Юмор Льва Новоженова

Опубликовано: 16 апреля 2008 г.
Рубрики:

Перед моей беседой с известным российским телеведущим Львом Новженовым я прочитал книгу его рассказов, написанных много лет назад. И сейчас она читается. Очень интересно.

— Лев, вас знают как тележурналиста. А ведь вы еще и радио- и газетный журналист. Вы помните те времена, когда вы писали?

— Помню, конечно. Это было давно и вроде недавно. Я из газеты ушел лет 16 назад.

— Вы уходили, и вам сказали с сомнением, а стоит ли уходить. Пожилой еврей в кадре, как это будет глядеться?

— Да, это мне сказал Павел Гусев, редактор "Московского комсомольца". Мне было тогда 46 лет. Я всегда ощущал себя пожилым евреем. А сейчас тем более. Когда живешь в России, то привыкаешь, когда тебя называют пожилым евреем или каким-нибудь еще евреем. Еврей — это еще ласковое слово... Говорят, это и в Америке бывает.

— Везде, наверное, бывает. Вот вы говорите "когда живешь". А как жить-то надо? Ваши взгляды меняются? Вы когда-то писали: "Если хочешь жить спокойно — ходи в телогрейке. Телогрейку никто не снимет. Женись на некрасивой — некрасивую не уведут. Жалуйся на жизнь, на здоровье, на сплошные неудачи, не возбуждайте зависти. Наоборот — еще и помогут. А здоровому, смелому, удачливому — зачем помогать? Ему хочется ножку подставить. Проверить, так ли уж он удачлив. Упадет, или не упадет. Хочется, конечно, чтобы он упал. Чтоб мы с ним сравнялись в невезении". Вы и сейчас так думаете?

— Ну, вы меня не понимайте так буквально. Зерно истины в этом, конечно, есть, хотя это писалось лет 18 назад в фельетоне "Эти гады на мерседесе". Сейчас мерседесов в Москве, как грязи. Я покупаю себе машины поскромнее. Конечно, это не жигули, но такие машины, которые не вызывают в людях ненависти и каких-то вопросов. Меня недавно остановил милиционер в центре, где очень много дорогих машин. Он меня узнал и сказал: "Лев Юрьевич, что же вы на такой машине ездите. Что это такое — "Ниссан Максима"? Я говорю: денег нет, вот на такой машине и езжу. Ладно, говорит, поезжайте, счастливого пути.

— Гаишник вас отпустил. Вам ваша популярность помогает или мешает?

— Она и помогает, и мешает одновременно. Помогает в таких ситуациях, как с милиционером. А мешает потому, что не очень приятно, когда на тебя всегда смотрят, разглядывают, подходят. Ты лишаешься одиночества, изолированности, огромной привилегии, которая дана каждому человеку, и которую люди, в общем-то, и не ценят. И в то же время, когда ты лишен этой известности — ты идешь в толпе, никто на тебя не смотрит, и ты понимаешь, что это не так уж и плохо — быть на виду.

— Это как наркотик. Говоришь со знаменитыми людьми — жалуются, мол, известность мешает жить. А если лишатся известности, то опять жалуются — не обращают на нас внимания. Это как солнечного света лишаешься?

— Совершенно верно. Только я не согласен, когда вы говорите про меня, что я знаменитый. Я не знаменитый, я популярный. Это Буш знаменитый.

— Ладно, а то утонем в лингвистических определениях. Я вот читал написанное вами и так и не понял — вы оптимист или пессимист? Что в вас преобладает?

— Я пессимист. Я думаю, что это национальное, хотя, конечно, есть евреи оптимисты. Но национальный менталитет все же у нас пессимистический: мы все время от жизни ожидаем самого худшего, самого плохого. И когда оно не случается, мы радуемся. Поэтому каждая минута одновременно и грусть, потому что может произойти самое неприятное, и радость — это нехорошее не произошло. Поэтому такой своеобразный оптимизм-пессимизм.

— Вообще, говорят, оптимизм или пессимизм во многом определяется отношением человека к разным материям, в том числе, и к выпивке. Здесь, Лев, вы человек необычайно противоречивый. С одной стороны, вы говорите, что очень любите пить и всегда любили. А с другой — мне очень понравился ваш "Перечислительный ряд": "Столичная. Имбирная, Стрелецкая, Юбилейная, Московское, Жигулевское, Рижское, Армянское, Немецкое, Хованское, Востряковское, Ваганьковское". В первом случае вы оптимист, а во втором — такой кладбищенский юмор...

