Реплика на эссе Виталия Бернштейна «Чужие стихи, которые носишь в себе...». («Чайка» № 21, 1-15 ноября 2010 г. c. 33-35)
Конечно, можно предположить, что выдающиеся поэты прошлого не всегда точно выражали свои мысли. И можно даже пытаться их поправить с высоты своего разумения. Но при этом нет возможности обсудить с ними эти поправки. А вдруг они сказали в своих стихах именно то и так, как хотели это сделать. А вдруг они сознательно расположили свои строфы именно в том порядке, как они это сделали. Тут нам и Лев Толстой не указ...
Тем не менее, есть случаи, когда иногда стихи корректируются.
Например, Дмитрий Шостакович считал возможным, как композитор, компоновать стихотворные строчки в своих опусах так, как это требует музыкальное сочинение (использовать только отдельные фрагменты стиха, переставлять строки и строфы, соединять строки разных стихотворений). Тогда это уже не стихи, а элемент музыкального сочинения, в котором своя логика, свои идеи. В вокальных сочинениях иногда сокращают длинное стихотворение, как, например, в романсах и песнях, где своя специфика, связанная с восприятием публикой этих музыкальных жанров. Или тексты в народных песнях постепенно шлифуются, видоизменяются народом, исполнителями. Народ при этом может и не знать подлинника.
А вот Виталий Бернштейн хорошо знает авторские варианты классических стихов и взялся их поправлять, уточнять. Вроде бы для себя, для узкого круга друзей... Но тогда зачём эти поправки печатать в популярном журнале, коим является журнал «Чайка»? Это уже, извините, не для узкого круга. Поэтому посмотрим на это, как на широкое публичное высказывание.
Каков же подход к редактированию стихотворений не начинающих поэтов, которым такой анализ был бы на пользу, а Бунина, Есенина и Пастернака? Особенно обидно за Пастeрнака, у которого в 2010 году два юбилея: 120-летие и 50 лет со дня смерти.
Оказывается, Борис Леонидович в стихотворении «Зимняя ночь» («Мело, мело по всей земле...») из цикла «Стихи из тетради доктора Живаго» нарушил, видите ли, распорядок свидания в зимнюю ночь двух влюблённых, обуянных страстью. Например, башмачки должны были упасть до того, как произошли «скрещенья рук, скрещенья ног», а упали они после упомянутых скрещений. Автору непонятно, как это произошло при занятых (скрещённых) руках и ногах. Ага! Он знает, что делать. И он переставляет строфы. Сначала пусть влюблённые скинут башмачки, а потом уж скрещивают свои руки и ноги.
Это не всё. Автор эссе продолжает свою коррекцию. Цитируя 7-ю пастернаковскую строфу «На свечку дуло из угла/ И жар соблазна/Вздымал, как ангел, два крыла/ Крестообразно», он сообщает читателю журнала, что «героиня, опять-таки скрестив руки, поднимает подол и снимает через голову платье (выделено мною. — Ю.З.)». Раз платье, взявшись за подол и раскинув руки, надо было героине снять заранее, то автор смело ставит седьмую строфу второй.
Каково воображение! Автор эссе при этом забыл почему-то про шубу героини и про её нижнее бельё? Зимние башмачки есть у героини, а шубы нет. Непорядок.
Видите, до какого ужаса (не хочется применять более крепкие слова) можно дойти, препарируя великую лирику. Это результат того, что автор публикации позволяет себе анализировать смысл слов в стихах Пастернака «формально» и пытается восстановить, как ему кажется «верную последовательность действий» (выделено мною. — Ю.З.), в чём сам и признаётся.
Настоящие лирические стихи нельзя, как и музыку, разложить по полочкам, устанавливать распорядок действий, заменять поэтические слова на прозаизмы. В таких стихах каждая строчка, каждая строфа, каждое слово — кристаллы, они работают сами по себе и все вместе составляют нечто единое, необъяснимое. Это не протокол о проделанной работе. К сожалению, автор не понял сущности гениального стихотворения Бориса Пастернака, иначе не предлагал бы заменить в строках «Скрещенья рук, скрещенья ног/ Судьбы скрещенья», слово «скрещенья» на слово «сплетенья».
Кстати, Бунину и Есенину досталось от автора эссе поменьше.
У Бунина всего лишь выброшены из текста колосья, о которых он вздумал вспомнить, изменив размер строки не по Бернштейну, а Есенин, дескать, вывел пьяного сторожа на дорогу, где, по мнению Бернштейна, невозможны сугробы. Сторож, оказывается, должен был утонуть в сугробе, «потеряв дорогу» (выделено мною. — Ю.З.). Т.е., по Бернштейну, поэт не пошел на дорогу, как утверждает Есенин в своём стихотворении «Клён ты мой опавший...» и как принято в деревне, а сразу же её потерял, где и «утонул в сугробе». Получается, что и у Есенина тоже с распорядком действий трудности. Надо и его поправить, что автор эссе, Виталий Бернштейн из славного города Бостона, и делает.
Может быть, кто-то, кроме автора эссе, сочтёт, что я зря удивляюсь и расстраиваюсь?
Добавить комментарий