, поздоровалась, присела за столик. “Здравствуйте. Отлично выглядите. Ой, а вы не обидитесь, если мы вечером встретимся и поговорим? Обязательно-обязательно”. Я допил чай и стал ждать вечера.
 |
— Давно ваш день, Рената, представляет собой такое столпотворение дел и обязательств?
— Вот, с некоторых пор. Встаю теперь в семь утра. Или в восемь, если судьба пощадит меня.
— И заставит Ульяну лишний час поспать?
— Ну, да. Но потом все равно нужно соблюдать режим, в детский сад ее везти. Сумасшествие. И ребенок, и стрессы какие-то. Но ничего, все устаканится.
— А когда у вас съемки не в Москве — вы дочку с собой берете?
— Я же съездила сейчас в Одессу, и Ульяна была там со мной.
— Если вы едете в Одессу, то это к Кире Муратовой, без вариантов. Так?
— Да, доснялась у Киры в новом фильме.
— Это который называется “Еще две истории?” Муратова, вроде бы, давно начала его снимать, вскоре после “Настройщика”. Остановка была из-за денег?
— Вопрос денег — он безумный. Он постоянно присутствует.
— Хотя уж кто-то, а Муратова заработала себе право не побираться по финансистам. Тем более, и кино у нее недорогое.
— Нет, здесь чудовищно дорогой операторский прием. Очень специальная установка. Божественный концепт придумал Владимир Панков, который с Кирой снимал когда-то “Астенический синдром”.
— Она опять рассталась со своим оператором Геннадием Карюком?
— Немножко да. Кира недовольна, как Карюк снял “Настройщика”, хотя я считаю, что он снял потрясающе.
— Согласен. Мне кажется, ее не столько оператор Карюк расстроил, сколько массовое воодушевление по поводу “Настройщика”. Она, наверное, считает, что радикальным художникам это не к лицу.
— Да, она говорила, что ее это поражает: сняла такой незатейливый фильм, и он примирил с ней ее ненавистников. А кироведы и киролюбы, наоборот, говорили “фи-фи”. Но меня же тоже можно назвать каким-то кироведом, да? И я считаю, что это Кирин шедевр.
— А новый фильм — это опять радикальная-радикальная Муратова?
— Ой, вы знаете, это будет что-то такое невероятное. Там моя новелла — про стареющего плейбоя, который говорит девушке своей мечты: “Твои ноги всегда будут лежать у меня на плечах”.
— Вы эту новеллу написали для себя?
— Для себя, но не играть, а снимать. А Кира позвонила мне, спрашивает: “Вы будете это снимать?” Я говорю: “Ну, если вы хотите, то снимайте”.
— Зато девушку мечты сами сыграли.
— Да. Подружку дочки этого плейбоя, которого Богдан Ступка сыграл. А дочку — Наташа Бузько, моя давнишняя партнерша. У нее там радикальные сцены, без трусов.
— Действительно. Не все же вам одной у Муратовой обнажаться — как в “Настройщике”.
— Но без трусов я как-то еще ни разу…
— У вас все впереди.
— Спасибо. Между прочим, я играла с поломанной рукой. Я поломала руку, сделала операцию и уже на следующий день благополучно играла у Киры в Одессе. И Ступка тоже руку себе поломал. Такая трагическая картина, да? У меня до сих пор спицы, нужно их вынимать. Но мне кажется, это очень красиво. Я люблю шрамы.
— Они, вроде, мужчин украшают. Не женщин.
— А мне нравится. Может вам как мужчине это и не нравится, а я обожаю.
— Не вопрос. Меня вот что волнует: Муратова вам убивающую женщину играть предлагает, Алексей Балабанов в новом фильме “Мне не больно” — умирающую. А вам кто понятнее?
— У Киры я, вообще-то, не это самое… Я там дьяволица, но не убийца. Убийца не я.
— Это в новых “Двух историях” не вы. А в старых “Трех” — вы.
— Там у меня была высшая миссия.
— Высшая не высшая, а убили же родную маму. И не ее одну.
— Ну, чуть-чуть так, да.
— Так кто же вам ближе: лишаемая жизни женщина или лишающая?
— Обе они во мне есть, вот прикиньте. Представляете? Как вы думаете, можно быть одновременно и той, и другой?
— Наверняка.
— А быть только жертвой… Из меня Леша Балабанов сделал полную жертву, а Кира меня никогда жертвой не видит — поразительная история, да? Даже когда я снималась у нее первый раз, в “Увлеченьях”, то все время ей предлагала: а может, моя героиня умрет? а может, ее лошадь перескачет? или еще смерть какая-то с ней приключится? Но Кира говорила: “Не-е-ет”. Она в корне не соглашалась с моей идеей жертвы. Помню, мы обсуждали с ней одну женщину, и она сказала: “Это жертва, которая ищет и найдет своего злодея”. Так и получилось. Через много-много лет та женщина трагически погибла, покончила с собой. И я потом Кире напомнила о нашем разговоре, сказала: “Как вы это предвидели…”. Она такая.