— В жизни перемешивается все вместе. Ничего отдельного не бывает. Человек каждую минуту разный, каждое мгновение он другой, с каждой переменой ситуации ты тоже меняешься. Я, конечно, только о себе говорю. Вы сейчас напомнили мне то, что я сам подзабыл. Вот этот "Перечислительный ряд". Вот, например, я вспоминаю, как я был как-то на Востряковском кладбище. Было семь дней, как ушел из жизни замечательный человек Аркадий Вайнер. Очень был веселый человек. Вот, кто был оптимист, кто любил выпить, покурить, посидеть. Несмотря на возраст и болезни никогда не отказывался от компаний. Мы его поминали, потом поехали в ресторан еврейский. Грустный момент, но люди шутили все равно. В одном моменте были слиты и грусть, и оптимизм, надежда, воспоминания об очень веселом и талантливом человеке. Так что тут нельзя делить оптимизм-пессимизм, все это вместе.

— Вы здесь высказывали свое мнение — естественно, могут быть и другие — о некоей "заданности" еврейского характера. Вы как-то писали о своем пятом пункте и дальше задавались вопросом: интересно, когда в доме пожар, никто ни у кого не спрашивает про пятый пункт. Никто не спрашивает паспорт у пожарного, подставившего лестницу к твоему пылающему окну. Интересно также, что всем абсолютно безразлично, на каком языке будет написан рецепт, содержащий тайну бессмертия. Главное, чтобы он был действенным.

Так что в жизни главное?

— Сейчас пятого пункта в паспортах нет. Но, тем не менее, эта проблема пятого пункта сильно дискуссируется. Вы знаете о письме, в котором у Генеральной прокуратуры требовали запретить все еврейские организации?

Я вот теми словами, которые вы процитировали, хотел сказать, что когда припрет, когда что-нибудь серьезное случится, люди становятся братьями. Никто ни у кого не спрашивает национальность, никто не смотрит на форму твоего носа. А когда начинают делить деньги, привилегии, землю — то тут появляются споры о национальности. Недаром Михаил Жванецкий говорил, что, когда начинается война, мы все сплачиваемся. Это, собственно, касается не только России, но и любого другого народа.

— Вы когда-то задавались вопросом: свобода или колбаса? Это было лет двадцать назад. С тех пор прошла целая эпоха. Если бы сейчас вы об этом писали, то как бы сказали теперь?

— Когда я об этом писал, колбасы не было на прилавках. Вообще ничего не было, даже с хлебом были проблемы. А сейчас всего завались. Но деньги есть не у всех. Человек такое животное, что ему надо все больше и больше. Если у него есть деньги на вареную колбасу, а на копченую нет, — он начинает говорить: "Как хорошо было раньше при коммунистах, все были равны". Но это была равность бедных людей, у которых ничего нет. Некому было завидовать. А сейчас очень большие перепады.

Мне трудно ответить на ваш вопрос, как бы я сейчас написал. Писание требует размышлений, а вы хотите с ходу от меня ответ.

Человек никогда не бывает свободен. Это аксиома. Ему кажется, что он может достигнуть абсолютной свободы, и особенно ему это кажется в молодости. Независимо от режима, от социального строя, человека все время что-то опутывает. Ты стареешь, болезни тебя сковывают, о которых ты не думал, когда тебе было лет 20. У тебя возникают многочисленные связи, ты обременен семьей, ты зависишь от бесчисленного количества вещей. Я думаю, что абсолютная свобода — это состояние идиотов или абсолютно легкомысленных людей.

Я понял одно, что никто сверху свободы дать не может. Это внутреннее состояние человека, оно не зависит ни от чего. Даже при фашистском режиме были люди свободные и несвободные. Они думали, что это из-за Гитлера, но они были несвободны сами по себе. Свобода — это та вещь, которой ты должен лично добиваться для себя сам, не дожидаясь того, что кто-то ее тебе подарит. Чехов сказал замечательную фразу, что каждый день выдавливает из себя раба.

Главное — мучительный процесс самосовершенствования.

— Я полагаю, что вы через этот процесс проходите. И в связи с этим вопрос — почему в журналистике так много фамилий и так мало имен? Вот вы — имя. Что вас сделало человеком, к которому относятся с уважением?

