Бывший земский капитан-исправник Савва Матвеевич Жилин как раз собрался откушать кофею с плюшками, испеченными его добрейшей супругой Софьей Марковной, да не успел — прибыла посетительница. Денщик Прошка доложил, дескать, вот, княжна Заступина, Елена Александровна, собственной персоной. Какие уж тут плюшки. Раз такая птица сюда залетела — значит, аховое что-то случилось. Просто так бы не залетела.
— Проси в кабинет, — велел Жилин. — И кофей туда подай.
Заступина, пятидесятилетняя девица, являла собой воплощенную скорбь.
Непролитые слезы в глазах, рот горестно поджат, в руке — платочек скомканный. Да что ж случилось-то?
Жилин учтиво поклонился.
— К вашим услугам, сударыня.
— Ах, батюшка мой, — княжна упала в предложенное кресло и принялась вытирать глаза. — Мне вас рекомендовали. Вы занимаетесь сыском, чудеса творите, говорят...
Отчасти так и было. Унаследовав после смерти дядюшки имение в сто душ, что было весомым довеском к его собственной маленькой деревеньке, Жилин сдал должность и теперь наслаждался жизнью в том же уездном Н-ске со своей Софьей Марковной. А преступления распутывать — это он всегда любил. И умел, что немаловажно. И удовольствие от этого получал. Но насчет чудес — это увольте, конечно. Чудес Жилин не творил и, кстати, не верил в них совершенно.
— Итак, сударыня?..
— Мой брат. Мой бедный Пьер!
— Так что с его сиятельством Петром Александровичем?
— Он умер. Они говорят — покончил жизнь самоубийством. Выпил яд! Но это невозможно. Понимаете, это невозможно!
Жилин откашлялся.
— Соболезную, сударыня.
— Я говорила им! Потом, был еще чиновник от губернатора. Ему я тоже говорила. Это ужасно, понимаете? Мой брат собирался на охоту. Откуда самоубийство? Это все Алина. При ее потворстве князя похоронят под забором!
Ага, Алиной Григорьевной зовут княгиню Заступину. Сестрица недовольна супругой брата, обычное дело. Хотя, ничего пока не понятно.
Тут как раз Прошка поспел, притащил поднос с кофеем и плюшками.
— Откушайте, сударыня, сделайте милость. Это вас подбодрит, — посоветовал Жилин. — А потом вы расскажете мне все спокойно и рассудительно, и посмотрим, сумею ли я...
— О, да, конечно. Видите ли, мой брат издавна завел себе странное обыкновение, — и она замолчала, оглянувшись на Прошку, который присел у входа на табурет и весь обратился во внимание.
— Не смущайтесь, сударыня, это мой первый помощник. Он человек верный и неболтливый.
— Ну, если так... — поколебавшись пару секунд, княжна опять промокнула глаза и продолжала, — видите ли, мой брат, князь Заступин... покойный князь... — снова в ход пошел платочек, — имел обыкновение собственноручно готовить кофей. Он молол зерна в мельничке, потом варил на спиртовке и разливал по чашкам. Сам. Только это для тех гостей, что у него в кабинете собирались. Знак особого расположения, понимаете?
— Продолжайте, сударыня, — невозмутимо кивнул Жилин.
Подумаешь, его сиятельство сам кофей подает, как какой-нибудь буфетчик. Немного необычно, но, по большому счету, неудивительно. И не такое бывало.
— Брат уверял, что готовить кофей — искусство тонкое, дворне его поручать нельзя, — пояснила княжна. — Он добавлял туда... не знаю что. Какие-то пряности. Вот, значит, Петр Александрович кофей выпил, а через несколько минут упал и захрипел. Тут же послали за домашним лекарем, но все было тщетно, тщетно... — она схватила свою чашечку с густым кофеем и залпом выпила. — Приезжали из уезда доктор и урядник с приставом, людей допрашивали. Городничий сам большое участие принимал... И губернатор тоже... обеспокоен.
Жилин подлил ей еще, и сделал знак Прошке, чтобы принес воды.
— Сударыня, а почему было не предположить естественную причину кончины его сиятельства?
