О Рембрандте, марафоне, наркотиках и жрицах любви

Опубликовано: 16 ноября 2011 г.
Рубрики:

 

buzukashvili-marathon-w.jpg

Михаил Бузукашвили (№8258) за две минуты до старта Амстердамского марафона
Михаил Бузукашвили (№8258) за две минуты до старта Амстердамского марафона
Михаил Бузукашвили (№8258) за две минуты до старта Амстердамского марафона
В этом нашем прекрасном и безумном мире все так поперепуталось, что иногда самые дикие, на первый взгляд, ассоциации естественно переплетаются и не кажутся такими уж нелепыми. Мне, во всяком случае. Что и отразилось в нелогичности заголовка этих заметок. А родились эти несогласованные между собой ассоциации в Амстердаме, чудесном городе, удивительном по своей оригинальности и неповторимости. И хотя когда-то Нью-Йорк назывался Нью-Амстердамом, в сегодняшней столице мира ничего (кроме некоторых памятников) не напоминает об этом славном голландском городе с его романтичными каналами и очень похожими между собой зданиями, которые все вместе рождают необычайный колорит.

И не только этим удивляет город, очень многие жители которого прекрасно говорят по-английски и еще владеют двумя-тремя языками. Вы знаете, какая проблема в Америке объединяет почти всех людей? Большая часть населения пытается похудеть с помощью разных таблеток, которые втюхивает беззастенчивая телевизионная реклама, рассчитанная на искателей легких, но увы, тупиковых путей. В Амстердаме с его здоровой пищей такой рекламы на телеэкране я не видел. Здесь люди больше надеются на себя, а не на то, что кто-то другой будет решать их проблемы. Меня поразило то, что я практически не встретил здесь ни одного голландца с лишним весом, а среди детей точно ни одного. Меня умилял вид 80-летних старушек, лихо гоняющих на велосипедах, и крепких молодых женщин, гарцующих на двухколесных конях.

Здесь не болтают до бесконечности о своей борьбе за нормальную окружность талии и о том, что надо считать калории. Здесь просто придерживаются другого образа жизни. Правда, приходится удивляться, как эти женщины умудряются так со вкусом одеваться при той шокирующей дороговизне, которая на витринах магазинов. Цены просто неприемлемы для человека, привыкшего к добротному американскому ценовому разнообразию на любые вкусы.

Но что поделаешь. Такова современная жизнь. Мы ведь обожаем жаловаться на эту жизнь, на большие и малые напасти. Чаще всего все это чепуха и мелочь, недостойные того, чтобы расстраиваться, портить нервы себе и другим. Цезаря убили, Цицерону отрубили голову, Христа распяли, Джордано Бруно сожгли на костре, Наполеона сослали. Как бы они смеялись над нашими пустяковыми проблемами. Да и в наши дни люди, еще вчера казавшиеся такими могущественными, низвергаются стремительно с высот власти и богатства в ничто.

 

Рембрандт

Я ходил по старинной улице и думал, что именно здесь когда-то, почти три с половиной века назад. ходил Рембрандт в последние дни своей жизни. По сегодняшним понятиям он не был таким уж старым, ему было 63 года. Но ведь раньше были другие возрастные критерии. Вспомните Достоевского, который в XIX веке писал — вошел старик сорока лет.

В центре Амстердама на площади, носящей имя художника, стоит памятник Рембрандту. Памятник хороший, романтичный. Но, на мой взгляд, не имеющий никакого отношения к великому художнику. На нем изображен некий благородный мушкетер или искатель приключений. Только шпаги не хватает. Рембрандт был не таким красивым и молодцеватым. Мы же помним его автопортреты. Грустный человек со следами жизненных бурь на лице, сохраняющий силу духа и достоинство.

