От публикатора:
Лев Рудольфович Коган (1885-1959) - русский и советский литературовед (автор работ: «Гоголь – проповедник и пророк» (1909), «Роль госпожи Сталь в истории французского романтизман» (1910), «Летопись жизни и творчества А.Н. Островского (1953), «Адвокат Патлэн» - автор первого перевода французской народной пьесы на русский язык, один из основателей театра МАССАДРАМ (Одесса), профессор Ленинградского библиотечного института) в своем рассказе, который сохранился в семейном архиве дочери Когана – Александры Парнес, приводит слова Столярского, из которых следует, что «Яша Хейфец тоже его». Хотя в энциклопедиях упоминается только учеба Хейфеца в Вильно у педагога Элиаса (Илья Давидович) Малкина и в Санкт-Петербургской консерватории у О. Налбандяна, затем – и, в основном, – у Леопольда Ауэра (друга Столярского). На первый взгляд строчки Льва Когана о Яше как одесском вундеркинде кажутся искажением, аберрацией памяти автора. Ведь писал он их в 50-е годы прошлого века. Однако, задолго до профессора Когана, подобное утверждал и другой одессит, который даже занимался в школе Столярского. Это писатель Исаак Бабель.
Свой автобиографический рассказ «Пробуждение» (Столярский выведен в нем под фамилией Засурский) Бабель начинает так: «Все люди нашего круга – маклеры, лавочники, служащие в банках и пароходных конторах – учили детей музыке. Отцы наши, не видя себе ходу, придумывали лотерею. Они устроили ее на костях маленьких людей. Одесса была охвачена этим безумием больше других городов. И правда – в течение десятилетий наш город поставлял вундеркиндов на концертные эстрады мира. Из Одессы вышли Миша Эльман, Цимбалист, Габрилович. У нас начинал Яша Хейфец…». Добавим к этому, что рассказ был написан Бабелем в 1931 году. Впрочем, утверждение Столярского, что «Яша тоже мой» и свидетельство Бабеля: «у нас начинал Яша Хейфец» - любопытная загадка для музыковедов.
Ян Топоровский
Наряду с алчными искателями карьеры с помощью искусства, в Одессе встречались и фанатики искусства - большие, вдохновенные мастера, которые, впрочем, своего искусства публично не показывали, потому что оно было непоказуемым. Об одном таком замечательном человеке я и хочу рассказать.
Звали его Петр Соломонович Столярский. Он был учителем музыки, учил детей играть на скрипке. Только и всего. Да и учил-то лишь малышей, во всяком случае, не старше 12 лет. По внешности – рыжий бритый еврей из захудалого местечка, из той Касриловки, которую мастерски изобразил Шолом-Алейхем. Но этот Петр Соломонович обладал поистине изумительным чутьем, выбирая себе учеников. Его малыши удивляли всех, кто их слышал. Многие из них получили впоследствии громкую славу (…), завоевали концертную эстраду. Михаил Фурер, Михаил Фихтенгольц, Михаил Файнгет и некоторые другие стали выдающимися профессорами консерваторий, в том числе Московской. И все они не могли вспоминать своего первого учителя без глубокого волнения и благодарности.
Но он не плодил вундеркиндов. Чем талантливее был ученик, тем жестче относился Столярский к его родителям, воюя с поползновениями некоторых воспользоваться талантом ребенка для обогащения. И это тем более характерно, что сам Столярский, что называется, перебивался с хлеба на квас. С детьми бедняков он занимался бесплатно. Выступать же он разрешал только в исключительных случаях и в своем присутствии, «чтобы не завалили».
Когда талантливому подростку исполнялось 12 лет, он уже настолько любил искусство, что не возникало вопроса о дальнейшей карьере. Вопрос шел только о личности учителя. Себя Столярский отводил, так как считали, что у него нет достаточной музыкальной культуры и что его специальность – обучение малышей.
Стоят рядышком шесть ребят-семилеток, ансамбль скрипачей, и в унисон играют одну вещь, лиц их не видать за скрипками, но кажется, что играет одна полнозвучная скрипка и взмахи смычков совершенно одинаковы. Для семилеток это, конечно, поразительно, и сам Столярский доволен. Наивысшая похвала:
- Ничего себе! Сыграйте еще раз сто, и получится неплохо.