Княжна всплеснула руками.
— Конечно! Мы так и предположили поначалу. Ох, какой ужас... Но, потом, смотрим, по телу князя пятна выступили, багровые и мелкие, как горох. Так лекарь этот наш, дурень, возьми и заори — отравился, дескать, его сиятельство. И это при гостях! Как переполошились все, сами подумайте...
— При гостях... так-так. Значит, имеем убийство или самоубийство. Полиция решила, что самоубийство? А почему? Князь был чем-то удручен?
— Накануне — да, — княжна закивала, — тучей ходил, но потом успокоился. Был даже весел. И вдруг — такое. Ведь брат сам, собственной рукой, на глазах у всех кофе приготовил. Выпил, и... умер. Но я не верю.
— Так-так... — Жилин бросил взгляд на Прошку, дескать, слушаешь, ворон не считаешь?
Прошка слушал.
— Давайте сначала, любезная Елена Александровна. Расскажите, как дело было?
— Приехали гости, городничий Илья Семенович, и господин Ивлев, сосед. Князь с ними собирался назавтра на охоту. Вечером он позвал к себе в кабинет гостей, Николя, сына, то есть, и гувернантку мадам Жако. В карты играть и кофе пить.
— В карты? Впятером?
— Николя не играл, сидел для компании. Он поклялся к картам не прикасаться.
Этот момент Жилин про себя отметил — проштрафился, скорее всего, молодой человек. Поинтересовался:
— А почему позвали мадам? Это необычно. Ее место — при воспитанницах.
— Ах, она отлично играет. Князю нравилось с ней играть.
— И... больше ничего?..
— Вероятно, он хотел позлить жену, — сказала Елена Александровна мстительно, и опять промокнула глаза. — Они, знаете ли, иногда не ладили.
— Но он мог пригласить, к примеру, вас, — ввернул Жилин.
Вот теперь княжна смутилась.
— Я не пью кофе. Сердцебиение у меня, доктора запретили.
Ага, вот как. Жилин покосился на чашку княжны, которая опять опустела. Брат с сестрицей тоже не ладили. Что ж, идем дальше.
— Уточним, сударыня. Налито было пять чашек кофе. Князь его сам сварил, и наливал собственноручно. У себя в кабинете. Ни вас, ни княгини при том не было, вы все знаете со слов свидетелей. Тех четверых: городничего, Ивлева, молодого князя и мадам. Все они выпили свой кофе благополучно. Никто из гостей князя, и особенно он сам, не покидали кабинет. А слуги? Заходили, выходили? Посуду подать, еще что-нибудь?
— Нет, — княжна решительно покачала головой. — Мы сидели в столовой, это рядом. Никто не входил и не выходил. А посуда — она всегда в кабинете. Стоит наготове.
— Прекрасно, — Жилин потер руки. — Я хочу сказать, вы прекрасно излагаете сударыня.
Задачка была хороша. Да простит его, Жилина, бедолага-князь.
— Итак, вы надеетесь, сударыня, что я помогу снять с князя обвинение в самоубийстве, обеспечив ему тем самым отпевание и достойное погребение?
— О, все не так просто! — княжна опять заплакала. — Вы должны найти правильного убийцу! Дело в том, что, как только речь заходит об убийстве, начинают подозревать Николя. А это неправильно. Николя — добрейший и чистейший молодой человек. Он не способен...
— Правильного... гм, — Жилин кашлянул. — А почему подозревают Николая Петровича? Потому что наследник?
— Николя совершил ошибку, но кто в его возрасте их не совершал? Он зиму служил в Петербурге, в гвардии...
— Так что за ошибка? — пожелал ясности Жилин.
— Он проиграл в карты. Были и другие долги, портным, цветочникам, еще невесть кому, но это мелочи. Главное — карточный долг. Брат очень, очень сердился, но, конечно, дал денег — долг чести, что поделаешь. Зато он пригрозил до самой женитьбы лишить Николя содержания. Но кто, скажите, в молодости не проигрывал? Покойный батюшка в свое время тоже так распорядился...
— Как распорядился? Лишил покойного Петра Александровича содержания до женитьбы? За проигрыш?
