Это, скажу вам, было зрелище: невысокий, не слишком крепкого сложения человек в белом цивильном костюме стоял посреди парадной, сверкающей золотом залы царского дворца и зажигательно говорил – о царях и революции. Застала этот монолог не с начала, со второй серии, посвященной Николаю Первому, и без колебаний посмотрела все последующие пять серий – до самого конца династии Романовых, то бишь до самого начала Революции в России, тогда еще только февральской. Кстати сказать, никогда не дала бы этому единственному исполнителю многофигурной драмы - ни по виду, ни по темпераменту - аннонсированных восьмидесяти лет ( "к 80-летию" ), от силы шестьдесят...
Премьера «Династии без грима», авторского проекта Эдварда Радзинского, прошла на канале КУЛЬТУРА в 2014 году, и я ее пропустила. Пропустила бы и сейчас - почему-то считала, опираясь на приторно сиропную обложку книги о последней царской чете, - что Радзинский приготовил для зрителей нечто весьма сентиментальное и возвышенное. Но нет. Мыслитель, драматург и актер объединились в едином лице Эдварда Станиславовича, который и сыграл перед нами этот многоактный спектакль – с удивительными смысловыми повторами, рифмами, рефренами.
В речи Радзинского, историка-архивиста по образованию, часто встречалось слово «конец», «пророчество», «революция». Я подумала, что все эти ступени последовательного движения к концу поразительным образом напоминают сегодняшний день.
Удивляла схожесть некоторых исторических коллизий, поворотов, сюжетов. Дежавю - да и только. А еще вспоминалось то, что зафиксировано в самом названии одного из романов Маркеса – «Хроника объявленной смерти». И начался этот процесс задолго до нашего времени и даже до Великой Октябрьской...
Хочу привести некоторые мои выписки из «спектакля» Радзинского, где речь идет о царствовании Николая Первого, Александра Второго, Александра Третьего и Николая Второго. Сказать по правде, внешне все четыре царя показались мне близнецами, удивительно похожими друг на друга.
Во всяком случае, оба Николая, Первый и Второй, на портретах разнятся разве что сложением – второй в сравнении с первым мелковат. Характером тоже не в прадеда пошел, хотя было, было общее в поведении всех четырех императоров: смертельное нежелание отказаться от самодержавной власти. Так что народу пришлось в конце концов делать революцию.
Но вот некоторые знаменательные фразы от Радзинского.
Николай Первый
В декабрьском восстании 1825 года Карамзин увидел Призрак Французской революции.
Восстание царь расстрелял из пушек.
У него была задача укрепить вертикаль власти.
Он создает аппарат для управления – Третье отделение.
Страх.
Цензура. Запрещено все, что осуждает власть. Запрещены греческая и римская история, даже, на время, история Карамзина. «Я не позволю не только меня ругать, но и хвалить» (подразумевалось: Кто ты такой, чтобы хвалить царя?)
Чаадаев, говоривший: «Я не умею любить родину с закрытыми глазами», объявлен сумасшедшим.
Выработалась идеология: превосходство над «гнилой Европой», три кита – самодержавие, православие, народность.
Маркиз де Кюстин (французский монархист,чья семья пострадала в революцию): «Через 50 лет в России свершится революция, она будет ужаснее всего, что было в Европе».
Крымская война. Катастрофа. Царь увидел на рейде английские корабли. Он не захотел жить, но вряд ли воспользовался ядом. Наследнику : «Оставляю тебе команду не в надлежащем порядке... Но держи их, держи вот так!»
Александр Второй
Оттепель. Гласность, начало реформ.
Суды и земство.
Университеты. Открыты границы.
Победоносцев. Главный враг Александровых реформ. «Партия Аничкова дворца», ретрограды во главе с Победоносцевым.
Александр II не встретился ни с одним великим русским писателем.
Народники. Хождение в народ. Царь остановил реформы, народников судят, виселицы.
Охота за царем.
Убили.
Александр Третий
Он был грозен. Беспощадный взгляд Николая Первого.
Народ устал от реформ. Все устали от взрывов, хаоса и беспорядка.
Манифест о самодержавии. Было решено, что вперед – это назад.
(при виде донесения из Европы): «Европа может и подождать, пока русский царь удит рыбу».
Россия ждать уже не могла.
Чувствовалось приближение землетрясения.
Один из Великих князей: «Что-то неладно у нас в России».
Царь ничего не сделал. И при его сыне рванет. При нем все и случится.
Остановлюсь. Последнее царствование более или менее известно. Приведу только «ключевую» фразу Василия Ключевского, сказанную в начале 1900–х Горькому : «Мы присутствуем при агонии самодержавия».
Нет, такого я точно не ожидала. Эдвард Радзинский сильно вырос в моих глазах. Мало того, что он, по архивным документам, дневникам, воспоминаниям восстановил закулисную жизнь царских семей - он сумел очень динамично и выразительно выстроить и преподнести свой рассказ.