И тут же, нагнувшись ко мне, он глазами указывает на пришедшего только что малыша и шепотом, на ухо:
- Или я ничего не понимаю, или этот пимперлек (малыш) будет не хуже. А может, и лучше Яши Хейфеца! Запомните: его зовут Давид Ойстрах.
Не каждому преподавателю соглашался Столярский передавать своего ученика.
Почти ежегодно весной в Одессу приезжал известный скрипач, профессор Петербургской консерватории Ауэр. Он прослушивал «выпускников» Столярского и отбирал тех, кого мог устроить в консерватории. Столярский очень ценил Ауэра как педагога. Было и еще несколько педагогов, считавших для себя за честь работать с его учениками. Ну, а потом появились профессора из его собственной школы…
Вот для «выпускников» устраивался вечер, и много тут было сенсаций удивительных выступлений. Сам Столярский во вступительной речи подводил итоги учебного года. Правду сказать, выслушать эту речь, всегда очень длинную, и сдержать при этом душивший хохот трудно было. Он говорил, как шутили на «столярском языке». На его счет ходили многочисленные анекдоты и шутки, но, конечно, на три четверти это были вымыслы, до которых так падки одесситы. Однако он способен был сказать: «У кассы стояла вереница студентов», «трамвай был набит битком» и т.д. В его речи местечковый жаргон смешивался с одесским мещанским жаргоном и с собственным словотворчеством, к которому Столярский чувствовал большую склонность. Со всем тем, он отлично знал, чего хочет, и ясно давал это понять собеседнику.
Я попробую фотографически передать одну сцену, характерную для Петра Соломоновича.
Встречались мы редко. Если я бывал недалеко от его квартиры, заходил поглядеть на малышей. Столярский ценил такое внимание. Семья жила бедно. Я как-то доверительно спросил хозяйку:
- Неужели Яша Хейфец не мог бы систематически оказывать вам помощь?
Столярская засмеялась:
- Предлагал несколько раз. А когда был здесь в последний раз, сунул мне в карман порядочную- таки сумму. Я ее на другой же день истратила всю. Пете костюм купили и ботинки, и по хозяйству. Знала, что будет. Петя разъярился и написал Яше, что если он посмеет еще раз вручить мне деньги, то он будет считать его врагом…
Ко мне Столярский захаживал, если я, по его мнению, мог помочь кому-либо из учеников. Он помнил, что после погрома 1908 года мне удалось два-три раза вырвать немалые деньги для бедняков Молдаванки.
На этот раз я встретил его на лестнице.
- Вы уходите? – спросил он с огорчением.
- Но не ушел еще. Прошу.
- Неловко вас затруднять.
- Ничего. Затрудняйте.
- У меня есть Миша Ф.
- Помню.
- Мне везет на Мишей. Сейчас… их у меня трое. И у всех фамилия на Ф. Оттого они и не платят. Я заметил, что, если фамилия на Ф. или на Ц., они платить не могут. Ну бы с ними, пусть не платят, но тут другое дело. У Миши Ф. не скрипка, а пипка. Играть на ней нельзя, можно только слух испортить. Приходится давать ему чужую скрипку, а она для него велика, ручонка очень напрягается.
- Значит, нужно раздобыть для Миши подходящую скрипку…
- Вот-вот. А это не фунт изюма!
- Давайте устроим концерт ваших малышей. Неофициальный. В частном доме. Я вам добуду дом на сто человек. По три рубля. Вот вам и скрипка.
Столярский нахмурился.
- На скрипку не нужно триста рулей. А выпускать малышей ни за какие деньги не стану. От этого не польза, а вред.
- Ну, лотерею устроим…
- Из-за одной скрипки! Ограбить кого-нибудь?
Столярский даже подскочил на стуле:
- Ограбить, вот-вот! Ограбить - пожалуйста! Мне нельзя – еще по морде дадут! А вы – так деликатно ограбьте какое-нибудь интеллигентное бревно. А давненько я никого не грабил! Несколько раз любезно давали себя грабить банкиры Ашкенази и Хари. С последним можно, пожалуй, сыграть шутку.
- Вот что! – сказал я. – Я устрою это дело, но придется в нем участвовать и Мише, и вам.
- Как это? – не понял Столярский.
- А так: Миша что-нибудь ему сыграет…
- Где?
- В кабинете директора Русско-азиатского банка Альберта Рафаиловича Хари во время завтрака.