Княжна не ответила, лишь поджала губы, Жилин мог бы поручиться, что это означает "да".
— Каков же проигрыш? — полюбопытствовал он.
— Двадцать тысяч, — княжна заметно понизила голос.
— Понятно, — кивнул Жилин.
Еще бы не понятно. Он сам с Софьей Марковной проживал едва ли триста рублей в год. Двадцать тысяч! Неплохо юный оболтус опустошил батюшкин кошелек. Значит, ждала его безрадостная жизнь. На некоторое время. А тут раз — и хозяин. Бери денежки, не хочу. Задолжал портным и цветочникам, надо же! На артисточек, небось, тратился.
— Видите ли, — продолжала княжна, — имение брата — майорат. Так было установлено еще при дедушке. Вы меня понимаете?
— Неделимая собственность, наследуемая по мужской линии, — кивнул Жилин, заинтересовавшись еще больше. — И кому же достанется имение, если князь Николя будет осужден?
— Нашему двоюродному брату. Он сейчас в Италии. Мы давно с ним не ладим.
— Так-так... А что полагается остальным? Вам с княгиней и юным княжнам?
— Сущая малость! — княжна высморкалась в платок.
На том и закончили. Жилин обещался прибыть непременно в Скворцы, село Заступиных, то самое, которое майорат, и непременно в меру сил посодействовать установлению справедливости. И самолично проводил княжну до кареты.
Потом он поел-таки плюшек, хотя уже расхотелось, распрощался с супругой, терпеливо выслушал ее наставления, привычно обещался поберечь свое здоровье, и они с Прохором выехали со двора на дрожках. Сначала отправились к доктору Прокопию Петровичу Кузьмину. Чтоб узнать кое-что из первых рук. Ведь как раз он, доктор, надо думать, и приезжал с полицейскими чинами осматривать тело.
Кузьмин оказался дома и встретил гостя с заметным интересом.
— А, пожаловали, — буркнул он добродушно, — даже догадываюсь, чем обязан.
Жилин доктора не первый год знал, они не приятельствовали, но друг друга уважали.
— Князь Заступин отравлен, — отрезал Кузьмин, когда они с Жилиным расположились на террасе и раскурили по трубочке. — Хотя самоубийство — оно для всех было бы лучше. Кроме самого князя. И начальство такое семейство лишний раз беспокоить не хочет, и люди уважаемые у князя за столом сидели. Кого обвинить, понятия не имею. Основная выгода — сыну, но вряд ли он. Не верится. Главное — все на глазах у свидетелей.
— А мог яд быть принят заранее?
— Не думаю. Подействовал он слишком уж внезапно. Прими князь яд заранее, симптомы бы постепенно нарастали, а так князь почти до последней минуты был бодр и весел. Лекарств он не принимал. Все, что могли, обыскали, перетряхнули. Всех людей допросили.
— А что сестрица с супругой? Как думаете?
— Сплетен хотите? Извольте, — доктор помедлил, вытряхнул трубку, набил опять. — Говорят, князь двадцать три года назад большое приданое за женой взял, не землями, деньгами. И все ушло в Скворцы, как в песок. Князь экономить не умеет, ему все лучшее подавай. Гончих покупает, лошадей, охоты закатывает, а это тысячи и тысячи. И он не из тех, кто жену послушается, женщины у него тише воды, ниже травы.
— То есть, хотите сказать, и жене выгода есть. Пока супруг совсем имение не промотал? А когда сын хозяином станет, ей с ним легче будет договориться.
— Предположить можно, — согласился доктор.
— А что сестра?
— Княжна Елена Александровна? — усмехнулся Кузьмин. — Как сейчас, не скажу, а раньше они с братцем, бывало, неделями не разговаривали. Да, вот еще что: князь из-за нее когда-то на дуэли стрелялся. С кузеном. Подробностей не знаю, но какие-то там амурные дела были.
— С тем кузеном, который наследует имение после сына?
— Вот именно. Кстати, женат кузен на родной сестре городничего, знаете? А вообще, я ведь нынче Заступиным враг. Рассердился на меня князюшка. Думал, убьет.