— Спасибо за комплимент. Я стараюсь на эти темы не думать. Я иногда иду с каким-то человеком, профессором, академиком, совершившим какое-то открытие. Ко мне подбегают и просят автограф. А на него даже не обращают внимания, и мне неловко. Это все из-за телевидения. Но я все же надеюсь, что что-то есть во мне, кроме того, что делает телевидение, показывая меня каждый день. Что-то личное, мое, заслуженное, что помогает обратить на меня внимание. Хотя, конечно, телевидение раскручивает людей. Владимир Познер сказал, что, если каждый день показывать по телевидению зад лошади, то через месяц этот зад становится знаменитым. У меня на это есть ответ — но все равно он остается задом лошади.

— Насколько уровень нынешней журналистики приближается к чему-то добротному и профессиональному или, может быть, к заду лошади?

— Уровень журналистики в России очень низкий. Это видно по многим признакам. Как-то мне надо было организовать статью по поводу важной проблемы. Прошло несколько недель, но ничего не появилось. Я позвонил одному из руководителей газеты. Он мне говорит: понимаешь, если бы нужно было написать о том, что маньяк изнасиловал пятнадцать маленьких девочек, мы бы это выдали в тот же момент, все было бы написано замечательно. А вот на эту тему, просто нет у нас таких перьев, которые могли бы написать убедительно и интересно.

— Вы один из немногих журналистов, которые работали в газете, на радио, сейчас — на телевидении. Где вы больше всего имели возможность проявить себя, какая из ипостасей ближе вашему сердцу, больше дает самовыражаться?

— Было бы идеально, если бы это было все вместе. Когда я вошел в телевидение и это стало забирать много сил, потому что это камеры, свет, монтаж и черт-те-что еще, то я все равно заставлял себя писать. И считаю для себя идеальной ситуацией, если бы был такой телевизионный эфир и еще можно было бы при этом писать, потому что большой минус телевизионных журналистов, что они не пишут, а минус пишущих в том, что они не всегда умеют публично хорошо говорить. Идеал — когда есть и то, и другое.

— Вы хоть приблизительно подсчитывали, сколько людей прошли через вашу журналистскую биографию?

— Тысячи.

— А по какому принципу вы их выбираете?

— Традиционный классический жанр — это разговоры со звездами. У меня мечта сделать такую передачу, где я мог бы поговорить с первым встречным. Я даже придумал формат передачи, которая бы так и называлась "Первый встречный". Пытался пробить, но не получилось.

— А вы питаете иллюзию, что первый встречный будет обязательно интересным?

— Это зависит от техники, от профессионализма.

— Люди интереснее, чем вы их представляете или они вас разочаровывают?

— По-разному бывает. Иногда интересные, знаменитые люди в эфире напрягаются, зажимаются. Или вы их напрягли. Ваша задача их расковать, чтобы они забыли про камеру и про микрофон. Могу сказать, что я терпеть не могу делать интервью с ведущими. Только не примите это на свой счет. Мне кажется, что это похоже на однополую любовь. Тем более что мне приходилось в эфире их спрашивать о чем-то, и мне надо делать вид, что я не знаю, что они ответят, а ведь на самом деле знаю их насквозь и с ними не раз выпивал вместе.

— Вы готовитесь к передачам, читаете досье какое-то?

— Конечно, обязательно. Редакторы работают, готовят вопросы. А вообще я готовлюсь всей своей жизнью к каждому своему эфиру.

— Я тоже покажу свою осведомленность. Вы в своих записных книжках отмечали, что юмор как капитан корабля, должен покидать человека последним. Вы и сейчас таких мыслей придерживаетесь?

— Безусловно. Юмор — самое может быть ценное качество человека. Это то, что позволяет людям уживаться вместе. Люди, у которых нет чувства юмора, не могут ужиться друг с другом. В нас масса врожденных качеств, которые умирают, если их не развивать. И чувство юмора тоже надо развивать.

— А перед вами не стоял традиционный вопрос — ехать-не-ехать?

— Обязательно, конечно. Я в свое время, когда первый раз поехал в Израиль, понял, что не могу там жить, потому что там все евреи. Я понял, что я там перестаю быть евреем. Потому что, с моей точки зрения, евреи — это меньшинство. А там евреи — большинство. А еврей не может быть большинством. Ощущение исключительности исчезает.

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
To prevent automated spam submissions leave this field empty.
CAPTCHA
Введите код указанный на картинке в поле расположенное ниже
Image CAPTCHA
Цифры и буквы с картинки