 |
| Владимир Фридман |
|---|
Слово "мечта" не имеет множественного числа при склонении, что создает определенную языковую сложность: хочешь объяснить сколько их, "мечт..." (во-во...) осталось в жизни нереализованными — заминка. Но бог с ними, с филологическими тонкостями — реально обидно за несбывшееся. В длинном списке несклоняемых "мечт" многие назовут желание научиться играть на гитаре. Ну, допустим, не как Сеговия — хотя бы как Димыч из студенческой компании. Не вышло — остается вздыхать, любить этот колдовской инструмент да иногда, при случае, брать в снисходительной компании три жалобных аккорда, иронизируя над собой...
А у кого-то получилось. Назвали имя: Владимир Фридман. Спросили, приду ли на нью-йоркский концерт. Удивились: не знаешь? Тут же в электронной почте появились соответствующие ссылки на видеофайлы и совет ознакомиться сразу...
Он скромно живет в вашингтонском пригороде. Преподает гитару.
— Скажу правду, Володя: когда заходит речь о судьбе музыканта в иммиграции, сразу вспоминается советский анекдот про мальчика, у которого папа — инженер, и дети в классе смеются над его бедой...
— Я не абсолютно счастлив, поскольку не идиот — но делаю в Америке то, что нравится. В отличие от друзей-музыкантов, источником дохода концерты не рассматриваю. Два года назад ушел из профессионального бэнда — очень приличного, мы даже играли на инаугурационном приеме у Буша-младшего...
— Видимо, чувствуете себя достаточно востребованным... Похоже, из России прибыли с солидным музыкальным багажом?
— Приехал в 1998-м году, до этого работал гитаристом в театре "Сатирикон" Константина Райкина в составе группы "Джаз-балалайка". Нынешняя "Джаз-балалайка" играет наши прежние номера: уходящие готовили себе замену. Мы в свое время работали на телевидении, выезжали на многочисленные гастроли по Европе, выступали в Японии в составе двух цирков сыновей знаменитого Кио: у каждого наследника — свой цирк. В основе программ была музыкальная эксцентрика — такие театрализованные смешные музыкальные взаимоотношения на сцене...
— От такой жизни — да уезжать?
— Сыну на следующий год предстояло идти в российскую армию.
— У мамы двух мальчиков вопросов на данную тему больше нет...
— На самом деле, не все так просто. Каждый музыкальный коллектив приходит к своему критическому возрасту: если через семь-восемь лет не найти новое в прежнем русле, нужно создавать нечто другое. Да, мы думали, что будем вместе всю жизнь, Да, флейтист Боря говорил, что хочет умереть на сцене! Десять лет "Джаз-балалайка" — аккордеон, скрипка, флейта, балалайка, балалайка-контрабас, гитара — представляла интереснейшие программы, но в последнее время стали понимать, что новое получается хуже старого. Была у нас, допустим, программа по произведениям Астора Пьяццолы — но ведь на балалайке аргентинское танго — не совсем аутентично... А нам по-прежнему хотелось играть музыку, а не просто "работать номера!" Если перестаешь любить пьесу — тупик. Пытаясь из него выйти, стали работать дополнительно с балалаечником группы Сашей Паперным — он сейчас в Германии. Несмотря на то, что судьба разбросала, гастролируем с ним дуэтом и сейчас: по Европе — раз в год.
— Выходит, для вас эмиграция — не страх жизни на обломках страны, а попытка выхода из творческого ступора?
— Трудный вопрос: армия для ребенка реально страшила, но и шансы папы потерять музыкальную карьеру в Америке были. Свалился с неба выигрыш грин-карты: восприняли вначале как шок, потом как знак. В Вашингтоне сразу стал набирать учеников — поначалу их было мало, пришлось идти играть во французский ресторан, где по вечерам танцевали танго. И пошла обычная жизнь в Новом Свете, где разрешено делать все, что не запрещено. Значит, делай! Преподавал, играл — после французского в русском ресторане "Балалайка": романсы, популярная классика. Вскоре мне в руки попал диск группы Gypsy Strings с текстовым сообщением-просьбой оставить свой музыкальный привет. Сообщался контактный телефон. Привет оставил. Руководитель, венгр-аккордеонист, вскоре перезвонил: у них уходил гитарист, а через три дня предстоял большой концерт в Центре Искусств имени Кеннеди. Это означало прочесть с листа и сыграть двадцать восемь пьес.