- А аккомпанемент?
- Без всякого аккомпанемента. Напирайте на технику.
- А я для чего?
- Во-первых, для того, чтобы Хари вас поблагодарил…
- За что?
- Да за грабеж. Он сочтет это честью. Ну и Мише при вас будет спокойней.
- А он не волнуется, характер у него спокойный. Из него не концертант будет, а профессор. Что ж, попробуем.
Условились на следующий день встретиться в банке около полудня у кабинета директора.
Едва раздался звонок на завтрак, я влетел в кабинет директора.
- А, - вскричал Хари. – А я только собрался завтракать!
- Потому-то я и вспомнился!
- Такое неотложное дело? Чашечку кофе не хотите ли?
- Не хочу. Хотя дело-то как раз кофейное.
- Ничего не понимаю! – засмеялся Хари. – Не собираетесь ли меня грабить?
- Не собираюсь. Но, если вы сами себя ограбите, я буду доволен.
- Яснее не стало. Но позавтракать можно?
- Можно. И при этом послушать кое-что. А музыка помогает пищеварению.
Тут я рассказал Хари в нескольких словах, в чем дело.
- Так может, мне и слушать не обязательно?
- Скрипачу-то семь лет.
- Это что же - вундеркинд?
- Это уже вы решайте сами.
- А когда он придет?
- А он здесь. Я и учителя прихватил. Пейте кофе и слушайте.
- Признаться, этот ваш учитель пока интересует меня больше ученика.
В это время служитель принес на подносе завтрак и кофе.
- Позовите сюда, - сказал Хари, - рыжего человека и мальчика со скрипкой, затяните занавески на двери и стойте с той стороны, никого не пускайте, пока я не позову.
Столярский и Миша вошли в кабинет.
- Здравствуйте, еврей! – приветствовал Хари Столярского, приглашая его в кресло: - Здравствуйте, Миша.
Миша шаркнул ножкой и поклонился.
- Мне сказали, что ты хочешь сыграть мне кое-что. Это очень любезно с твоей стороны. Вот только рояля нет. Я не знал, что ты придешь сегодня, и не успел приготовить.
- Я могу и без рояля, - сказал Миша.
Столярский вынул скрипку, настроил ее и передал Мише, сказал:
- Я все-таки должен предупредить, что Миша играет на чужой скрипке и она ему велика, так что играть ему нелегко. Ну, Миша, давай «Сарасате».
Мальчик играл труднейшую технически пьесу увлеченно и уверенно. Скрипка заслоняла лицо мальчика, и Хари несколько раз приподнимался, чтобы посмотреть на него. Пальцы маленького скрипача делали чудеса.
Столярский внимательно следил за лицом Хари. Не успел Миша окончить, как он скомандовал:
- Ну, теперь этюд Паганини, и все.
Банкир совсем обалдел. Поток звуков падал каскадами и казалось невероятным, чтобы их мог обрушить ребенок.
- Ну, спасибо, Миша. – серьезно сказал Хари, - ты доставил мне большое удовольствие.
Он позвонил.
- Возьмите мальчика в буфет, - приказал он служителю, - напоите его чаем и дайте бутербродов, какие он захочет, и пирожное. Да, заверните ему в бумагу штук пять пирожных повкуснее. Каких захочет. До свидания, Миша…
Когда мальчик вышел, Хари обратился ко мне и Столярскому:
- Что же это такое, еврей? Ведь это чудо!
- Что чудо? – не понял Столярский.
- Да ваш Миша – чудо.
Столярский пожал плечами:
- Какое чудо? Самый обыкновенный гениальный ребенок.
Хари всплеснул руками:
- Вы слышите, что он говорит?! Да что там у вас гении на каждом шагу?
- Встречаются, встречаются-таки. Вот Яша Хейфец…
- Это – ваш?
- Мой. Миша Э. и Миша Ф.
- Все ваши? Ну и счастливый вы!
- Еврейское счастье или холодные припарки! А вот нужна скрипка, и приходится людей беспокоить.
- Что скрипка? Чепуха – скрипка.
Хари вызвал по телефону лучший в городе магазин музыкальных инструментов – Рауша и распорядился выдать Мише скрипку по выбору учителя («Это, конечно, Столярский? – спросил Рауш. – Я так и думал») со всем, что полагается: футляром запасом струн и пр., а счет прислать на имя Хари в банк.
