В своей повести автор рассказывает историю нескольких российских олигархов, вознамерившихся за шесть дней пересечь ту самую пустыню, по которой 40 лет блуждали библейские евреи. Редакция решила опубликовать еще одну главу* из этого пока не опубликованного сочинения, написанного с глубоким знанием Торы и еврейской истории русским автором из города Воронежа.
Глава вторая
Соблюдай месяц Авив…
Втор., 16:1
Девятого дня месяца Авив восточнее Беэр-Шевы, но западнее бедуинского посёлка Тель-Шева, чуть севернее Неватим и немного южнее Омера, возник промеж холмов кочевой стан – полумесяцем семь одинаковых шатров из бурой овечьей шерсти, а в центре шатер повыше и покрупнее, украшенный бело-голубым стягом.
Кремнистая, ржавая земля вади, в каменной крошке и щебне, цвела в эту пору анемонами, ирисами, дикой горчицей и луком, и от множества лиловых, красных и желтых пятен казалась парчовой ризой, брошенной кем-то сверху. Воздуха же в долине как будто не было вовсе, настолько он недвижим был и прозрачен. Солнце, не жгучее и доброе из-за войлочной облачности, шло к заходу, отчего отдаленные ковриги гор на востоке нежно порозовели, а в складках холмов залегли синеватые тени.
В пустыне темнеет быстро. Недолго поиграв легкой охрой, погас закат, сгустилась небесная синева, мягкой мглой заволокло горы. Лишь редкие голоса оживляли вечер.
Но вот в темноте вспыхнула электричеством резиденция Халдея, прозвучал рожок – и обитатели лагеря потянулись на свет.
Внутренность шатра оказалась обустроенной восточным манером – на полу от стенки до стенки ковер цветов предзакатной пустыни, по краям шелковые подушки, в средине на простых глиняных тарелках простое же угощение – лепешки, сыр, хумус, орехи, виноград, финики и курага, зелень. Никакой мебели, только в глубине стол, уставленный глиняными кувшинами и кружками, с двумя официантами по сторонам.
Гостей встречал сам Максим Арьевич. Каждому он жал руку и однообразно приветствовал: «Шабат шалом! Брухим а-баим» (С праздником субботы! Добро пожаловать). И добавлял: «Рассаживайтесь. Вернее, разваливайтесь. Вообразите, что вы в сорокалетнем походе». Отвечали ему односложно: «Шалом!» И только Гидон сказал положенное «Шалом у-враха!» (Мир и благословение!), чем заслужил одобрительную улыбку встречавшего.
Громким возгласом «Ой-вей! Кто бы мог поверить в такое счастье!» приветствовал Халдей Ренату и ее спутника. Потом представил всем скромно державшегося в стороне бородатого мужчину в кипе, одетого в темный сюртук: «Мой друг Иосиф Гальперин, самый мудрый и самый ученый рав на земле». Мужчина молча, с тихой светлой улыбкой поклонился и снова отошел в сторону.
Стали размещаться на ковре и подушках, полулежа, с подобранными коленями. Гидон постарался занять место подальше от отца. И – о чудо! – рядом с ним оказалась единственная в компании женщина, вообще единственная на свете – Рената Бояркова. Он старался не смотреть на нее, но против своей воли ощущал и ловил всеми напрягшимися клетками ее аромат и нежное тепло коснувшегося бедра.
Официанты, ловко наклоняясь между возлежавшими, расставляли кувшины и кружки.
– «Нищеты и богатства не давай мне, питай меня хлебом насущным». В одних кувшинах у нас вино, в других вода из здешнего знаменитого колодца, она, говорят, еще слаще вина, угощайтесь! – объявил Халдей.
– Подтверждаю эти слова, – сказал раввин, он свободно говорил по-русски. – Именно здесь, неподалеку, Авраам с царем Авимелехом заключали союз о колодце. «Вирсавия это место, ибо тут оба они поклялись». Колодец и сейчас полон воды.
– Мне вина, – услышал Гидон голос соседки, но не придал значения, и вскоре получил толчок локотком в спину. – Эй, я вам говорю!
Он обернулся – и увидел прекрасные смеющиеся глаза и губы. Наощупь схватил первый подвернувшийся кувшин.
– А что там – вино или вода? – спросила Рената.
– Вино, красное.
– Тогда налейте.
Он доверху налил подставленную кружку.
– И себе.
Так повелительно с ним еще никто не говорил. Но и слушаться никогда не было столь приятно.
– Ну вот, а теперь чокнемся. Как вас зовут?
Гидон назвался.