— Ну, вы — герой...
— Да уж... Героически сказал: "Знаешь, не буду!" Не хотел, что называется, "ляпаться". А через некоторое время тот же руководитель опять появился в "Балалайке": снова предстоял концерт в том же престижном Центре искусств. Но времени на подготовку теперь оказалось больше — и я довольно прилично с ними выступил, после чего получил приглашение работать вместе. Помимо "Цыганских струн", стал играть в разных дуэтах, например, с Сетом Кайбелом — этот уникальный кларнетист преподает историю джаза в балтиморской консерватории Пибоди. Вхожу также в состав группы "Музыкальные пилигримы": гитара, духовые, контрабас. Прибыло учеников, вступил в Американскую педагогическую ассоциацию.
— Педагогика — это не профессия, просто хобби?
— Хобби — хотя не очень "просто". Для вступления в ассоциацию дипломы не нужны. А теперь можете смеяться: изначально я — тот самый инженер из анекдота! Закончил Московский гидромелиоративный институт по специальности "Плотины и гидростанции".
— То есть, гитара — увлечение и только? Трудно поверить...
— Гитара — профессия и счастье, которого могло бы не быть, да несчастье помогло. В девятом классе готовился к соревнованиям по лыжам, для чего ходил на руках по коридору, и вышиб колено.
— Чистый Тимур Шаов! Его первая песня "Я себе сломал ног?" написана в результате аналогичной неприятности... Как же вы учились играть — дома, сами?
— При ЖЭКе была студия и очень хороший преподаватель Анатолий Иванович Шавырин. Стоило это рублей, кажется, девять в месяц.
— Американцам, полагаю, было бы сложно понять, что такое девять рублей и как за эти деньги, даже по старому курсу, соглашался давать уроки приличный гитарист... А еще ваша история подтверждает истину: чтобы играть, надо играть — верно?
— Абсолютно. К лету уже овладел инструментом, весь десятый класс продолжал заниматься. Благодаря спецшколе, где профилирующей была физика, первые два года в институте учился легко — и ежедневно, жестко, с пяти до восьми утра играл на гитаре. Много выступал — исполнял авторские песни, что-то даже писал сам, и как говорят, "людям нравилось". Юмористическое получалось — публика веселилась. Тем временем закончил институт и стал инженером в "Гипроводхозе". Вел всяческие расчеты...
— Помните Шурика из "Кавказской пленницы", который испугался, не он ли разрушил часовню? Пресловутый сброс стока сибирских рек — это, случайно, не вы?
— Я — но, к счастью, ничего перебросить не успел. Когда кончился срок отработки молодого специалиста, стал серьезно думать, надо ли разрываться между основным ремеслом и гитарой. Тем временем на горизонте появился чудесный человек Миша Тилинг, который создал группу из четырех гитар, включая мою. Перспективы открылись потрясающие: уйти на ставку в парк "Сокольники" — и не просто в парк, а в реальный театр, при парке существовавший! И тут я, несмотря на огромное, по советским меркам, повышение по основной службе- с девяноста рублей до ста шестидесяти! — написал заявление об уходе из "Гипроводхоза". Начальник расстроился — ужас: в гости к себе зазвал, все уговаривал не торопиться. Но — поезд ушел. Работа началась чудесная: с утра приходи, занимайся музыкой — и тебе за это платят! Сделали альбом: четыре гитары — красивый такой разлив... Были там и песни Визбора, он их услышал — захотел записать с нами свой диск, отдельный. Предложил встретиться — кто откажется? Представьте себе: старый особняк в лесу, кроме Визбора и нас — никого, и добрых четыре часа он рассказывает, как слышит ту или иную песню, частично показывая. Он принес с собой кассету с песнями, которые хотел бы записать именно с нами. До его смерти оставалось месяца три — планы остались планами. Когда Юрия Иосифовича не стало, я съездил к нему домой и вернул ту рабочую кассету: не мог оставить на память, это его материал.