— Гм?.. — вскинул бровь Жилин.
— Я его второй дочке свадьбу расстроил. Виноват, сожалею. Жизнь я прожил немалую, а выходит, не научился язык за зубами держать. Вам тоже скажу, может, пригодится, а болтать точно не станете. Дело вот в чем: князюшка жену взял богатую, но, так скажем, порченую. Болезнь такая есть, от матери к дочери передается, когда дочки рождаются здоровыми, а сыновья — не жильцы, кровью исходят в младенчестве. Николай у княгини второй сын, до этого один в младенчестве умер. А поместье-то майорат. Каково думать, что не твоим детям достанется? Только вот Бог сжалился, этот сын родился здоровым.
— Подумать только...
— Вторую княжну просватали было за Ивлева-младшего, тоже из здешних помещиков. А жених — единственный сын. Вот я и намекнул отцу его про болезнь, на ушко. Думал, по умному дело разрешит, а он — к князю, да на меня сослался. Вот я в виноватые и попал.
— Так это тот Ивлев, что с князем кофей пил?
— Он самый.
Жилин потер лоб ладонью.
— Не сходится. Тогда князь, как обиженный, Ивлева травить должен, а не наоборот. Городничий... Сам ни при чем, но его зять получит Скворцы, если Николай Заступин окажется убийцей. А что же мадам?
Доктор лишь плечами пожал.
— Мадам... Вчера видел ее мельком. Красивая, чертовка, глаз не отвести. Держится, как монашка, глаза долу. Все равно, как ни крути, получается, что яд князь сам принял. Или тут хитрость большая есть. Вот и ломайте голову, дружище.
— Ну, спасибо, — Жилин вытряхнул трубку, встал, пожал руку доктору. — Много вы, Прокопий Петрович, нужного рассказали.
— Да пожалуйста. Не куплено, не жалко.
Прошка тоже поднялся — он опять в сторонке на табуретке сидел и мотал на ус. Обычное его занятие. Когда вновь сели в дрожки, Прошка высказал соображение:
— Так может, Савва Матвеич, это князь чашки перепутал? Хотел Ивлева отравой угостить, да сам выпил?
— Погоди гадать, вот осмотримся на месте, — отмахнулся Жилин. — Такую дурость Заступин не сотворил бы.
Имение Скворцы, вотчина Заступиных, лежало в низине. Господский дом — в стороне от села, белокаменный, с колоннами, с подъездной аллеей, за ним — службы, парк с фонтанами. С пригорка видно все было, как на ладони. Жилин, обозрев картину, только крякнул. Это сколько ж деньжищ надо, чтобы содержать такой "Версаль?" Нет, во Франции Жилин не бывал и тамошний Версаль не видал, но читал и гравюры смотрел, так что впечатлился. Прошка — тот только рот раскрыл.
Жилин решил к парадному крыльцу не подъезжать. Обогнули аллею, миновали ворота, удачно стоявшие нараспашку, и оказались меж конюшен и, видимо, псарни — из-за стены доносились лай и повизгивание. И тут же — идиллическая картинка. У высокой поленницы красивая особа в синем платье с рюшами, присев, возилась с толстым неповоротливым щенком. Заслышав въехавший экипаж, она подхватила щенка на руки и вскочила, повернувшись неловко, ее широкий подол зацепился за край поленницы и угрожающе треснул.
— Ох, маменька, — пробормотала она, освобождая подол, потом крикнула:
— Забери его, Гриша! — и передала щенка резво подбежавшему мальчонке лет семи.
Кто это, одна из княжон? Жилин подошел, поклонился и учтиво представился.
Девушка, ответив на поклон, выстрелила длинной французской фразой, которую Савва Матвеич понял через слово, и тоже представилась:
— Полин Жако...
Ага, значит, мадам гувернантка.
— Говорили бы вы по-русски, право слово, — виновато улыбнулся Жилин. — По-французски я... не вполне...
— Разумеется, как угодно, — улыбнулась мадам. — Правда, их сиятельства позволяют мне говорить по-русски только со слугами, я здесь при такой должности, сами понимаете.