– А вас?
В конце концов он не обязан знать ее до знакомства! Красавица улыбнулась и, вдруг близко наклонившись к нему, прошептала:
– Хазва. Вам я могу сказать свое настоящее имя.
И тут же прервала общение, повернувшись к спутнику, возлежавшему около нее справа. О чем-то они заворковали вполголоса.
Пришлось слушать, что говорил Халдей. Тот вроде бы был занят с раввином, но говорил так, чтобы слышно было и всем остальным:
– Как измельчали люди! Ведь этот порт, что сегодня мне показали, должны были сдать еще лет десять назад. Храм Соломона, я вам скажу, в объемах был не меньше, а построен, при той технике, всего за семь с половиной лет. Правда, работали на премудрого царя не одни лишь люди, но и духи, умел он впрягать и демонов. Бывало, пригрозит им перстнем, они, дрожа от страха, бегут исполнять.
Раввин кротко смеялся:
– Складно рассказываете, будто видели.
– А что, может, и видел, – отвечал Максим Арьевич. – Я ведь много кое-чего на свете успел повидать. И убедился, что люди всегда и везде одинаковы – думают только о себе, а любовь и счастье приписывают удаче.
– Но можно сказать и так, что нигде нельзя купить счастье за деньги и подкупом добиться любви.
Халдей на это поднял бровь, но ничего не сказал. Он высоко ценил кругозор и познания раввина. Иосиф Гальперин в Санкт-Петербурге учился читать древние ивритские, арамейские и арабские тексты. В Париже занимался семитологией и гебраистикой. В вавилонской и ассирийской клинописи, в египетских иероглифах он разбирался столь же бегло, как обычный человек в ежедневной газете. В Карнеги-Тех изучил технологии древней металлургии, так что теперь безошибочно определял в местных археологических находках происхождение металлов и сплавов. В нью-йоркском музее «Метрополитен» исследовал костюмы и оружие. Поднаторел в ископаемой нумизматике и керамике, древней архитектуре и военном искусстве. Все это сделало его авторитетнейшим специалистом по всему своду библейской тематики. И вот такой человек пришел сегодня рассказать о земле, на которую они ступили, и о празднике, который только что наступил.
Иосиф переменил положение, подоткнул под себя подушку и, улыбнувшись в бороду, начал негромко, ни к кому особенно не обращаясь. Но именно это заставило всех прекратить смех и частные разговоры и преклонить уши к говорившему.
– Мне часто приходится выступать перед приезжими – из России, Европы, Америки. Одни считают себя паломниками, другие просто туристами. Разница тут чувствительная, прежде всего в отношении к тому, что видишь и слышишь, а следственно и в восприятии. Я вас пока что мало знаю, а потому назову предварительно странниками. Имя это почтенное. Сам Авраам, говорится в Книге, «жил в земле Филистимской странником». Все праотцы наши были странниками, пока при Иосифе Прекрасном не осели в Египте. Но и оттуда, из-под длани фараоновой, сбежали и сорок лет странствовали в пустыне. А потом, после падения царства и разрушения Храма, – не странствовали ли по свету еще почти две тысячи лет?
– Я согласен, – внушительно сказал Халдей. – Все мы на этом свете странники.
– Не исключено, что и на том свете будем тоже. Потому я приветствую ваше желание символически повторить путь народа с Моисеем и Аароном по пустыне и так отпраздновать Песах. Есть ли в мире другая земля, пробуждающая столько дорогих сердцу воспоминаний? Эти слова, между прочим, принадлежат Ивану Алексеевичу Бунину, побывавшему здесь за сто лет до вас. Да, эта земля настолько одухотворена тысячелетней мыслью, что здесь не вы смотрите на пейзаж, а он смотрит на вас и говорит вам. Что говорит? Это зависит от умения слушать. Жизнь не только религиозного, но всякого знающего историю человека – сплошное воспоминание. В праздник Рош а-Шана мы вспоминаем праотца Авраама, жившего четыре тысячи лет до нас. В Песах – бегство из древнего Египта. В Суккот, праздник Шалашей, вспоминаем сорокалетнюю жизнь в пустыне. В Пурим – страшные, но и веселые приключения предков в древней Персии. В Хануку празднуем победу Маккавеев. 9-го Аба скорбим о потере Иерусалима. А еще Иом-кипур, Судный день. Трудно быть столь древним народом! Уверен, что перед поездкой все вы усердно читали Тору и потому вам знакомы имена и топонимы, которые я стану называть, и вы сумеете меня поправить в случае, если я допущу ошибку.
Все согласно закивали.