Этот неприметный на вид человек бродил по этим местам, сохранившим во многом краски того времени. Вот здесь, если верить одному из рассказов современников, Рембрандт ел селедку прямо на улице, как это было тогда принято в Голландии. Группа молодых людей из сливок общества подъехала на каретах и по пути к модной таверне увидела бедно одетого старика с селедкой в руке. Они пожалели старика и пригласили его в таверну. И он пошел. Ему хотелось пообщаться с молодыми. Ему очень не хватало общения, он был очень одинок, никому до него не было дела. Они смеялись, обменивались шутками, а он помалкивал. Потом они к нему обратились — ну что ты воды в рот набрал, скажи что-нибудь. И он грустно, глядя куда-то поверх их голов, сказал, что пока они молоды, надо радоваться жизни, что все проходит и всему есть свое время, как говорится в мудрых библейских строчках. Молодые люди хохотали. Они думали, как и все молодые, что они бессмерт­ны, что старость — это нечто далекое и нереальное, и никогда у них не будут такие грустные глаза, как у этого старика. А потом кто-то вошел в таверну и поздоровался со стариком. Здравствуйте, господин Рембрандт. И эти веселые девушки и юноши были ошеломлены. Так оказывается их собеседник в поношенной одежде — Рембрандт. Имя этого художника было уже легендой, и многие считали, что его уже нет в живых. Но ему еще оставалось жить несколько месяцев и умереть в полнейшей бедности и забвении. В церкви, где он похоронен, даже не могут с полной достоверностью указать место, где находятся его останки.

Я поднимался по винтовой лестнице в большом и роскошном доме Рембрандта, превращенном в музей, и думал о несправедливости судьбы. Величайший человек в истории Голландии жил в этом доме почти два десятилетия, а потом, когда времена его благополучия кончились, его отсюда погнали. Банкрот. И не нашлось ни одного богатого человека в богатейшем в то время в мире городе, который бы понял, что надо ему помочь, что именно этот вышедший из моды художник будет самым ярким именем в истории страны, и что благодаря ему тоже можно будет остаться в истории, как и оставались многие короли, герцоги, папы и кардиналы, взявшие под опеку гениев.

В этом доме не осталось практически ни одной вещи из тех, что принадлежали художнику. Но когда Рембрандта выселяли, нотариус составил список мебели и предметов, и по этому списку восстановлена историческая обстановка того времени. Здесь была кухня, здесь он спал полусидя, потому что голландцы в то время боялись спать лежа. Они верили, что кровь приливает к голове и от этого можно умереть. Здесь стоял его мольберт. В этом доме — та аура, которая окружает гениев. Когда оказываешься в этих помещениях, притрагиваешься к этим стенам, глядишь из этих окон, такое чувство, как будто ты общаешься с духом этого человека, ощущаешь его незримое присутствие.

Как обидно, наверное, было Рембрандту проходить мимо этого дома, когда времена его благоденствия кончились, и он ютился в дешевых гостиницах или квартирках.

Судьба безжалостно обрушивала на него свои удары. За год до смерти Рембрандта умер его любимый единственный сын. Кстати, такая же трагедия постигла и другого великого художника — Тициана. В год смерти своего сына Титуса в 1668 году Рембрандт написал одну из величайших картин в истории живописи. Нет другой такой картины, на мой взгляд, которая так рассказывала бы об отцовской любви, как полотно «Возвращение блудного сына». Ни один художник в истории не оставил после себя столько автопортретов, как Рембрандт. Несколько из них были написаны в последние годы его жизни. Но в этом полотне он не изобразил себя. Он написал Отца, встречающегося с сыном после долгой разлуки. Сын его не преуспел в жизни. Но все эти годы любовь Отца была с ним. Он прощает сына, который своим уходом причинил ему такую боль. И сейчас Отец, дряхлый и немощный, готов защищать своего сына и физически, и морально. Его большие натруженные руки на спине сына, он чувствует тепло его тела, он как бы отгораживает его от этого мира, в котором его сыну довелось испытать столько бед, от мира, который не готов понять эту универсальную и всепрощающую любовь.

