arkanov dostoyanie respubliki - w.jpg
С Аркадием Аркановым у нас много раз были беседы в эфире и в Москве, и в Нью-Йорке, а однажды мы встречались втроем, вместе с художником Михаилом Шемякиным, и мои собеседники поделились воспоминаниями о Владимире Высоцком. Как-то я спросил у Аркадия, сколько раз примерно у него брали интервью журналисты. Он ответить не смог и сказал философски — много.
— Вы всегда соглашаетесь на интервью?
— Не всегда. Журналисты думают, что они у нас берут интервью. А мы их тоже интервьюируем. И оцениваем. С этим интересно, а с этим нет. Я как-то написал новеллу о том, что я умер. Уже должны меня хоронить. И все пристает какой-то настырный журналист, хочет поговорить, интервью ему надо. Ему объясняешь, что ты уже умер, что твои дела на этой земле закончились. А он все умоляет. Ну, пожалуйста, только один вопрос и больше ничего спрашивать не буду. Пришлось уступить. И задает он мне этот один-единственный вопрос — а каковы ваши творческие планы? Такой вот оригинальный вопрос.
Хотя, конечно, журналисты разные бывают?
— А к врачам как относитесь? Ведь вы в хорошей компании. Антон Павлович Чехов, Артур Конан-Дойль, Сомерсет Моэм. Много еще было врачей, которые сменили медицинскую профессию и стали писать. Вы врачом с детства хотели стать?
— С детства я мечтал стать музыкантом. Но не получилось. Были военные годы, не сложилось так, как хотелось. А к медицине у меня был интерес прочный, увлекался учением Павлова о высшей нервной деятельности, потом понял, что все это требует серьезных знаний и поступил в московский медицинский институт имени Сеченова. Попал в очень хорошее окружение, многие мои однокашники были незаурядными людьми, потом приобрели известность не только в медицинской сфере, но и в других. И у многих чувство юмора было на самой высокой отметке. То самое замечательное качество, без которого трудно себе представить умного и образованного человека. О человеке нередко судишь по тому, как он воспринимает шутки в свой адрес. Да и умение подшутить над самим собой, самоирония помогают легче сносить жизненные невзгоды. Юмор, может быть, самое ценное качество человека. Это то, что позволяет людям уживаться вместе. Люди, у которых нет чувства юмора, не могут ужиться друг с другом. В нас масса врожденных качеств, которые умирают, если их не развивать. И чувство юмора тоже надо развивать. Это мы понимали еще в студенческие годы. И среди нас были очень талантливые люди, умеющие зажигать других. Альберт Аксельрод стал первым ведущим Клуба веселых и находчивых, много сделал для того, чтобы игра стала популярной. Но потом ее стали вести Александр Масляков и Светлана Жильцова, а Аксельрода отстранили. И несправедливо, что его сейчас не вспоминают. У нас много в институте было людей, которые любили шутку, мы часто устраивали вечера, капустники, спектакли ставили.
— А как шутили? У медиков юмор иногда бывает своеобразным. Черным. Черепа в кастрюлях на коммунальных кухнях варили?
— Такого не было. Но над преподавателями иногда шутили так, что до скандалов доходило. Одну молодую преподавательницу, очень красивую, кстати, которая нас обучала анатомии, решили весьма оригинально поздравить с днем рождения. Добыли в анатомичке мужской половой орган внушительных размеров, накрыли тряпочкой и поднесли ей. Она нашего грубого юмора не оценила, и были у нас неприятности. Или однажды в анатомичке посадили в позу один из препаратов. Вошла в анатомичку одна из наших однокурсниц, зажгла свет, увидела это чудище и упала в обморок. Грубые были шутки. Но ведь молодыми были, если считать молодость фактором, заслуживающим снисхождения.
— Недаром за врачами нередко репутация людей, лишенных сантиментов и обладающих большой дозой цинизма. Бутерброды есть в анатомичке — какой ужас.
