Путешествие на “Dawn Princess”

Опубликовано: 15 ноября 2018 г.
Рубрики:

“Молись так, как если бы всё зависело от Бога, а действуй так, как если бы всё зависело от тебя”

(еврейская молитва).

 I

 

Я обосновался в Лас-Вегасе, но связи с Москвой не терял и пару раз в году бывал в столице. Здесь летом 2008-ого года я поучаствовал в небольшом сабантуе, устроенном старыми физтехами. Моим соседом в застолье оказался Леонид Философов, который в промежутке между очередными тостами поведал мне, что с детства мечтал о кругосветном путешествии и предложил совместно купить круиз из Америки в Австралию, сославшись на элементарную математику: каюта на двоих стоит вдвое дешевле. Идея мне понравилась и, возвратившись в Лас-Вегас, я стал подыскивать подходящий круиз. После совместных обсуждений мы выбрали корабль “Dawn Princess”, отплывавший из Сан-Франциско 24ого сентября и прибывавший в Сидней 26 октября. Круиз включал посещение островов Гавайского архипелага, Французской Полинезии (Бора Бора, Таити), Кука (Раротонга), Американской Самоа (Паго Паго), Сува, Фиджи и четырёх портов Новой Зеландии (Auckland, Wellington, Lyttelton (Christchurch), Port Chalmers, (Dunedin)) с заходом в Национальный Парк «Фиордленд».

 

Лёня не принадлежал к числу моих близких приятелей. Но когда-то мы восемь лет проработали в одной закрытой лаборатории. Потом Лёня занимался усовершенствованием корабельного радиолокационного комплекса, вместе с которым проплыл из Ленинграда до Владивостока. Так что его детская мечта о кругосветном путешествии почти осуществилась: “почти”, ибо ступить на чужую землю ему нигде не удалось, так как при дозаправке корабля никого на берег не выпускали.

II

 

И вот мы сидим в шезлонгах на веранде около своей каюты, дышим тихоокеанским воздухом и не перестаём удивляться, как это мы, крещёные -перекрещённые советской секретностью, вдруг путешествуем по миру. Вообще бывшие советские учёные, связанные с оборонной тематикой, попадая за границу, по вполне понятным причинам не спрашивали друг друга, как им это удалось. Но сейчас я нарушил сие негласное правило и задал Лёне этот “криминальный” вопрос. 

Оказалось, что после развала Союза Лёня сразу решил покинуть родное предприятие, но предварительно сделал всё возможное, чтобы очиститься от клейма носителя секретной информации. С этой целью он стал активно участвовать в работе специальной комиссии, созданной для уточнения грифа секретности технических документов, хранившихся в первом отделе. В результате Лёне удалось снять сей страшный гриф со всех документов, которыми он пользовался за последние десять лет. 

Когда же, радостно потирая руки, Лёня отправился в первый отдел за соответствующей справкой, то получил отказ, мотивированный тем, что был ознакомлен с инструкцией, описывающей правила пользования секретными документами. Эта инструкция имела гриф секретности, снять которую могло только КГБ. И Лёня пошёл в суд. Время было лихое (начало 90-х), и Лёня выиграл, после чего перешел работать в отдел прогнозирования одной крупной нефтегазовой компании. 

 

II

 

Каждый вечер мы получали «Princess Patter», подробно указывавший, где и в какое время на следующий день будут проходить разные мероприятия. В пятничном номере ещё на пути к Гаваям моё внимание привлекло объявление:   

Оно напомнило мне одну историю, случившуюся лет пятнадцать назад. Я со своим приятелем Левиным гостил у Васильева, бывшего сотрудника Физического Института и оказавшегося в Питтсбургском университете по обмену. К моменту окончания командировки ему удалось получить грин карту, но в университете не было свободных ставок. И тут выручила еврейская национальность мамы жены. Жена обратилась в еврейскую общину, и та помогла ей найти работу. 

  В субботу за завтраком Васильев объявил, что он с женой и детьми идёт в синагогу. От нечего делать, мы с Левиным присоединились. Естественно, мы ожидали оказаться в синагоге, подобной Московской, но то, что увидели – нас просто шокировало. Мы попали в синагогу, реформированную настолько, что кроме кипы и молитвенника, лежавших около каждого кресла, ничего похожего на еврейский храм в ней не осталось: мужчины и женщины сидели в одном зале, играла музыка, а службу вела женщина, да ещё к тому же “сильно” беременная.