– Да, существенное замечание, – с веселой улыбкой сказал Иосиф. – У меня не лекция, а вы не студенты. Потому продолжайте есть и пить, тем более, что уже начался шаббат. И будем беседовать.
Гидон снова почувствовал толчок в спину:
– Так вы будете за мной ухаживать?
И снова, обернувшись, с радостным сердцем увидел лицо Ренаты, налил в протянутую кружку вина.
– А теперь дайте мне лаваш и сыра, и зелени, с утра ничего не ела. – Она не оставляла свой повелительный тон. – А вы почему ничего не пьете?
– Вина я не пью, а воды не хочется, – сказал Гидон.
Рената с интересом на него посмотрела.
– Вот как? Что-то новенькое. А какие же удовольствия вы цените?
– Я многое ценю, но об этом после. Меня другое сейчас забавляет, – Гидон развернулся к соседке всем корпусом.
– Что же?
Соседка выказывала желание поболтать.
– Привязанность людей к еде. Согласитесь, в этом мы слишком уж похожи на животных. Самые возвышенные умы, самые духовные, даже мистические личности, творческие гении, парящие душой в надмирных сферах, должны потом приземляться и идти обедать. Создатель, если уж хотел выделить нас из других существ, мог бы устроить и наше питание как-нибудь иначе, например, энергией света. Вот на вас глядя, нельзя и подумать, что вы потребляете что-либо кроме солнечных лучей и романтической музыки.
– О, да вы мастер на сладости! – засмеялась Рената. – Я не совсем вас разочарую, если позволю себе еще сыра и винограда, вон того, желтого?
– Этот виноград как раз к вашим глазам, – успел сказать Гидон.
Халдей между тем говорил раввину:
– Боюсь показаться интеллектуалом или, хуже того, начетником… Довелось недавно прочитать о редком заболевании. Название, конечно, не вспомнишь. В общем, встречается у некоторых людей исключительная способность сохранять в памяти, до мельчайших подробностей, всю свою жизнь, все факты биографии, начиная с самой ранней ее стадии, чуть ли не с купели. Ученые посчитали эту особенность болезнью, хотя можно назвать и талантом, и даром божьим, кому как нравится. В медицинском журнале, кажется, американском, описывается симптоматика: человек тратит очень много времени на мысли о своем собственном прошлом и, главное, заново горячо и порой болезненно переживает конкретные события из своего прошлого, чаще всего давние. А ведь похожие признаки можно увидеть и в самочувствии целых народов, вы не находите?
– Конечно, бывают крайности, – сказал раввин. – Но человек без памяти, без воспоминаний, по-моему, похож на высохший пустой орех.
В знак согласия Халдей склонил голову:
– Вот потому мы и здесь, вроде козлов отпущения.
– И за чьи же грехи – всего мира или за свои собственные?
– Нет, господин мой, все гораздо проще: нас самих временно отпустили на волю – жены, заботы, обязанности.
Иосиф засмеялся. И тут же заговорил серьезно:
– Но не забывайте, что, где бы мы не находились, главные наши обязанности всегда с нами. Знаете, как еще называется предстоящий праздник? Хаг а-Херут, то есть Праздник свободы. Между тем, как известно, Тора содержит 613 законов – 365 запретительных и 248 разрешительных. Где же тут свобода, особенно если понимать свободу в современном смысле? Ведь исшедшие из Египта иудеи сразу же, на полпути еще, были повязаны мицвотом – множеством регламентирующих предписаний. Шагу нельзя ступить без опасения что-то сделать не так и попасть в «беззаконники». Жизнь в фараоновом Египте, думаю, была проще и понятнее: выполняй свою работу – и садись к «котлам с мясом», остальное никого не интересовало. И все же, несмотря на это, израильтяне посчитали (считают и сейчас), что приняв бремя скрижалей, они ушли от рабства, прежде всего духовного. Да, повозмущались, конечно, побунтовали в пустыне – но в конце концов дали клятву строить свою жизнь строго по заповедям. Ибо только так, с веригами закона, с наказаниями за отступление от него, было преодолено в человеке темное начало и обретено божественное, вечное, жизнь получила смысл. Человек из раба своих желаний, своей животной природы, превратился в свободное существо, в этом смысле равное Творцу.
– Это верно! – Для чего-то вставил с тяжелым вздохом Халдей. – Свободный человек невыносим. Как и тот, кто ни в чем не нуждается.