— Без определенной доли цинизма здесь не обойтись. И без трезвого взгляда на жизнь и на смерть. Такая реальность. Нельзя ведь представить себе врача, который падает в обморок при виде разреза во время операции. У медицинской профессии есть свои правила, и в какой-то мере они накладывают отпечаток и на личность. Но я всегда считал, что медицина — профессия оптимистичная.
— И долго вы работали врачом?
— Несколько лет. Был детским врачом, участковым терапевтом, в стационаре работал. Ко мне неплохо относились и больные, и начальство. Уже через несколько лет после того, как я оставил медицину, мне позвонили из больницы, в которой я работал, и предложили занять освободившуюся перспективную вакансию. Они не знали, что я уже ушел из медицины.
— А почему ушли? Разве нельзя быть врачом и писать книги, быть юмористом? В наше время для писателей такое совмещение профессий никого не удивляет.
— Вот вы назвали несколько замечательных людей, которые пришли в литературу из медицины. Никто из них не мог совместить врачебную профессию с писательством. Потому что и та, и другая профессии требуют полной отдачи. Как вы себе это представляете — ты лечишь больного, а сам при этом смотришь на часы и думаешь о том, что вот закончу смену и займусь другим любимым делом, а медицина для тебя не главное. Может, у кого-то это и получается, но это было не для меня. Я еще в институте понимал, что буду писать и вряд ли проработаю врачом всю жизнь.
— И вы уже тогда знали, что будете юмористом и сатириком?
— А как вы отличаете юмор от сатиры?
— По-моему, самое лучшее определение в том, что юмор — это когда смеются над упавшим, а сатира — это тогда, когда смеются над тем, кто толкнул.
— Обычно, когда говорят профессиональный сатирик или юморист, подразумевается остряк, зарабатывающий себе на жизнь каламбурами. Тоже заработок, но это далеко не всегда имеет отношение к профессии писателя. Все определяется твоим видением мира, кругозором. Писатель, если он талантлив, видит мир по-своему, и это свое видение он выражает по-разному, в зависимости от жанра, в котором работает. И через юмор тоже. Важно дойти до читателя, до слушателя, до зрителя. Я написал много книг, но здесь не важно количество, а то, какие строки из написанных тобой останутся, какие страницы будут перечитывать. Я часто вспоминаю слова Эрнеста Хемингуэя о том, что даже человек, написавший один стоящий рассказ, может считать себя писателем, а определить, стоящий этот рассказ или нет, по его словам, несложно. Он стоящий, если попал в душу хотя бы одному человеку.
— У вас долгая, трудная и успешная творческая биография. Если говорить о каких-то самых важных ее штрихах и фактах, взять один, возможно, самый главный, что бы вы отметили?
— Это не просто, но, пожалуй, я бы назвал альманах «Метрополь», который сыграл большую роль в моей судьбе. Я горжусь тем, что был участником этого альманаха, который вышел в Москве в конце восьмидесятых годов. Это был самиздат, и выпущен он был в считанном количестве экземпляров. Среди его участников были Василий Аксенов, Юз Алешковский, Белла Ахмадулина, Андрей Вознесенский, Владимир Высоцкий, Фазиль Искандер, Марк Розовский и другие очень талантливые и славные люди. Власти решили окружить нас молчанием, изолировать, не печатать, не выпускать в прессу, на радио, телевидение, на эстраду. Но в этой жизни ничего не угадаешь, где выиграешь, а где проиграешь, где плюс, а где минус. Прошло не так уж много времени, и нас решили снова пустить в мир. Как будто ничего не случилось. Общественное мнение, с ним в какой-то мере и в те времена вынуждены были считаться. Очень много говорили и за границей, и в стране о «Метрополе». И поступила команда нас печатать и приглашать, как прежде. До этого участники альманаха были людьми известными, а потом вся эта история прибавила нам и уважения, и популярности. И в стране, и за ее пределами. Мой сборник новелл издали во Франции. Это было для меня событием волнующим, я себя осознал настоящим писателем. И меня представляли как участника «Метрополя».