Не испугавшись ни роскошных интерьеров, среди которых рассказывал, ни сложных тем, которых касался, например, темы Распутина. Получилось совсем не сусально, а тревожно, даже угрожающе: невидимые письмена возникали перед глазами, как на пиру Вальтасара. Имеющий уши да услышит, могущий видеть да узрит.
Правда, скажу так: везде, где речь идет о семейной жизни царей, особенно Николая II и Александры Федоровны, звучат у Радзинского неистребимо сентиментальные ноты. В первую очередь, это касается последней царицы.
Назову Эдварда Станиславовича «рыцарем бедным» Александры Федоровны. Он явно питает к ней пристрастие.
Любовь 16-летнего Николая и 12-летней Аликс, немецкой дармштадской принцессы, внучки королевы Виктории, наделившей своих потомков по женской линии геном неизлечимой болезни крови – гемофилии, становится лирическим интермеццо сериала.
Радзинский подробно рассказывает об одном из «самых прекрасных», на его взгляд, романов ХХ века. Но «прекрасный» этот роман, привел в России к власти жуткого Распутина, что Эдвард Станиславович вынужден признать. Царь был всецело в подчинении царицы, а та – во власти «святого старца», прощелыги Распутина, лечившего царевича Алексея и торговавшего высшими постами в правительстве.
В печальном итоге отношение к Распутину стало для царской семьи тестом для назначения или отставки министров. «Столыпин потребовал убрать Распутина, рассказывает Радзинский, – и Столыпин пал».
Если говорить о лирических сюжетах, то все они показались мне, как бы это сказать, не до конца правдивыми. Стоит ли так умиляться и восхищаться семейной жизнью Николая Первого?
Лев Николаевич Толстой в «Отце Сергии» открыл нам глаза на этого образцового семьянина. Сколько таких красавиц-фрейлин, как невеста князя Касацкого, были принуждены к тайным свиданиям с царем?
А если бы не было Толстого (не в учебнике же искать правды?), можно было бы вспомнить, как женатый Николай Первый гарцевал под окнами замужней Натальи Николаевны Пушкиной, вызывая тем самым бешеную ревность ее гениального мужа. И я не знаю, оставил ли царь свои притязания на красавицу после трагической гибели поэта.
Зато о воспитании Наследника в доме Николая Первого Радзинский повествует без придыхания.
Легко сравнить: буквально на днях слышала, с каким восхищением рассказывает о воспитании царских детей работник Петергофского музея: «Они воспитывались хорошо и правильно...нежнейший отец, нежнейший муж». Этот нежнейший отец полностью лишил своего наследника свободы: с 6 утра и до глубокой ночи тот должен был обучаться быть царем.
Особенно меня поразило то, что воспитатель наследника, поэт Василий Жуковский, должен был во время прогулки с воспитанником читать ему отцензурованные Николаем афоризмы. Вечером при встрече с родителями мальчик обязан был знать эти афоризмы наизусть.
Ну и жизнь! В результате такой муштры питомец Жуковского не найдет времени, чтобы встретиться ни с Тургеневым, ни с Некрасовым, ни с Александром Островским, ни со Львом Толстым – ни с одним из своих великих современников-писателей. Вот так воспитание!
Вообще царская жизнь специфична и информация до царей доходит особая, отфильтрованная. Эдвард Радзинский, которому я безусловно верю как знатоку вопроса, цитирует Николая Первого, признавшегося незадолго до кончины: «Я слышал только ложь и лесть, и я постепенно отучился отличать правду от лжи».
Удивительное признание! Полностью совпадающее с комментариями сегодняшних политологов о положении дел наверху.
И как бы не хотелось, чтобы совпало и все остальное, катастрофическое, о приближении которого сегодня без конца предупреждают тайные и явные знаки! Видят ли их наши правители?
Ведь и та революция, кровавым торжеством которой завершилось существование Романовых, была для них «неожиданной» и «внезапной».
А в конце хочу поместить понравившееся мне стихотворение Кати Капович, из сентябрьского номера НОВОГО БЕРЕГА за 2016 год:
Прогулка по Петергофу
Как императрица с Дидро,
отяжелевшая, толстая,
убившая мужа свого,
в хрустальное утро морозное
проходит сквозь свой Петергофф,
беседа про моды, про климат,
про то, что холоп есть холоп
и что просвещение - выход.
Так видятся эти следы
на свеженастеленном снеге
и сосен большие кресты,
как виселицы на рассвете,
и этот нависший топор,
чтоб всех расчесать на пробор.
История русская - мышь,
слизнувшая жирное сало
для смазки кухаркиных лыж,
а нам возвращаться, пожалуй.
И вот мы дорожкой идем
и царские смотрим игрушки,
стрелялки, пугалки, хлопушки
и речку под розовым льдом.
***
«Династии без грима» Глава 1
«Династии без грима» Глава 2