Теперь Жилин уловил в ее речи акцент, еле заметный.
— Я в юности долго жила в России, — объяснила мадам Полин. — У меня хорошая память.
— Не проводите ли нас к княгине, мадам?
— О, да, месье Жилин, охотно...
Новоиспеченная вдова, вся в черных кружевах, встретила было Жилина неласково. Но тут же подоспела княжна-сестрица, они принялись пикироваться по-французски — Жилин слушал с невозмутимым видом, опять почти не понимая. Наконец вдова сдалась, сменила гнев на милость.
— Что ж, сударь, сделайте одолжение, расследуйте. При условии, конечно, что вы будете действовать исключительно в интересах моего сына.
— Приложу все усилия во имя справедливости, ваше сиятельство, — уклончиво пообещал Савва Матвеевич.
А вот и молодой князь, легок на помине.
— Это господин Жилин, сыщик, его пригласила тетушка, — представила княгиня. — А это мой сын, князь Николай Заступин.
Жилин взглянул на наследника с любопытством — раньше встречаться не доводилось. Довольно привлекательный юноша, хотя пока что прыщав и долговяз, с дерзким взглядом, голову держит высоко, губу оттопыривает. На папеньку, несомненно, похож.
— Желаю успеха, — обронил Николай, а в глазах его, Жилин наблюдал, ничегошеньки не мелькнуло, ни искорки-опаски, ни какого-нибудь беспокойства. Как будто и правда не виноват.
— Так не будем откладывать, — предложил Жилин, — пройдемте прямо сейчас в кабинет его сиятельства. На место преступления, так сказать. Хотелось бы вашего присутствия, Николай Петрович. И мадам, разумеется.
Сиятельством мальчишку величать не стал. Ничего, наслушается еще.
— Конечно, откладывать ни к чему, — согласилась княгиня, и кулаки так сжала, что костяшки пальцев побелели.
Тоже неудивительно. Она мать, волнуется.
Прошку Жилин отправил со старичком-дворецким устраиваться, саквояж распаковать — княгиня велела выделить гостевые комнаты. Ну, и помимо того, перечислил тихонько, пальцы загибая, что Прошке еще сделать.
Одну простую истину открыл для себя однажды Савва Матвеевич, и истина эта никогда его не подводила. Заключалась она в следующем: слуги знали все. Всегда, с рождения, господа на глазах у слуг. Частенько они забывали, что каждое их простое действие почти невозможно без участия целого множества народу. Горничных и лакеев, кучеров и конюхов, поваров и посыльных, да мало ли кого еще! А натура, чуть копни, и у барыни, и у горничной, и у графа и у конюха одна, человечья, Господом созданная. Горничной разума не меньше дано, чем барыне. А вот как спросить у слуг, чтобы получить ответы, да еще не беспокоить при этом господ, которые то ли виноваты, то ли нет — в этом Прошка был большой мастер. Тот еще прохиндей. Всякого разговорит, кого про здоровье спросит, кому улыбнется, кому по-иному как-нибудь голову заморочит. Цены ему не было.
Кабинет у князя оказался — загляденье. Большой, светлый, с мебелью красного дерева. Ковер во весь пол, стол огромный, кресла, немецким гобеленом оббитые, шкафов, книгами заставленных — множество.
Молодой князь в отцовском кабинете как-то еще больше посерьезнел и подтянулся, мадам Жако была бледна и печальна, княгиня страдальчески морщилась и терла виски пальцами, княжна Елена Александровна сосредоточенно смотрела в рот Жилину. Любой из них может быть виноват. И еще Ивлев с городничим... По крайней мере, Жилин пока никого не готов был исключить. Даже мадам Жако, такую красивую и невинную. Уж больно красноречивый взгляд бросил на нее юный Николай Петрович. Взгляд, полный молодого, страстного томления. А она — ничего. Скользнула глазами по нему, как по стенке. Да-с, с этой стороны тоже могут быть... неожиданности.
Поговорить с ними, свидетелями, по отдельности? Эту мысль Жилин отмел. Нет, мы уж лучше по-другому.