Любопытствуя, как Rabbi Wolkow организует встречу субботы здесь на корабле, я отправился в указанный зал. Пристроив на голове кипу, одну из тех, что лежали у входа, и взяв предлагавшийся здесь же молитвенник, я вошёл и скромно присел на крайнее кресло. В зале уже находилось несколько мужчин и женщин. Открыв молитвенник, я увидел, что все тексты были на иврите с соответствующей транскрипцией по-английски. Исключением было поучение, написанное по-английски и гласившее: “Молись так, как если бы всё зависело от Бога, а действуй так, как если бы всё зависело от тебя”.

Ребе сидел на небольшом возвышении, а на окружавших его столах стояли бутылки кошерного вина, горячие халы и медовые с орехами еврейские сладости. В какой-то момент ребе предложил встать и развернуться лицом к Иерусалиму, указав, куда именно следует смотреть. Последовавшая за тем команда относилась к тем, кто занимал крайние кресла каждого ряда: они (а я оказался как раз в их числе) должны были первыми запевать начало молитвы. Задаваемая молитва была на иврите, и я кое-как по имевшейся английской транскрипции вслед за стоявшим передо мной старым евреем запел. Сидевшая невдалеке пара хитро улыбнулась, но послушно подхватила, после чего пение продолжилось хором.

По окончании молитвы все собрались у столов с вином и сладостями. Здесь хозяйничала жена ребе. С бокалом вина я подошёл к своим соседям по запеванию молитв и, смеясь, пообещал, что в следующую пятницу уступлю им место у края ряда, и они получат шанс продемонстрировать свои возможности запевал. Так я познакомился с Романом и Соней, с которыми в дальнейшем часто сиживал на палубе.

Роману было около пятидесяти, а Соне немногим за сорок. Она - одинокая, учительница французского языка в одной из школ Сиднея, он - семейный, инженер, дочь которого учится в Сонином классе. Свой любовный роман они украсили путешествием в Америку и теперь возвращались к повседневной будничности. Оба эмигрировали из Ленинграда в Израиль. Оба не прижились в Израиле и по примеру своих знакомых, тоже бывших ленинградцев, продолжили путь в неизвестное. Родившимся на берегах Невы им потребовалось добраться до Австралии, чтобы встретиться друг с другом.

 

III

 

В воскресенье перед самыми Гаваями был объявлен вечер с уведомлением «Tonight's Dress: Formal». Ещё в Лас-Вегасе в описании круиза я вычитал о подобных вечерах и купил строгий чёрный костюм, чёрные вечерние туфли и специальную белую рубашку под бабочку и, конечно, саму бабочку. 

Облачившись во всё новое, я подошёл к зеркалу. Нельзя сказать, что в своем отражении я не узнал себя. Узнал. И всё же на меня смотрел прежде не известный мне человек. Зеркальное отражение лица не выражало никаких эмоций, кроме одного удивления. Чёрная бабочка, вылетавшая из-под стоячего ворота белой рубашки подчёркивала солидный возраст и вместе со спокойным, безразличным, некогда светящимся, а ныне сильно поблекшим, потухшим, взглядом создавала впечатление некоей значимости. И я подумал: “Чтобы увидеть себя таким, было мало таким стать, нужно было ещё оказаться на другой стороне земного шарика и оттуда отправиться в плавание по Тихому океану.” Я улыбнулся, и изображение сразу ожило.

Метрдотель проводил меня за стол, где уже сидело человек десять. Организатор, объявляя вечер открытым, предложил, чтобы каждый за своим столом, произнося тост, сказал несколько слов о себе: из какой он страны и чем занимается. За мной поднялся сосед справа и сказал примерно следующее: 

– Я, Миклош, венгр, пятьдесят лет назад бежал от советских танков и стал американцем. – Говоривший сделал небольшую паузу, театрально суровым взглядом из-под седых, густых бровей скользнул по лицам насторожившихся гостей и продолжил. – Так вот, находясь сейчас рядом со своим русским соседом я поднимаю тост за один из тех русских танков 1956-ого года, которые тогда ползали по площадям Будапешта. Я не был активным студентом и просто шатался по улицам, когда увидел, как девушка, лежа на стволе танкового орудия, неуверенно держится за древко с развивавшимся нашим старым знаменем, торчавшим из ствола. Видно было что всунуть это древко в ствол девушка как-то смогла, но отпустить боялась. Не понимаю, откуда у меня появилась смелость и главное сноровка, как я оказался на танке, помню только, что держа друг друга за руки мы, крича во всё горло какие-то лозунги, уже весело идём по мосту через Дунай. Так выпьем же за русский танк, подаривший мне Чиллу, с которой я прожил прекрасную, счастливую жизнь. 