Раввин продолжал:
– Избранный же не в силах уклониться. Странники вы, или, как сказали, вольноотпущенники – где бы ни скитался еврей, никто и ничто не может его освободить от Закона. Значит, его Закон не признает границ, он действителен в любой стране. Если человек берет с собою Талмуд, с ним и его дом.
– А вам не кажется, что некоторые его статьи устарели, что их невозможно соблюдать в современной жизни? – вмешался Добровейн. – Кое-что, откровенно говоря, сейчас представляется бессмыслицей, вроде запрета варить козленка в молоке его матери.
Иосиф улыбнулся и отрицательно покачал головой.
– Не поддается воображению, но в Тверии мудрецы-толкователи целых девять лет обсуждали эту строчку Торы. Было это в четвертом веке. Крутили и так, и эдак, пытались уловить все оттенки смысла этой на вид странноватой заповеди. В результате такого, как бы мы сейчас сказали, мозгового штурма были сформулированы правила приготовления пищи, обязательные для выполнения всеми евреями на все времена. Да, регламентация жизни Талмудом кое-кому кажется чрезмерной. Но насколько же легче жить в доме, где всякая вещь на своем месте, а члены семьи точно знают, как поступить в той или иной ситуации и чего ждать в каждом случае от соседа.
Вот Тора кратко и без всяких пояснений требует не работать в субботу. Но что считать работой, а что видом отдыха? Если то, чем я занят в данное время, назвать лекцией, то, выходит, я работаю и тем самым нарушаю Закон. Если же просто провожу время за приятной беседой с друзьями, как это и есть на самом деле, то я тогда отдыхаю и не совершаю ничего предосудительного. Мишна, а это часть Талмуда, называет сорок основных видов запрещенных в Шаббат работ. Назову некоторые, чтобы вам по незнанию не впасть в беззаконие. Конечно, сеять, жать, печь здесь вы не станете, так что опустим. А вот это, пожалуй, актуально – нельзя завязывать или развязывать узлы. Надеюсь, обувь у вас у всех без шнурков, на липучках? Хорошо. Охотиться за антилопой не собираетесь? То-то! Нельзя разжигать огонь, чистить платье. А вот этот запрет уж точно к вам относится – «И пусть писец не притрагивается к своему перу». Добавим: и к клавишам тоже. Еще такое вот предписание: в Шаббат мужчина не должен держать у себя в кармане гвоздь от виселицы. Но почему, спросите вы. Да потому, что такой гвоздь носят для удачи, то есть для дела, а это запрещено
Вот так легко и ненавязчиво раскрыл раввин Иосиф субботние наказы Талмуда. Но забыл почему-то напомнить еще об одном важном запрете: «Мужчина в возбужденном состоянии не должен трапезничать с находящейся в таком же состоянии женщиной». Наверное, не счел её актуальной при практическом отсутствии в шатре женщин. Между тем состояние Гидона было близко к критическому. Он всем существом своим ощущал токи, исходящие от соседки, ловил воспаленным слухом ее слова, смех и дыхание. И чувствовал, что пуповина, неожиданно соединившая его с нею, от мига к мигу становится все прочней и короче. И потому он не расслышал, как раввин объявил небольшой конкурс на знание Библии и зачитал задание:
– назвать семь птиц, упоминаемых в Книге, и привести стихи с их упоминанием;
– поименовать трех царевен из-за пределов Израиля, доставивших несчастья его народу;
– определить разницу между тремя авторами Книги Исайи и разделить тексты между ними.
И еще несколько подобных вопросов. Нет, у раввина вовсе не было намерения уличить собеседников в невежестве – подобные задачки в Израиле задаются и решаются на обычных школьных викторинах и конкурсах. Но в нашем шатре после его слов повисла неловкая тишина.
И потому особенно громким показался женский голос:
– Можно мне задать свой вопрос?
Иосиф согласно кивнул. Все уставились на Ренату.
– Меня зовут Хазва, это мое настоящее имя. В какой части Библии действует женщина с таким именем? И что произошло с нею?
Иосиф снова кивнул:
– Вношу ваш вопрос в конкурс для всех присутствующих. А сам тем временем поищу текст.
Он включил вай-фай роутер и стал заниматься с ним. Через пару минут поднял голову, оглядел сидящих. Желающих отвечать на вопросы не прибавилось.
– Вопрос милой нашей собеседницы действительно не простой, – кротко сказал Иосиф. – Во всяком случае и я поначалу растерялся. Слава Создателю, помогла техника. Героиня с именем Хазва является в «Числах», в главе 25-й. Разрешите зачитать? – обратился он к Ренате.
– Читайте! – скомандовала Рената с нотками вызова и торжества.
