К 100-летию создания Камерного театра
Какая однако прекрасная идея – сделать спектакль о легендарном театре, занимавшем здание за 55 лет до тебя. Под «тобой» подразумеваю нынешний драматический тетатр имени А.С.Пушкина, чей главный режиссер Евгений Писарев осуществил постановку по пьесе Елены Греминой.
Театр Пушкина сыграл спектакль-документ про театр Таирова и Коонен, основанный в год начала империалистической войны и - словно назло всем на свете войнам и революциям - названный Камерным. Это название привлекло к нему массу поклонников – не желавших участвовать в окружающей буче, мечтающих абстрагироваться от того, что происходит здесь и сейчас.
Судя по тому, что представил нам театр Пушкина, Камерному это удавалось. Уже первая застывшая пантомима, на фоне которой актриса «голосом Коонен» молит творца о даровании жизни, завораживает красотой и пластикой.
На протяжении спектакля мы увидим еще много таких пантомим, услышим шансонетки и трагические монологи, перед нами пройдут отрывки из «Покрывала Пьеретты», «Фамиры- кифареда», «Федры», «Жирофле и Жирофля», брехтовской «Оперы нищих», «Саломеи», «Мадам Бовари».
Про пантомимы скажу так: поначалу необычность, красочность и пластика приковывают внимание, потом к ним привыкаешь. Вообще спектакль вначале необычайно хорош, динамичен, легок и весел.
Завязывается сюжетный узел: молодая актриса со звучным именем Алиса играет главную роль во МХАТе у Станиславского – но, не выдержав его «метода», убегает из театра на свободу – в Свободный театр.
Тут ее подхватывает Марджанов, предложив сыграть в пантомиме «Покрывало Пьеретты» и представив режиссера – молодого, необстрелянного, но уже не сумевшего сработаться с самим Мейерхольдом. Юношу зовут Александр Таиров.
Не сама ли судьба их соединила? Алиса убежала от Станиславского, Александр – от Мейерхольда, и вот теперь, обретя друг друга, они создадут ни на кого не похожий Камерный театр. Эдакий Театр Театрыч, где артистам будет все равно – играть ли комедию масок или высокую трагедию, оперетту или мистерию – они не будут тупо следовать за «правдой жизни», они станут перекраивать ее в «правду искусства».
Начало получилось живым и очень веселым еще из-за забавной перепалки между юной Алисой Коонен и мэтром Станиславским, чьи «почерпнутые из документов» реплики, не могут не вызвать смеха. Над знаменитым «не верю» Константина Сергеевича в свое время хорошо посмеялся Михаил Булгаков в «Театральном романе». Там оба отца-основателя (Станиславский и Немирович-Данченко) – персонажи явно комические и чуть-чуть зловещие.
В пьесе Греминой также обыгрывается «не верю», когда Станиславский «срезает» Алису, еще не успевшую произнести ни слова. «Не верю», – гремит мэтр по поводу ее шагов. Комическими персонажами – вследствии удачного подбора реплик – выглядят и дамы, жены Станиславского и Чехова – Лилина и Книппер, - выступающие в роли «наставниц» для заблудшей души.
Жаль, что юмор по мере развития действия улетучивается, да и действие замедляется, из него уходит легкость.
Собственно, действия как такового нет, есть разыгранная в цитатах, документах, фотографиях и отрывках из спектаклей «история театра».
Ждала, когда же покажут про «любовь». Все же Алиса Коонен и Александр Таиров - уникальная любовная пара. Уникальная супружеская пара. Уникальная творческая пара. Любви не дождалась, по какому-то странному недоразумению ее в спектакле не было. Жаль.
Ведь не зря Эренбург называл Таирова «рыцарь бедный». Он как тот – пушкинский – рыцарь был предан избранной мечте, предан своей Женщине, которую сделал великой актрисой. Или благодаря которой стал великим режиссером. Не удивительно ли, что вплоть до закрытия театра в 1949-м, в таировском театре царила она, Алиса Коонен?!
Жутко слышать выдержки из «разгромных речей». Особенно густо они пошли после партийного Постановления 1936-го года, когда таировцев слили с театром Охлопкова, и в 1949-м, в связи с закрытием Камерного.
Отличились мхатовцы: Яншин, Станицын, Хмелев, сам Станиславский, бросившие свою монетку в мутные волны критики. Хотелось бы знать точнее, когда сие было произнесено и была ли эта критика ответом на партийное Постановление и закрытие театра. Одно дело не любить и критиковать – и совсем другое – топить и злорадствовать.
В числе «критиков» был назван Вахтангов, произнесший нечто типа: «Правильно, что осудили». Но ведь Вахтангова ко времени Постановления давно не было в живых, он умер в 1922-м.
Наряду с теми, кто бил лежачего, были и те, кто подбадривал. Евгений Писарев прочитал письмо Немировича-Данченко, написанное вслед за Постановлением: «Благодарю Вас и хочу высказать свою симпатию...». Зауважала я бородатого мэтра, молодец! Не толкнул того, кто работал совсем в другой манере...
А вот актриса Камерного Августа Миклашевская, адресат чудных есенинских стихов, оказалась не на высоте, видно, здорово мешала ей Алиса Коонен проявить ее недюжинный актерский потенциал. Вот начало ее гневной отповеди: «Мы слышим, что мы - средние актеры...».
Не знаю, оставил ли ее в труппе лауреат Сталинской премии Василий Васильевич Ванин, сменивший Таирова на режиссерском посту уже театра имени Пушкина. Боюсь, что нет, как все «новые метлы».