Шкаф рядом с письменным столом один был занят не книгами. Жилин подошел. Наверху — пистолеты на подставках, и дуэльная пара, дорогая, в серебряных накладках, на красном сукне в раскрытом футляре. Внизу — кинжалы и сабли, и рог в серебре, Жилин охотно это все посмотрел бы ближе, в руках подержал, но сдержался. На средней полке, откуда удобнее всего взять, стоял тот самый кофейный набор.
Савва Матвеевич откинул дверцу. Спиртовка на подставке, медной, чеканной, над ней — медный же короб с песком, пальца на два насыпано. Занятная вещица. Две турки, большая и малая, щипцы еще какие-то, мельничка с ручкой и увесистый мешочек с кофе. Здесь же, рядом, фарфоровый кофейный сервиз. Чашки белоснежные с золотой каймой, подставка для ложечек — ангелочек, тоже бело-золотой, обнимает стакан, в котором ложечки и стоят, серебряные с позолотой. И на круглой сахарнице — тоже ангелочек, лукаво смотрит исподлобья, устало опустив золоченые крылышки.
Жилин, взявшись за фигурку, приподнял крышку — сахарница пуста. Сосчитал чашки — двенадцать.
— Чашка князя — одна из этих?
— Конечно, — ответил Николай, и, предвосхищая вопросы, добавил:
— В ней не было яда. Полицейские эксперимент провели. Кофейную гущу с мясом смешали и скормили собачке. Та осталась жива и здорова. Тоже и с сахаром.
— И его скормили собачке?
— Именно. Я тоже съел пару кусков! — глаза молодого князя впервые задорно блеснули, княгиня при этом задрожала, а мадам ниже склонила голову.
Жилин усмехнулся. Да уж, полицейское расследование имело место быть.
— Уверяю вас, сударь, мы все пили этот самый кофей с этим самым сахаром. А за два часа до кофея мы все за одним столом ужинали, и я не припоминаю, чтобы папеньке подавали что-то особое. Так, маменька? Тетушка? И вы тоже подтверждаете, мадам Полин?
Все подтвердили, кто кивком, кто словесно.
— Это прекрасно, сударь. Но случилось то, что случилось — ваш отец мертв. И следствие по делу еще отнюдь не окончено. Простите за откровенность, но если бы я приехал сюда для расследования, то ни на минуту не поверил ни в какое самоубийство. И, скорее всего, я арестовал бы вас. Да, Николай Петрович. Если бы не нашел другого виноватого. И совсем не удивлюсь, если губернатор распорядится провести расследование заново, и завтра за вами явятся.
— Но почему? — наконец-то забеспокоился Николай. — Разве не очевидно, что папенька принял яд, когда сидел в одиночестве здесь в кабинете? Он просматривал бумаги, а мы в это время были в гостиной... Потом он позвал нас... Вот и все!
— А с чего бы это? — усмехнулся Жилин. — Какая причина была вашему отцу покончить с собой? Он не последний человек в губернии, его все знают. Знают, что он здоров и жизнелюбив. То, что незадолго до смерти предавался кручине... Этого маловато будет. Вы говорите, что князь сидел один в кабинете, но когда позвал вас, он был бодр и весел? Не казался потрясенным, угнетенным, нет?
— Что вы себе позволяете?! — опомнилась княгиня. — Разве вы не уверили меня... что... в интересах сына!
— Конечно, ваше сиятельство, — кротко взглянул на нее Жилин. — Именно так. Господа, давайте, во имя нашего дела, по возможности точно восстановим те печальные обстоятельства. Попросим вас, Николай Петрович? А если вы что-нибудь забудете, мадам, думаю, подскажет.
— Как угодно, — пробормотал Николай. — Итак, мы все, то есть, городничий, Ивлев, Полин и я, расселись вокруг стола, — он показал на овальный стол слева от письменного. — Нет, сначала папенька попросил Полин выставить на стол посуду из шкафа, то есть чашки, ложки и сахарницу. Кофейный прибор стоял на столе и был разогрет, папенька заранее зажег спиртовку. Он что угодно мог сделать заранее, сударь...
окончание следует
Добавить комментарий