— Возможно, я ошибаюсь, потому что не очень хорошо знаю юмор и сатиру сегодня в России. Но у меня такое чувство, что сегодня уровень не тот, что был в самые цензурные советские времена. Раньше Райкин, например, читал монологи, в которых полунамеками говорилось о вещах очень важных. И все всё прекрасно понимали. Миллионы людей это обсуждали и смеялись, прекрасно разбираясь в эзоповом языке. Как получилось, что цензура была, и при этой цензуре создавались порою действительно примечательные произведения. А потом шлюзы открылись, вроде бы пиши, что хочешь, а получается не то. Ничего нового и волнующего, а пересказ того, что в газетах написано. И не смешно часто, и не затрагивает.
— В советские времена именно потому, что правда жизни очень ущемлялась, к талантливым писателям-сатирикам и артистам было со стороны читателей и зрителей большое уважение и отличное понимание текста. Причем, понимание текста было часто тоньше, чем у цензуры. Наш читатель и слушатель в то время очень тонко оценивал намеки и недоговоренности и воспринимал их как нечто само собой разумеющееся. И многие страницы, фразы, сказанные эзоповым языком, прекрасно понимались читателями, а цензура иногда не была достаточно бдительной. Поэтому проходили произведения и талантливые, хотя огромное количество хороших вещей не доходило до читателя и зрителя. Недооценивать цензуру было нельзя. Вершина деятельности писателя была в том, чтобы расшатывать, разрушать эту систему. И поэтому так важен был эзопов язык,
Сейчас все разрешено, но, как ни странно, отсутствие ограничений сыграло порою злую шутку с сатирой. Та жесткая и омерзительная цензура, которая существовала, побуждала писателей-юмористов искать такие приемы, которые помогали дойти до читателя и зрителя, обходя рогатки цензуры. Это было непросто, но это случалось. И нередко. Но вместе с цензурой ушли и некоторые ограничения, которые ставили заслон непрофессионализму и пошлости. Раньше говорили эзоповым языком, теперь говорят напрямую, на уровне, как вы отметили, газетной информации. А у творчества ведь свои законы. И если писатели и артисты не ведут за собой зрителя, а сами идут на поводу у массового вкуса, зачастую не самого высокого, то от этого страдает творчество.
— Так получилось, что у меня в радиопередачах в Москве и в Нью-Йорке выступали многие мастера сатирического цеха. Воспоминания самые приятные, кроме одного. Однажды, единственный раз в моей жизни, человек, у которого я брал интервью, пожаловался на меня начальству и обвинил меня в непрофессионализме и неэтичности. Это был очень талантливый режиссер Леонид Гайдай, который обиделся на меня за вопрос о том, почему в фильме «Пес Барбос и необычайный кросс» он не указал в титрах, что сюжет взят у Джека Лондона. Гайдай очень разозлился и сообщил о моем нахальстве заместителю председателя Гостелерадио Рапохину. Тот меня выслушал со вниманием. Я ему принес из библиотеки рассказ «Луннолицый». Репрессий по отношению ко мне не было. Похоже, у Гайдая это было в привычке не указывать в титрах хороших людей, имеющих прямое отношение к его картинам. Аида Ведищева мне рассказала, что ее тоже забыли в титрах. А ведь она пела самую популярную в СССР песню про белых медведей. Все другие юмористы и сатирики, а встречался я со всеми практически знаменитостями — от Райкина до Жванецкого — в жизни оказывались замечательными людьми, но нередко весьма серьезными людьми, даже грустными и малоулыбчивыми. Вы тоже в жизни производите впечатление человека весьма серьезного, строгого и сдержанного.
— Знаете, есть много анекдотов и подлинных историй о том, что известные музыканты приходят в гости, и от них ждут маленького концерта. И удивляются, обижаются, когда выясняется, что композитор или певец не горит желанием играть на рояле или петь и услаждать слухи остальных гостей. Представьте себя на месте, скажем, сатирического артиста, от которого в обычных житейских ситуациях непременно все окружающие ожидают острот, шуток, непрерывного смеха, оригинальных высказываний и подтверждения своей репутации.
— Вы человек узнаваемый, много лет на телевидении, у вас концерты, встречи, очень часто на людях. Узнаваемость — благо или зло, мешает жить или помогает?