— Грустно. А продолжал ли вас интересовать жанр авторской песни?
— Да. Ездил на фестивали, слеты, участвовал в концертах. Это никак не мешало основным занятиям. В "Бесприданнице" МХАТа, где царила сама гениальная Лена Майорова, мы выходили на сцену цыганами, главный "ром" — Владимир Трошин. В Малом наша запись звучала в "Детях Ванюшина". В это же самое время я стал пытаться получить формальное музыкальное образование. Приехал в Мерзляковское музыкальное училище на Пушкинской прослушиваться у Ивановой-Крамской, дочери знаменитого гитариста. Сыграл "Астурию" Альбениса — она осталась довольна: "По классической гитаре пройдете — а как насчет сольфеджио?" Я вежливо спросил, что это такое. Пришлось уйти и разобраться, что же это действительно такое. Вдобавок существовала чисто советская проблема попадания в среднее учебное заведение с дипломом другого высшего: оказывается, нельзя! Предстояло обивать пороги министерских кабинетов для получения специальной бумажки. Зато потом сразу попал на второй курс училища. Закончил — взяли в музыкальную школу преподавателем гитары.
— И вы почувствовали — что, счастье?
— Скажем так: удовлетворение куда большее, чем в НИИ. Театр в парке "Сокольники" закрылся — и стал я, кроме преподавания, колесить по необъятным просторам страны от Ивановской филармонии. Квартальные выезды — огромное число концертов, территории немеряные! Позвал к себе аккомпаниатором баритон Валентин Будилин. Эксплуатировал бедного гитариста — нет слов, но это была и отличная школа сценической работы. Валя учил: "Выходишь так, чтобы с первой пьесы всех взять!" Даже идти к микрофону надо как самый лучший — это не высокомерие, не твоя личная власть, а власть искусства.
— Которое принадлежит, понятно, народу. Но всегда ли ему было нужно то, что вы делали?
— Мы пели не только в концертных залах — и перед алкоголиками в диспансере приходилось. Ну, у тех трудно было узнать. Дважды выступали в тюрьме: раз для заключенных, другой — для охраны. Один зэк на сцену к нам пробрался: "Ой, мне так понравилось!" Откуда-то сверху тут же скатился охранник, потащил его за волосы... Ненавижу урок, для меня не существует блатной романтики и шуток, и скажу без шуток: охрана — хуже зэков. Колючие взгляды, четкий подтекст: "Ты еще не наш, но вполне можешь им стать!"
— А где выступать тяжелей — в тюрьме, где урки, но благодарные, или в ресторане, где респектабельная публика, но жует?
— В тюрьме перед охраной — однозначно трудней. А в московском ресторане "Пекин", где я потом играл, было просто замечательно: там скрипач оказался первой скрипкой известного струнного квартета. Джаз, романсы, популярные мелодии — четыре с половиной прекрасных наполненных часа ежедневно! А едят люди — ну, и на здоровье. В день я зарабатывал, сколько за месяц в музыкальной школе. Разбогатели, микроволновку купили! В Америке смешно об этом говорить, а там факт, что дите приходит из школы и греет себе обед без риска подпалить дом, казался чудом! Потом инфляция, обвал. В это время я и познакомился с Александром Паперным из "Джаз-балалайки", который позвал в коллектив. Опять вопрос выбора: в "Пекине" надежные деньги, возможности свои знаешь, а тут — все выпускники "Гнесинки", надо выступать в новом жанре — петь, плясать, играть на высочайшем уровне. То есть соглашаться поначалу на добровольную каторгу...
— И вы храбро сказали: "Знаешь, не пойду!"
— И я сказал робкое "да". Каждое утро стал приходить человек заниматься со мной музыкой, которую просто так, по нотам, не выучишь, и танцами — танго, румбой. На старинном бабушкином ковре в результате появились проплешины. Потом гастроли с новой группой в Германии... Продолжались периодические выступления нашего с Паперным дуэта: старались играть незаигранное. Тем временем с группой стали записывать диск Пьяццолы у звукооператора театра Константина Райкина. Сам Константин Аркадьевич как-то зашел, послушал и захотел, чтобы мы играли в его спектаклях. Уволились из Москонцерта, где на тот момент служили, отработали у Райкина спектаклей сорок.