У Отца — внешность библейского пророка. Таких типажей Рембрандт находил рядом, в еврейском квартале, где жил и сам в последние свои годы. У художника было много друзей среди евреев. И одним из самых близких был Менаше бен Исраэль, первый издатель Амстердама. Этот город был практически единственным в Европе, где на протяжении веков весьма терпимо относились к евреям, их не сжигали здесь на кострах, не изгоняли, а давали им возможность жить, заниматься ремеслом, торговлей. Некоторые весьма преуспели в разных сферах жизни. Здесь жил великий мыслитель Барух Спиноза.

 

Музеи

В музее еврейской истории потрясающие реликвии о жизни евреев, которые после их изгнания из Испании и Португалии пришли сюда и нашли здесь приют. И не только в старину приезжали сюда. Когда в Германии пришел к власти Гитлер, многие евреи переехали в Голландию. Среди них была и девочка Анна Франк, трагедия жизни которой переплелась с судьбой миллионов людей, ставших жертвами фашистского геноцида.

Музей Анны Франк — единственный в Амстердаме, у входа в который всегда очередь. Музей небольшой. Несколько комнат, Ни мебели, никаких предметов. Просто голые стены и надписи, фотографии, макеты. И пронзительные слова девочки, скрывавшейся в этих стенах больше двух лет вместе с родителями, сестрой и еще несколькими близкими людьми. Она хотела стать писательницей и мечтала о самом простом — выйти на свежий воздух, покататься на велосипеде, петь, танцевать, смотреть на небо. Но оказалась в этом убежище на верхних этажах дома, где надо было говорить шепотом,

«Немцы звонят в каждую дверь и спрашивают, не живут ли в доме евреи... Вечером, когда темно, я вижу колонну людей с плачущими детьми. Они идут и идут, осыпаемые ударами и пинками, которые почти сбивают их с ног. Никого не осталось — старики, младенцы, беременные женщины, больные — все тронулись в этот смертельный поход”.

Тронулась в этот поход с близкими и Анна Франк, когда до освобождения Амстердама оставалось совсем немного времени. До сих пор неизвестно, кто же их выдал. Известно только, что за каждого выданного им еврея этот негодяй получил семь с половиной гульденов. В живых остался только отец Анны, опубликовавший ее дневник. Сначала его не хотели печатать, а когда он вышел в свет, то был переведен на 70 языков.

 

Олимпиада и марафон

В Амстердаме много хороших музеев. И вообще, перефразируя классика, в Амстердаме, как и в Греции, есть все. И замечательный стадион, где в 1928 году проводились Олимпийские игры и где теперь каждый год в середине октября стартует и финиширует марафон. Каждый марафон неповторим. Но этот запомнится надолго. Я бежал эту дистанцию десятки раз во многих странах, но впервые старт и финиш проходили на стадионе. В этот солнечный октябрьский день здесь ощущалась огромная скрытая и явная энергия, исходившая от тысяч бегунов и заполненного стадиона со зрителями и болельщиками, теми, кто пришел посмотреть на своих близких, одержимых этим странным и непонятным для многих желанием — бежать 42 километра и 195 метров. Как говорится, чудо не то, что вы добежали, а то, что у вас хватило решимости (и глупости, возможно) выйти на старт.

Это было неповторимое зрелище — когда вся эта гигантская толпа пустилась в путь. По непонятной мне причине трасса проходила не в самых зрелищных местах города, а по окраинам. Обычно марафоны проводятся на самых оживленных проспектах и улицах, которые перекрывают. Голландцы, по-видимому, решили не мешать дорожному движению. Но трасса была очень красочной и впечатляющей. А публика очень доброжелательной. На маечках у нас были написаны имена, и зрители подбадривали всех по имени, питая особую симпатию к чудакам в возрасте, которые решили бросить вызов молодым.

