Комментарий к материалу Литовские корни семьи Мандельштама
Да, я думаю, что должна была сказаться мощь Литвы (которой, например, Латвия с Рижском её взморьем и кофе со свежими сливками начисто лишена). Оттуда же еврейские матери Адама Мицкевича (которого вечно поклонявшийся ему и споривший с ним, задиравший его Пушкин назвал "певцом Литвы") и Владислава Ходасевича. Литва, конечно, в расширительном смысле, то есть с включением Белоруссии (что исторически справедливо). Существенно, что эти "литваки" (между прочим, во главе со знаменитым виленским гаоном, прямым предком этого Натанияху) отстояли ортодоксальный иудаизм от причудливой ереси хасидизма. Предполагаю, что, хотя все определяет именно смесь разных генов, большую часть таланта и свое безумие О.М. унаследовал от матери - Вербловской. Она, знавшая русскую литературу, и водила начинающего стихотворца, мальчика, к известным литераторам, как еврейские мамы водят малолетних скрипачей к музыкантам.
Переход прямо в господствующее православие для евреев с фамилиями немецкого происхождения казался более унизительным. Мандельштам (вероятно, вспоминая слова Гейне о том, что крещение - пропуск в европейскую культуру) перешел все же не в лютеранство, а в близкую к нему секту, базировавшуюся в Финляндии. Впрочем, над сочинениями Лютера и истиной этого вероисповедания он, конечно, задумывался, о чем свидетельствует такое блестящее стихотворение, как "Лютеранин"...Кто чего в себе стыдится, дело тёмное, и такие утверждения труднодоказуемы. Фактом является, что Мандельштам оказался неофитом пылким и в тот момент позволил себе по крайней мере одно антииудейское высказывание и даже одно стихотворение с легким юдофобским выпадом. Однако, воздействие иудаизма и, частности, иудейской культовой практики на его поэтику оставалось всегда огромным. Некий доктор наук Кацис систематически исследует этот подтекст,поскольку О.М. интересует его, видимо,только как еврей. Меня это мало колышет, поскольку О.М. важен для меня прежде всего как русский поэт, готовый заплатить за приобщение к русскому слову превеликую цену:"Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма,За смолу кругового терпенья, за совестный деготь труда.Как вода в новгородских колодцах должна быть черна и сладима,Чтобы в ней к Рождеству отразилась семью плавниками звезда. И за это, отец мой, мой друг и помощник мой грубый, Я — непризнанный брат, отщепенец в народной семье, — Обещаю построить такие дремучие срубы, Чтобы в них татарва опускала князей на бадье.Лишь бы только любили меня эти мерзлые плахи — Как прицелясь на смерть городки зашибают в саду, — Я за это всю жизнь прохожу хоть в железной рубахе И для казни петровской в лесах топорище найду".
В дискуссии(вел ее Лесневский) о том, к кому обращено это стихотворение, я ответил: "К русскому народу".
О.М. - роскошный и великолепный поэт, стихами которого я бредил в восемнадцать-девятнадцать лет и вновь позже, в 21 год, когда Тарковский(конечно, на всю жизнь подавленный О.М.) в первый день знакомства, сразу сдружившись со мною, дал мне для прочтения все "Воронежские тетради". Все же в беге лет я стал считать эту дивную книгу неровной. Некоторые стихи не так трудно скопировать,обладая техникой(дело наживное) и имея образец. Отдельные же, не спорю, божественно хороши, от их красоты можно рехнуться. "Это - пропуск в бессмертие твой!"(Ахматова об О.М.).
И племя копировальщик народилось.
Я не согласен с Венцловой. Лучшая книга, как книга, все же первая - "Камень". В ней - первородство.
Рассуждение Боброва о воздействии на О.М. поэзии Балтрушайтиса (в семье которого был, между прочим, гувернером молодой Пастернак) заставило меня задуматься. Не исключено, что он прав: есть , вероятно, общее в самом ходе рассуждения. Но это может относиться лишь к очень ранним стихам. В дальнейшем велико было влияние Вячеслава Иванова(недооцененное!). Есть сходство мотивов в написанных независимо мандельштамовских "Воронежских тетрадях" и в "Римском дневнике" Иванова (возникшем уже после гибели О.М. поздних стихов которого Вячеслав Великолепный знать не мог). Вообще Вяч.Иванов обладал всеми качествами, нужными великому поэту. Его культура и широта идей, соединенная с чувством языка, были огромны. Слабость была только в том, что он притом не обладал дарованием великого поэта и доспех оказался тяжёл. Таким образом, он все же остается лишь чудесным, примечательным поэтом, любимцем втихомолку писавших посредственные стихи одареннейших филологов и философов (аверинцевых и гаспаровых и иже с ними). И даже лично моим! Но не великим.
Что касается Балтрушайтиса, то Брюсов, в годы расцвета символизма объединившийся с ним в корыстно-фракционных, в деловых целях, вообще злобно отрицал в нем дарование. Это не совсем верно. Я не могу судить о его стихах, написанных на литовском языке, но могу в его русском собрании найти по крайней мере одно сильное стихотворение и несколько недурных. Кроме того у него была своя (может скучноватая, рассудочная, но своя!) интонация. Что существенно. Человеком он был благородным. И пытался спасти Мандельштама, обращаясь ко встречным и поперечным, заклиная их памятью Гумилева(расстрелянного ЧК). Понятно, что вусмерть запуганные советские люди бежали врассыпную от посланника буржуазной Литвы. Литва кончилась, умирал он тяжело, в оккупированном Париже. И незадолго до смерти написал очень хорошее стихотворение о тоске по Евпатории.
Актер неумен, как почти все актеры. Восторгается стихами, которые сам Мандельштам вряд ли стал бы цитировать по данному случаю.