Заканчивается спектакль так: режиссер Евгений Писарев читает Мандельштама «Я не увижу знаменитой Федры». И нужно сказать, что спектакль прямо подвел меня к пониманию последней строки этого стихотворения, которой я никогда не понимала: «Когда бы грек увидел наши игры...». А и вправду – подумалось – снилось ли какому-нибудь Еврипиду такое вот «разбирательство», ругань и брань со стороны «простых рабочих» и коллег-актеров?
Но вместе с тем, подумала я вот о чем. Как бы ни был красив, эстетичен и художественно оснащен Камерный театр, как бы ни были талантливы Таиров и Коонен, они должны были меняться вместе со временем. О да, время было тяжелое, порой зловещее, но оно требовало «новых форм», ухода от камерности. Крамольная мысль пришла мне в голову: «Хорошо, что Камерный закрылся, когда он был еще в силе. Было бы хуже, если бы Таиров и Коонен уже не тянули и «моськи» оказались хотя бы отчасти правы".
Что ж, спасибо Пушкинскому театру за реконструкцию. Уверена, что она на пользу самой труппе, примерившей на себе «одежки» таировцев. Хорошо и то, что трем актерам и трем актрисам театра привалило счастье сыграть великого режиссера и великую актрису.
Спектакль-посвящение театра им. Пушкина
***
Валентин Непомнящий читает ОНЕГИНА
Канал КУЛЬТУРА снова начал показ сериала (2008 год), в котором глубокий и многознающий пушкинист Валентин Непомнящий читает и комментирует любимое пушкинское детище «Евгения Онегина».
Люблю звучащее поэтическое слово. Когда-то на своих семинарах профессор-текстолог и пушкинист Сергей Михайлович Бонди, все разбираемые произведения Пушкина прочитывал вслух. Читал и комментировал. Примерно то же делает и Валентин Семенович Непомнящий.
Вообще, если задуматься, публика сейчас лишена очень важного концертного жанра – чтения стихов и прозы. Очень немногие в наши дни этим занимаются – ушли корифеи жанра: Яков Смоленский, Вячеслав Сомов, Михаил Козаков, Дмитрий Журавлев...
Слово перестало звучать со сцены, а когда-то у нас с сестрой были абонементы на чтецкие концерты в Зал Чайковского, наряду с музыкальными абонементами в Консерваторию.
Да, жанр как-то исчез вместе со смертью или старостью корифеев. Великолепно до сих пор читает Сергей Юрский, осенью слушала его выступление в Роквилле под Вашингтоном. Сейчас свои чтецкие концерты - как когда-то в юности - дает в Москве Евтушенко.
Это все отголоски когда-то могучего явления, очень хочется, чтобы оно не заглохло, а наоборот - возродилось.
Так вот, Валентин Непомнящий – из этой же породы, породы чтецов. Он читает по-своему.
Сидя в просторном кабинете с четырьмя широкими окнами в сад, одетый в простую свободную рубашку, без грима, как есть. Читает наизусть – и видно – что стихи эти - его стихия, его любовь и его радость, и предмет его многолетних размышлений. Звучание голоса, интонация, мимика, жест – все это свободно от актерства, и однако продумано и соответсвует его пониманию текста.
Первая глава. Она писалась целых полгода, и она так много вместила...
Но до того, как начать читать пушкинский роман в стихах, исследователь говорит нам о жизни и смерти, о Божьем замысле, о цивилизации, о Рае и изгнании из Рая... Мне это все очень по душе, я тоже когда-то свой первый урок литературы в старших классах начинала с вопроса: зачем мы живем? В чем наше предназначение? Ибо литература существует не только и не столько для «времяпрепровождения», сколько для помощи в решении этих коренных для человечества вопросов.
У Валентина Непомнящего прекрасные помощники – удивительная природа, лес сад, костер, закатные дали (пыталась понять, где же расположена его дача, в каком райском уголке). Красота мира удивительным образом сопрягается с размышлениями о вечном. В «Онегине» эти темы растворены, их нужно уловить, почувствовать. Юноша Пушкин решает для себя как жить, как любить, как преодолевать тяжесть жизни, хандру... С чем-то в трактовке Непомнящего я не согласна. Для меня Онегин не «страшный образ». Он не страшнее тех, кто ведет такую же «бездарную», по определению комментатора, жизнь – и при этом не впадает ни в какую хандру.
Онегинская хандра – для меня симптом, что его душа ждет чего-то другого (как и душа Татьяны).
И однако Валентин Семенович говорит, что этого человека (Онегина) автор любит. И здесь я с ним тысячу раз соглашусь. Непомнящий прочитал роман и поверил Пушкину, в отличие от, скажем, Дмитрия Быкова, чья лекция об Онегине поражает произвольными выводами и невниманием к пушкинскому тексту. Здесь – другое. Но послушайте сами. Скажу только, что, кроме скепсиса и иронии, великолепно передаваемых Непомнящим-чтецом, у него удивительно страстно, по-юношески звучат любовные мотивы.
Хороши отступления о «ночах Италии златой», о ножках в южных предгрозовых волнах, об «Африке моей» и о «сумрачной России», где поэт «страдал и любил».
Кстати, вот о чем я подумала. Если бы Мария Волконская в своих поздних послекаторжных воспоминаниях не поведала нам о том, что именно она была адресатом отрывка о «море пред грозою», мы бы так об этом и не узнали. Пушкин нам этого имени не выдал, не проболтался о нем никому из любопытствующих дам – а таких вопросов к нему, думаю, было немало. Не сказал он и с кого срисован «Татьяны милый идеал», даже не намекнул... Вот теперь исследователи и гадают уже второе столетье...
Рыцарь. Как же далеко от него ушли некоторые наши современники, перечисляющие свои победы в печатных изданиях... Другой пробы мужички...
Пушкин - "Евгений Онегин" - читает Непомнящий (2 серия)
***
Свободу братьям Навальным!
Нет войне!