О чем только ни думаешь во время этих долгих километров. Я вспоминал о том, как проходила Олимпиада 1928 года, о многих забавных и драматических событиях. В беге на сто метров коротышка Перси Уильямс из Канады победил Джека Лондона, который был на голову выше него. Нет, это не наш с вами любимый писатель, который к тому времени уже 12 лет как умер, а Джек Лондон, студент из Англии. После забега Уильямс пришел в гостиницу и увидел большую толпу, кого-то ожидавшую. Он поинтересовался, а в чем дело. И ему сказали, что ждут победителя в беге на сто метров, чтобы выразить ему восхищение. Уильямса не узнали, в то время ведь не было телевидения. Уильямс так и не назвал себя, но ему было приятно это внимание.

А в марафоне победил француз алжирского происхождения Бугера Элькуафи. Через много лет, когда в 1956 году победил на Олимпиаде другой француз алжирского происхождения Алан Мимун, журналисты поинтересовались судьбой Элькуафи. Оказалось, что он безработный и живет в бедности. Французские спортсмены организовали специальный фонд, чтобы помочь ему, собрали деньги. Но судьба была к нему жестока. В октябре 1959 года, отмечая в кафе свой 61 год рождения, Элькуафи был застрелен.

Впервые в истории олимпийского движения в Амстердаме проводились состязания женщин по легкой атлетике. В Древней Греции женщин не допускали на Олимпиады даже как зрителей. Первой чемпионкой стала американка Элизабет Робинсон, победительница в беге на сто метров. Через несколько лет она попала в аварию на небольшом самолете. Ее нашел один водитель случайной машины, счел, что она мертва и отвез ее в морг. Но здесь обнаружилось, что она еще жива. Семь недель она находилась в коме, два года не могла нормально ходить. А потом снова вернулась в спорт и завоевала золотую медаль на Олимпийских играх 1936 года в Берлине.

В Амстердаме разыгрался один из самых больших скандалов в истории Олимпиад. После бега на 800 метров нескольким женщинам стало плохо, их спасали врачи. И тогда международная атлетическая ассоциация объявила, что надо запретить все соревнования среди женщин на дистанцию более 200 метров. Врачи утверждали, что женский организм не может выдерживать больших нагрузок, что от бега женщины рано стареют. И даже раздавались призывы вообще отменить всякие состязания женщин на Олимпиадах. До этого не дошло, но в течение 32 лет женщинам не было позволено соревноваться на дистанциях больше 200 метров. А сейчас женщины очень успешно бегают марафон, и многие из них дали бы большую фору знаменитым бегунам прошлого, в том числе и великому Эмилю Затопеку.

Вот такие мысли об истории и современности появлялись у меня во время бега. И такое было ощущение счастья на финише на этом залитом солнцем радостном стадионе.

Вообще амстердамская жизнь нередко давала мне повод для чувства глубокого удовлетворения. Поймите меня правильно. Это совсем не то чувство глубокого удовлетворения, которое охватывало нас, советских людей, когда мы говорили о полном одобрении мудрой политики партии и правительства или заявляли о том, что Леонид Ильич Брежнев является не только выдающимся государственным деятелем, но и величайшим полководцем и писателем. Нет, свое чувство глубокого удовлетворения я высказывал из эгоистических соображений. Мне показалось, что в Амстердаме подтверждалось то, о чем я раньше писал. Дело в том, что здесь на тебя не наденут наручники, если ты попробуешь легкие наркотики. Не на улице или в подъезде, а в специальных кафе. Наркотики я не потреблял, конечно, а сознание собственной правоты ощущал.

 

Наркотики

Я категорический противник наркотиков. И когда речь заходит об их легализации, то я за эту меру только потому, что не вижу никаких других способов эффективно бороться с этой страшнейшей бедой. Сейчас дальше болтовни и видимости борьбы с наркотиками общество практически ничего не предлагает. Поэтому такие обескураживающие результаты на фоне крестового похода против наркомании. На мой взгляд, верно было сказано о том, что война против наркотиков приносит обществу больше вреда, чем само употребление наркотиков.

Читайте полную версию статьи в бумажном варианте журнала. Информация о подписке в разделе Подписка

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
To prevent automated spam submissions leave this field empty.
CAPTCHA
Введите код указанный на картинке в поле расположенное ниже
Image CAPTCHA
Цифры и буквы с картинки