— Да, она такая. И вас видит в “сильной позиции”.
— Какого-то дьявола она во мне видит. Вечно я у нее хохочу демонически.
— В “Увлеченьях” какой же вы дьявол? Вы там красавица-медсестра.
— Ну, это было первое знакомство. А дальше понеслась душа в рай. Сейчас на съемках она командовала: “Хохочите больше! Хохочите не переставая! Ешьте икру и хохочите!” Отличные рекомендации, да? А другой актрисе она кричала: “Лапайте, лапайте! Вы что, лапать не умеете? Лапайте низом!”
— Это как — “низом”?
— Снизу прижиматься и лапать.
— А-а-а.
— В общем, Кира сначала кричала, а потом боевито выскочила и стала сама показывать, как надо лапать. А я глядела на все это и думала: “Боже, я же этого не писала...” Но это очередной ее шедевр. Цветной, про секс.
Я там нечто среднее между Джульеттой Мазиной в “Ночах Кабирии” и Катрин Денев в “Шербурских зонтиках”: челка, хвост, безумный макияж, жуткая кофточка со стразами и ботиночки на низком ходу. Чувствую, у меня в этой роли будет настоящий прорыв.
— А от роли Натэллы Антоновны, “полной жертвы” в фильме Балабанова, надо ждать прорыва?
— Жертва из меня какая-то неубедительная. И мне уже кажется, что эта девушка, моя героиня, не вполне жертва. Она просто придумала для себя такую маску. Решила, что будет такая, и сделала, как решила. Смоделировала себя.
— А вы стали жертвой режиссуры Балабанова? Или вступили в равноправный диалог? Или добровольно пошли к нему в подчинение?
— Я всегда готова подчиниться, но здесь я не хотела никаких эротических сцен.
— Вот как раз об этом я и думал вас спросить. В фильме “Мне не больно” любовь героев выглядит очень целомудренно. Так и было в сценарии или вы специально Балабанова попросили сделать все поаккуратнее?
— В принципе так и было. Ничего такого. Правда, там были слова “они целовались долго и жадно”. И как-то мне этого не хотелось. Я уже у Киры целовалась долго-долго. Около моря. Я говорю Леше: “Не хочу целоваться, не могу больше”. А он: “Ладно, не целуйся, потому что ты там у Муратовой целовалась, и видно было, что не по-настоящему, что ты этого не хочешь”. Я говорю: “Ну, Лешечка, видишь, какой ты у меня умный”.
— Скажите, чтобы быть убедительной в любовной истории, нужно разбудить в себе чувство к партнеру или не обязательно?
— Не обязательно. У меня никогда такого не было, чтобы я испытала чувство. Вот как-то мне не везло. Сейчас вспоминаю… Где мне нужно было испытывать, а я не испытывала? Нигде. Не везло мне.
— А в “Границе”?
— А с кем там? Ну-ка, расскажите. С актером Симоновым? Нет. Он мужчина, конечно, талантливый, хороший артист… Вот только если с Ваней Охлобыстиным в “Трех историях”. Про Ваню единственного у меня самые светлые воспоминания. Как он там сейчас, батюшка Иван?
— Я бы даже сказал, Иоанн.
— Точно, Иоанн. Ему же теперь прихожане даже руки целуют при встрече. “Здрасьте”, — говорят. И туда-сюда. Как всем священникам.
— Если вы увидите Охлобыстина в рясе, тоже к руке приложитесь?
— Не-не, я не поцелую. Все-таки я пока не могу абстрагироваться от того Вани.
— Ну да, от клевого доктора в зеленом халате из “Трех историй”… Вот интересно, Рената, почему режиссеры не предлагают вам роли, где вы должны испытывать серьезные чувства к мужчине?
— Да я и сама как-то не особо стремлюсь… Мне, кстати, предлагают много ролей.
— И вы отказываетесь от влюбленных героинь?
— Я вообще не хочу больше сниматься, честно скажу. Где-то у кого-то сниматься — не хочу.
— Поэтому объявили, что роль в фильме Балабанова — последняя? И вот теперь про вас говорят: “Просто расхотела бы сниматься — тихо перестала бы, и все. А вместо этого пи-ар получился”.
— Это пи-ар, но не мой. Я сказала Сергею Сельянову, что больше сниматься не буду, только если у самой себя, в своих фильмах. А Сельянов же продюсер. Он тут же сказал: “Давай мы сделаем это рекламным ходом”.