— Если вам кто-то скажет, что узнаваемость, как вы говорите, мешает жить, то вы не верьте. Это приятно. Хотя иногда бывает неловко. Идешь с хорошим человеком, который, скажем, в своей сфере добился известности, на него не обращают внимания, а смотрят на тебя, иногда автограф просят. Неловко себя чувствуешь. Но и к этому надо относиться с юмором.
— Ваша книга «От Ильича до лампочки» — это очень остроумная интерпретация советской жизни. Я читал ее в свое время и не мог удержаться от смеха, переходящего в хохот. И такие вот чувства во мне вызывал не только текст, но и домашние задания, которые я пытался решить.
— Ну и как, преуспели? Удавалось?
— На некоторые вопросы мне было трудно ответить. Я утешался той мыслью, что в подзаголовке книги вы отмечаете, что это учебник истории Советской власти для слаборазвитых детей. Может у меня витаминов каких-то не хватает, и надо повышать свое образование. Пусть читатели сами попытаются на ваши вопросы ответить и проверят свой интеллект.
Контрольные вопросы по главе 3
1. Что танцевали в марксистских кружках?
2. От чего отказывался Ильич, мечтая о партии?
3. Назовите других путешественников — вероятных отцов Иосифа Джугашвили.
4. Перечислите всех будущих сволочей.
Домашнее задание по главе 7
1. Подберите нужное прилагательное к слову сволочь (женская, гнедая, солнечная, партийная, ликвидаторская).
2. Составьте слово из трех букв, используя букву «X» для получения фамилии одного из материалистов-фраеров.
3. Повторите сто раз перед зеркалом выражение «гносеологическая схоластика эмпириокритицизма».
4. Образуйте ЦК ВКП (б) из предлагаемых фамилий (ненужное зачеркнуть): Бисмарк, Троцкий, Моцарт, Будённый, Авенариус, Лифшиц, Ленин, Ойстрах, Ганнибал, Феллини, Микоян, Робин Гуд, Муссолини, Джамбул, Мичурин, Пеле, Бенкендорф, Сталин, Алишер Навои, Эдит Пиаф, Семашко.
Контрольный практикум по главе 8
1. Сделайте сексуальные иллюстрации к работе Ленина «Как нам организовать Рабкрин».
2. Найдите эротический смысл в первой строчке «Интернационала»: «Вставай, проклятьем заклеймённый...»
3. Организуйте в своём районе две-три учебные экспроприации.
4. Какого Карла вывел Горький в образе Ужа в «Песне о соколе»? (Карл Маркс? Карл Великий? Карл Каутский? Клара Цеткин?)
Практические советы по главе 10
1. Заговорите зубы шести-семи молодым женщинам и попробуйте их соблазнить.
2. Пригласите какую-нибудь кухарку управлять государством и внимательно посмотрите, что из этого получится.
3. В целях конспирации переспите с полковником госбезопасности.
4. Соберитесь с друзьями, составьте каждый свои апрельские тезисы и сравните, у кого больше.
Игры, загадки, шарады и частушки по главе 12
1. Спалите дачу богатого соседа и весело, с огоньком спойте озорную частушку:
Праздник нынче в ВЧК!
Все танцуют гопака!
Это мы с милёнком Ваней
Расстреляли кулака!
2. Расшифруйте шараду:
Мой первый слог подписан в Бресте.
Второй слог — гений нотных знаков.
Всё это, сложенное вместе,
Взорвал гранатой Блюмкин Яков.
3. Психологический тест на партийность.
Кого бы вы расстреляли в первую очередь, придя к власти?
Бухарин (5 очков)
Троцкий (7 очков)
Николай Второй (9 очков)
Рыков (4 очка)
Савинков (3 очка)
Фрунзе (2 очка)
Всего 30 очков.
Если вы набрали 12 очков, значит, вы левый эсер. Если вы набрали 18, значит, вы монархист. Если вы набрали все 10 очков, считайте себя коммунистом.
В конце нашей беседы я спросил у Аркадия Арканова, а действительно ли он видел оранжевое небо?
— Конечно, — сказал он. — А вы разве не видели?
Добавить комментарий