 

IV

На Гаваях я уже бывал и поэтому в Гонолулу я не взял никаких экскурсий, а просто побродил по знакомым мне пляжам. Вечер я провёл у Rabbi Leo Wolkow, устроившего празднование еврейского 5769-ого Нового Года (Rosh Hashanan).

Вернувшись в каюту, я рассказал Лёне, у кого был и что праздновал.

– То, что ты пошёл смотреть, как евреи встречают субботу, я могу объяснить простым любопытством, но, скажи, пожалуйста, зачем тебе их Новый Год?

– Это и мой Новый Год. У меня мама еврейка.

– Не может этого быть, – тихо промолвил Лёня и после минутного молчания пояснил, – меня часто посылали в Московский Университет агитировать дипломников идти работать к нам на предприятие и при этом инструктировали, чтобы я особое внимание обращал на фамилии. Впрочем, с фамилией у тебя всё в порядке. 

– Ну, Лёня, тогда я тебе открою и другие тайны. У Жени Котова и Геннадия Ивановича Осипова мамы тоже еврейки, у Вадика Выгона – отец еврей, да и у Армена Манукяна с Серёжей Юмашевым тоже не всё чисто. 

– Что ж получается, выходит в нашей лаборатории мы имели почти четверть этих ... – он ещё не сообразил, как «этих» назвать, и вдруг его осенило – ты ещё скажи, что и Тартаковский из них же.

– Точно не знаю, но если бы ты читал Бабеля, то у тебя закрались бы сомнения. 

– Кто такой Бабель? – спросил ещё не пришедший в себя Лёня. 

– Просто советский писатель. А почему, собственно, ты так испугался? 

– Тартаковский был моим научным руководителем... – печально проговорил Лёня.

V

 

На следующий день я поплавал на небольшом паруснике вокруг острова Кона, а затем уютно устроился за столиком в кафе на набережной. Вскоре ко мне присоединились Миклош с Чиллой, и всё оставшееся до ужина время я с интересом внимал фантастические подробности их бегства из Венгрии. 

Часто звучавшее слово «freedom» навело меня на мысль, что я совсем не так, как мои визави, воспринимал это слово, точнее его смысл. Для меня свобода относилась прежде всего к возможности заниматься любимым делом, и так как с юности я прежде всего стремился к познанию окружающего мира, то таким делом, естественно, стала наука, а более определённо – точные науки и техника. Я полагал, что здесь свободы мне вполне достаточно, так что даже, дав согласие на соблюдение «секретности» с ограничением контактов с иностранцами (или более точно с «чужими людьми»), я не почувствовал никаких особых ограничений своей личной свободы. А вот сейчас, слушая, с каким энтузиазмом, пафосом и блеском в глазах семидесятилетние Миклош и Чилла произносили слово «freedom», я восхищался ими и принимал иную, не совсем мою, но такую светлую и безграничную их свободу. 

 

VI

 

После Гавайских островов нас ожидало «грандиозное событие»: пересечение экватора, что и случилось 4-ого октября. Происходило оно днём, но подготовка началась заранее с утра.     

Около трёх часов по полудни все туристы собрались на верхней палубе в районе бассейна и вскоре появился сам Нептун в сопровождении богини Салация и большой свиты, включающей чертей, пиратов, русалок, брадобрея с картонным топором, звездочёта в высокой, украшенной звёздами, острой шапке и разной мелкой «сволочи». 

Нептун занял трон, установленный на высоком постаменте, и начал судилище, выявляя тех, кто не достоин пересечь экватор и должен быть брошен в воду. Постепенно большая часть из его челяди оказалась в бассейне, пока оставшиеся не возмутились и бросились свергать Нептуна. Но тут вступилась Салация и восстановила «порядок». Всё действие украшали шутки и смешные нелепые позы. По окончании сего действа все получили сертификаты, подтверждающие «законное» пересечение экватора. 

VII

 

С островов Французской Полинезии началась настоящая экзотика. Бора Бора поразил крытыми соломой домиками, построенными на торчащих из воды сваях, и колоссальным количеством искусственных чудищ, разбросанных по всему острову.      

Следующий остров Французской Полинезии, Таити, привлекал, естественно, тем, что на нем несколько лет жил и работал Поль Гоген. Сам дом сохранился только частично, но его макет выполнен так искусно, что полностью передаёт особенности тогдашнего быта художника. 