- Благодаря вам…
- Еврей, сядьте, мы еще не кончили разговора. Так вы говорите, что за обучение этого Миши вам не платят?
- А из чего платить, когда ничего нет? Иногда я даже прикармливаю мальчика.
- Как это прикармливаете?
- Ну, это же видно, когда ребенок голоден.
- Так у вас что же, ресторан или буфет есть для них?
Столярский засмеялся:
- Первоклассный ресторан. Бывает стакан молока с хлебом. А то – гороховая похлебка, дети очень ее любят, а то и печеная картошка. Что у нас, то и у них. От этого я не богатею и не беднею…
- Вы говорите: «у них». Сколько же их?
- Таких, что приходится прикармливать иной раз? Трое – и все Мишки.
- И за учение не платят? Вот что, еврей, - решительно заявил Хари, – за обучение этого Миши я буду платить вам.
Столярский стал пунцовым
- Этого не будет! – глухо сказал он.
- Почему? – удивился банкир
- Вы сильно помогли ему: за это мерси. А ученик – мой вклад в это дело. Что я еще могу для него сделать? Вы это понимаете?
Банкир понял и попытался подойти к этому вопросу с другой стороны.
- Отец, конечно, без работы?
- Конечно.
- Чем же семья кормится?
- Воздухом.
- А что может делать этот отец?
- Что значит «что»?! Все, что может делать каждый еврей. Все может делать.
- Это хорошо, одобрил Хари. – Но пока у меня нет вакансии директора банка или его заместителя где-нибудь около Одессы. Но зацепиться можно, пусть этот ваш еврей зайдет завтра в контору наших пакгаузов в порту и спросит старшего приказчика Лебедева, я его предупрежу. Пока что назначим вашего еврея ночным сторожем при пакгаузах.
- Кем? Кого? – недоумевал Столярский.
- Отца вашего Миши. Ночным сторожем. Дело спокойное. Будет гулять или сидеть в будке с семи вечера до семи утра, с ружьем, и все.
- С ружьем? – в ужасе спросил Столярский. – Нет, это не годится. С ружьем!
- Почему не годится?
- С ружьем! А вдруг оно выстрелит!
- Да это только для вида. К этому ружью патронов нет.
- Кто его знает! – все больше волновался Столярский – Ружья делают не для вида, а чтобы они стреляли. И вдруг почтенный еврей вот с такой бородой – выстрелит!
Хари развел руками:
- Ну что ж, подождем другой вакансии.
- Подождем, подождем! А пока вам спасибочко за помощь.
- Ну и птица ваш банкир! - сказал мне на улице Столярский. – Он хочет, чтобы Ф. стрелял из ружья! Довольно, что стреляет от гороха…
Свои редкие педагогические качества Столярский сумел полностью развернуть лишь после Октябрьской революции, когда он, по его словам, из вполне рыжего еврея превратился во вполне седого советского гражданина. Он добился учреждения музыкальной школы с интернатом для иногородних и поехал по губернии разыскивать «таланты». Он привез с десяток самых обыкновенных гениальных ребят – крестьянских мальчиков и девочек и начал проделывать с ними свои обычные «столярские» чудеса. Любопытно, что крестьяне ему очень доверяли, а дети – обожали его, хотя он был строгий директор. Учителей он подобрал по своему вкусу, людей тихих и скромных, но хорошо знавших свое дело. Он обратил особое внимание на интернат и на хорошее питание детей.
Наконец, Петр Соломонович осуществил свою мечту: создал детский оркестр, да какой! Он сам руководил им с энергией, как если бы был рыжим!
Местные власти относились к нему с большим уважением и даже присвоили школе его имя. Он очень этим гордился.
Во время войны его со школой эвакуировали в Свердловск. Там он и умер.
Школа в Одессе вдребезги была разбита оккупантами, но после освобождения города на том же месте было отстроено новое здание, специально предназначенное для музыкальной школы.
Одного только не стало: души школы.
Однажды при мне спросили его, за что он любит музыку. Столярский убежденно ответил:
- За радость, за счастье. Хорошая музыка, даже если она печальна, зовет к жизни, любви - к людям и природе. Вот за что я люблю ее.
-------
Расшифровка и подготовка рукописи к печати Яна Топоровского (Израиль)
Добавить комментарий