— И на взлете такой блестящей московской карьеры взяли да уехали?
— Ну, я же говорю: трудное принималось решение.
— Резоны возвышенные уже были вами обозначены — видимо, традиционный вопрос о еврействе как движущей силе эмиграции можно пропустить...
— Почему, можно и не пропускать... Назвать себе страдальцем за пятую графу не могу — хотя были, конечно, вспышечные моменты: в детстве дразнили, обзывали, когда-то и побили, соответственно характеризуя. Но ни шока, ни комплекса. Хотя как сейчас помню: приходя в кино и наклоняясь к окошку кассы, понижал голос, говоря, что должен быть отложен билет для Фридмана. Звучало вроде как не вполне прилично... Мама пела на идиш, но в еврейской семье на этом языке никто не говорил...
— В вашем репертуаре столько очаровательных песен на идиш — это началось в Америке, когда известная неловкость отпала сама собой?
— В Америке что-то, как говорят", "кликнуло": приехали мы сюда вовсе не по "еврейской линии", жена у меня вообще русская. А вскоре после приезда — звонок: "У нас в Еврейском центре мебель распределяют — придите, выберите!" Тот факт, что кто-то о тебе заботится, удивительно тронул, хотя еврейство — вопрос не мебельный. Потом услышал песни на идиш, раз, другой — стал слушать внимательней, писать собственную музыку, стилизованную под еврейские напевы. Наконец, понял, что хочу петь еврейские песни. Начал с известной "Офен припечек", дальше — больше... Текст, конечно, заучивал, не понимая. Стал устраивать концерты — после одного подошла очень пожилая симпатичная дама по имени Этель, похвалила: "У вас неплохой идиш!" Признался, что языка нет — есть некоторый артистизм. Женщина всерьез предложила помощь. С тех пор по часу-полтора в неделю стали заниматься по телефону. Она подробно объясняла каждую новую песню, оттенок значения каждого слова: в языке идиш — свои склонения-спряжения. Кроме песен, продолжал писать и исполнять инструментальные пьесы — родилась собственная программа "Путешествие с еврейской музыкой вокруг света": это характерная музыка разных стран с поправкой на...
— На вот эту плачущую пониженную пятую ступень, по которой еврейская музыка определяется безошибочно!
— Так вы — музыкант?
— Чуть-чуть, это в большей степени тот самый артистизм... Володя, а сыграть? — (Он пристраивает технику и берет гитару, в исполнении композитора Фридмана звучит "Еврейский вальс", который я, простите, не в состоянии перевести на иной, кроме собственно музыки, язык — Б.Г.) — Дарю вам свой глубокий вздох в качестве аплодисментов... Позвольте спросить еще о репертуаре. Для части классических музыкантов джаз — в некоторой степени оскорбление слуха...
— Ну, что вы... Латиноамериканская музыка, на которой строится базовое обучение любого классического гитариста, содержит множество джазовых элементов. Любил джаз еще тогда, когда только начинал обучаться гитаре — потом всерьез думал, что именно его играю, пока не попал в американскую группу. Там понял: еще учиться и учиться. Недавно группу "Музыкальные пилигримы" пригласили выступить на очень серьезной площадке: это так называемый sophisticated джаз — сложный, изысканный. Кроме стандартов, предстояло сыграть по три пьесы, написанные самими участниками. Пришли партитуры — стал заниматься. Материл, при всей его утонченности, поначалу сопротивлялся: как импровизировать? И тогда я понял: должны быть не "побегушки", попадающие в гармонию, а развитие, рассказ — тогда появляется эмоциональное свое... Таинственный музыкальный рисунок — и вдруг озаряет: вот оно! Вспомнил кстати, как хотел сделать импровизацию известной песни "Ерушалаим": там отчетливая красивая мелодия — но три года не мог найти ничего от себя! И вот однажды весной выпал глубокий снег — а потом, слышу, началась капель. Почему-то показалось, что так падают секунды в Иерусалиме, в Вечном Городе. Субъективно, конечно — но пошло вперед, двинулось...
Добавить комментарий