Чаще всего на берегу я брал джип и в компании таких же любителей успевал за время пребывания на острове исколесить его вдоль и поперёк. Но на Таити с учётом посещения музея Гогена я воспользовался экскурсионным автобусом.

Нашим гидом оказалась симпатичная таитянка лет сорока. Она приглянулась Лёне, и он попросил её сфотографироваться вместе с ним. Несколько экскурсантов последовали Лёниному примеру, но всех их сопровождали жёны, так что прекрасная таитянка остановила свой выбор на Лёне. В течение всего путешествия она проявляла особую заботу о моём приятеле, будучи абсолютно уверенной, что он стопроцентный американец.

 

В конце экскурсии таитянка поведала всем свою историю. Пять лет она была замужем за господином из Сан-Франциско (результат: трое детей), затем три года за господином из Майами (двое детей). Все дети живут здесь у родителей и ничего ей не стоят.

Сейчас она свободна и ждёт новой любви. Автобус остановился и Лёня, выходя, протянул ей пять долларов. Она буквально повисла на нём, крепко прижав его руки к своей пышной груди. Выходившие за Лёней мужчины тоже стали протягивать ей свои доллары в надежде на столь же тёплые ласки, и таитянка не выдержала: живые доллары победили. Она выпустила Лёню, и он со всех ног бросился к кораблю. 

 

VIII

Восьмого октября мы высадились на острове Moorea, а потом через два дня мы уже гуляли по острову Rarotonga, а ещё через два - по Pago Pago.   

      

 

12ого октября “Dawn Princess” пересекла Date Line (международную линию перемены дат), что было ознаменовано получением соответствующих сертификатов, а через три дня мы оказались на острове Fiji, пожалуй самом «тропическом» из всех.

 

 

 

 

Уже подплывая к Новой Зеландии, как-то сидя в шезлонгах на нашем балконе, Лёня поинтересовался, каким образом мне удалось вывезти из России книги, изданные ещё до революции, старинную посуду, ну и вообще все те декоративные украшения, которые он видел в моём Лас-Вегосовском доме. 

– Да очень просто – ходил и получал разрешения, – пояснил я. – Прежде это было намного проще, сейчас установлены гораздо более жесткие ограничения. Например, я не могу перевезти из своей московской квартиры две картины, написанные в 1903 году Юлием Клевером.

– Что ж, это хорошо – сказал Лёня, удовлетворённый услышанным. 

Я даже вначале не понял, к чему относилось Лёнино “хорошо”, то, что я получал разрешения или то, что не могу вывезти Клевера, но Лёня продолжил свою мысль, и всё сразу прояснилось.

– На мой взгляд, русское искусство и вообще все старинные вещи должны оставаться в России. 

В голосе Лёни звучала такая не переубеждаемая уверенность, замешанная на сильном раздражении, что я решил: будет благоразумнее просто принять мнение Лёни как факт, и не возражать, а про себя подумал: «Казалось бы, сидит немолодой человек, смотрит на Тихий океан, а в душе его - никакой тишины».

 

X

18-ого октября мы подошли к Новой Зеландии. Каждый город, в котором удалось побывать был по своему интересен. Но самое большое впечатление произвёл Национальный Парк «Фиордленд». Берега отчасти напоминали Аляску, только вместо сползающих ледников здесь с высоких уступов низвергались мощные водопады. 

Вначале этим сказочным зрелищем я полюбовался с Миклошем и Чиллой, а потом подошёл к Роману и Соне. Рядом со своими новыми венгерскими приятелями, спокойными, нежно заботящимися друг о друге симпатичными старичками, я думал умиротворённо – вот это и есть любовь. Но потом, оказавшись около Романа и Сони и став невольным свидетелем ярких зарниц, вспыхивающих и окрашивающих их отношения с приближением неизбежно близкого расставания, я сказал себе: нет, вот это любовь, а Миклош и Чилла – всего лишь то, что, если очень повезёт, остаётся после любви.

 

XI

  26 октября “Dawn Princess” пришваровалась в порту Сиднея, и я после экскурсии по городу улетел в Лас-Вегас, а Лёня через Сингапур – в Москву.

 

 

 

Комментарии

Как непритязательно, просто и вместе с тем интересно изложено. Там и сям рассыпаны меткие наблюдения, без ненужных комментариев. Как и «Сын чекистов», исключительно «вкусное» чтение. Успехов автору.

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
To prevent automated spam submissions leave this field empty.
CAPTCHA
Введите код указанный на картинке в поле расположенное ниже
Image CAPTCHA
Цифры и буквы с картинки