— Вот что с художниками продюсеры творят. Интимные порывы души превращают в собственные коммерческие затеи.
— И теперь они будут так этот фильм позиционировать. И мне уже волей-неволей придется соответствовать.
— А потом не выдержите, сниметесь у кого-нибудь — и вас тут же назовут обманщицей.
— Да ладно. Некоторые со сцены годами уходят. Последний концерт — уже лет пятьдесят как объявляют. Так что я не думаю, что прямо такая грешница буду, если слово нарушу.
— Кстати, о сцене. Вы “Вишневый сад” в МХТ до сих пор играете?
— Да. Вы видели?
— Видел во время ваших петербургских гастролей в БДТ.
— Меня тогда так осудила актриса Крючкова…
— Ее можно понять. Светлана Крючкова играла Раневскую до вас на той же сцене БДТ и, между прочим, в спектакле того же режиссера Адольфа Шапиро. Но десять лет назад.
— Да вы что? Значит, она поэтому и осудила. Мне сказали, она столько интервью раздала: какой позор, какой кошмар…
— Сколько лет парижскому любовнику Раневской, по которому она так страдает, неизвестно. Но он явно помоложе ее будет. Ваша героиня в фильме Балабанова тоже постарше мальчика Миши, в которого влюблена. Похоже, тенденция получается.
— На съемках отлично было. Во время одной сцены Балабанов говорит: “Ты скажи ему, что тебе двадцать семь”. Я ему: “Леша, ну ты чего вообще? Какие двадцать семь? Ты просто издеваешься надо мной. Видно же, что больше”. А он: “Все равно скажи. Надо сказать”. Это был какой-то анекдот.
— И все же давайте про сюжет “женщина постарше, мужчина помоложе”. Кажется, он сейчас в моде.
— А что? Выгодная для женщины ситуация.
— В чем выгода? Ну, кроме соображений сексуального толка.
— Я, честно сказать, не знаю. У меня не было таких опытов, скажу вам откровенно. С сильно молодым.
— Но вы же прожили этот сюжет в фильме “Мне не больно”.
— Я его чисто теоретически прожила. В своей скорлупе. В искусственно выведенной среде. Как мне Леша Балабанов говорил, так я и поступала.
— Это потому что ваш партнер Саша Яценко тоже в своей скорлупе пребывал?
— Саша остался для меня абсолютно нерасшифрованной фигурой. А что, действительно женщина старше мужчины — это сейчас в моде? Вот у вас есть такая женщина?
— Старше меня? Куда уж старше-то…
— Ну, такая, хорошо сохранившаяся. Как Шэрон Стоун. Вы смотрели “Основной инстинкт-2”?
— Начал смотреть и через полчаса ушел.
— Я тоже начала смотреть и тихо свалила. Просто сзади сидели люди с дикими комментариями, я больше не могла.
— Там есть что комментировать. Заново сделанная из искусственных материалов Стоун и какой-то невнятный Дэвид Морриси с мятой задницей вместо лица.
— Да, страшненький. Представляете, вот я то же самое подумала, что и вы. Как же это возможно? Надо было долго искать такого. Хоть бы нашего Машкова взяли.
— Наш Машков не “хоть бы”. Он хоть куда.
— Я думаю, он согласился бы.
— Я тоже думаю, что Стоун смогла бы его уломать.
— Точно, надо было брать Володю. Просто безобразие. Какого-то хрена нашли с губками куриной жопкой. Мне этого безобразия хватило минут на пятнадцать. И то не с начала.
— Почему не с начала?
— А со мной была гениальная история. Я пришла в “Октябрь”, купила билет, мне сказали: “Зал такой-то”. А я по ошибке пошла в другой зал, где начался второй “Ледниковый период”, но я-то этого не знала. Сижу, гляжу на саблезубую белку с ее желудем, хохочу как бешеная и думаю: какая отличная реклама, но почему такая длинная? И вдруг через пятнадцать минут мне звонят: “Ты где?” Я пошла к Шэрон — и после этого отличного развлечения попала как под холодный душ к ее уродцу. Правда, там Шарлотта Рэмплинг красивая…
— Красивая, матерая, но все же немного жалкая на этих бессмысленных голливудских заработках.
— Я ее за это не осуждаю.
— А я разве осуждаю? Я сочувствую.
— “Продалась — не продалась”… Мне кажется, это смешно. Ведь купили же. А других не покупают. Потому эти другие и говорят, что ты продался. Я считаю, это зависть чистая. Слушайте, мне пора. Я пойду, хорошо? А то мое чудовище без меня не заснет.
— Это вы про дочку?
— Ну, да. Все соки из меня выпила. Спать не хочет.
Добавить комментарий