Ах, юность! Нет тебя прекрасней:
Ещё давно, до СНГ,
в меня влюблён был одноклассник
с инициалами В.Г.
Потом был муж — по счёту первый,
по духу — юный пионер,
мотавший мне три года нервы
инициалами Г.Р.
Инициалы у второго —
М.Г. Ну что тут говорить?
Был в меру умный и здоровый.
Я с ним могла бы жить и жить.
Подкралась старость мышью серой:
маразм, пилюли, ЭКГ...
И все мужья и кавалеры
слились в одно сплошное «Г».
Была по жизни егоза я.
Но вдруг обрушился потоп.
С тех пор, с коряги не слезая,
Который год зову Мазая.
А он давно уже утоп.
Когда бы я в Японии жила,
То я скорей всего была бы гейшей.
Я бы беседы умные вела,
Прикидываясь дамою умнейшей.
Я б ублажала песнями гостей,
И кое-чем ещё бы ублажала.
Перед гостями всяческих мастей,
Я б очень грациозно гарцевала.
Неся подносик в крошечной руке,
И бёдрами застенчиво виляя,
Я б угощала всех гостей сакэ,
Остротами напиток разбавляя.
И пудра бы белела на щеках,
И взгляд мой был
бы ласковым и странным...
Так размышляла Гейшина А.К., —
Буфетчица вагона-ресторана.
Убрав в кладовку щит и меч,
скажу (хоть я не лежебока):
Ах, кабы я могла прилечь
во ржи над пропастью глубокой!
Не воевать, не угрожать,
не рвать соперникам волосья.
А в рожь забраться и лежать,
чтоб в брови тыкались колосья.
Лежала б, дивно хороша,
на Мэрилин Монро похожа,
и душу б не точила ржа,
и кожу не точила б тоже.
Лежала б с книжкою в руке,
а может быть и с вышиваньем,
а где-то в дальнем-далеке,
коня послышалось бы ржанье;
И, рыжего коня гоня,
примчался б рыцарь, рожь тревожа,
и, вдруг споткнувшись об меня,
вскричал бы в раже: «Ну и рожа!»