Иосиф приподнял аппарат ближе к глазам:
– «И сказал Моисей судьям Израилевым: убейте каждый людей своих, прилепившихся к Ваал-Фегору. И вот, некто из сынов Израилевых пришел и привел к братьям своим медианитянку… Финеес, сын Елеазара, сына Аарона священника, увидев это, встал из среды общества и взял в руку свою копье, и вошел вслед за израильтянином в спальню и пронзил обоих их, израильтянина и женщину в чрево ее: и прекратилось поражение сынов Израилевых… Имя убитого израильтянина было Зимри, сын Салу, начальник поколения Симеонова; а имя убитой мадианитянки Хазва, дочь Цура, начальника Оммофа, племени Мадиамского».
Как только чтение смолкло, все обратились глазами к Ренате. Она сидела неподвижно, прямая, смотрела перед собой, губы ее дрожали, а по бледным щекам сбегали слезы.
– Что с тобой? – шепнул ей Добровейн. – Зачем все это? Разве ты Хазва, дочь Цура? И не пей больше.
Рената молчала, прижимая салфетку к щекам.
На том и окончился вечер. Все расходились в неловком молчании.
Гидон с отцом, тщательно задраив в своем шатре молниями выход и окна, занавесив специальной, от насекомых, кисеей кровати, тут же улеглись и погасили свет. Гидон был рад, что ему никто не будет мешать думать о прекрасной обитательнице близлежащего шатра, вспоминать её запах и голос, мучиться ожиданиями своей взволнованной плоти.
Пришло на память, как Рената оглашала свой вопрос о Хазве, убитой мадианитянке. Неспроста, конечно. Но что она этим хотела сказать? Что она от мадиамских корней? Вот и он тоже неким шестым чувством ощущал сейчас вину и неловкость перед хананеями, и хеттеями, и аморреями, и их низвергнутыми царями, чьи тени неупокоенно кружат сейчас над пустыней, над местами исчезнувших капищ и священных рощ. Они ведь тоже верили, что эта земля принадлежит им по воле Ваала. Но пришел новый Бог, более сильный, суровый, а главное незримый. Так было суждено, племена и люди – одни уходят, другие приходят, в истории не было и нет места правде и справедливости.
– Но как мне быть, лично мне? И не в библейское, не в какое-то историческое время, а в то единственное, маленькое, в котором я осознаю себя и за которое отвечаю? Я согласен не есть козленка в молоке матери его, не желать дома ближнего своего, ни вола его, ни осла его, я приехал «соблюдать месяц Авив» и готов от души поплакать у Стены в Иерусалиме. Но мне этого мало. Ведь не жертвы хочет Господь, а милости, как Он еще Исайе внушал. Мне любви нужно, души открытой, откровенного разговора. А этого не нахожу, нигде нет… Вот и она, дивная Рената-Хазва. Что с нею сейчас? Как эта улыбка, свет ее глаз, пламя ее танца могут совмещаться с серым, ничем не примечательным ее спутником? Она рядом с ним, вместе с ним! И шатер не загорится от ее огненности? Отец хорошо сказал о ней – птица. Но какая? Гамаюн, Сирин, Алконост? И она, сказочная птица, а может ангел – в соседнем шатре! Там она лежит с закрытыми глазами, подложив руку под голову, прекрасная, как заснувший цветок. Ее чудесные волосы льются по подушке, неслышно дышат полуоткрытые губы. А рядом, на соседней подушке, лысоватая голова ее спутника… Гидон вздрогнул и оборвал свои мысли, чтобы убить это видение.
Ему казалось, что он не сможет сегодня заснуть до утра. Но усталость брала свое. Вдруг ему послышался чужой голос, мужской, правильный, четкий. Это в его московской комнате кто-то включил радиоприемник и по нему стали передавать новости. Гидон хотел встать и выдернуть вилку, но не было никаких сил подняться. И диктор сообщал бесстрастным чужим голосом, что где-то в жарких глубинах Магриба прошел необычный по продолжительности и обилию дождь, что такие дожди бывают в тех местах не чаще одного раза в столетие. Иссохшая мертвая земля неожиданно зацвела. Камни и пески уже к вечеру покрылись густыми травами и благоуханными цветами. Тамошние кочевники плакали и молились от радости. И дивный запах этих цветов, когда подул ветер, зафиксирован был в Испании, во французской Тулузе, а временами был слышен даже и в Англии.
-----------
* См. Геннадий Литвинцев. Шесть дней месяца Авив , ж. ЧАЙКАhttps://www.chayka.org/node/10210
Добавить комментарий