В начале 50-х годов примыкающая к обрыву над морем часть прибрежной курортной зоны Одессы, знаменитого Большого Фонтана, вместе с участком трамвайной линии и верхними маршами лестницы, ведущей к пляжу, сползла вниз. Поэтому основные посетители пляжей – мамаши с детьми и приезжие курортники – переместились на другие пляжи, а этот так и остался без благоустроенного спуска и не обзавёлся навесами.
Но молодёжь это не испугало – вскоре в верхней части откоса крутого обрыва высотой 50-60 метров были протоптаны тропинки. Отсутствие на пляже «цивилизованных» посетителей позволяло беспрепятственно играть в волейбол, не рискуя попасть мячом в загорающую матрону, которая наверняка не постеснялась бы энергично выразить свой праведный гнев. Этот пляж одесская молодёжь называла «студенческим» – на нём во время летних каникул собирались студенты и старшеклассники.
Там Борис познакомился с москвичом Юрой, приезжавшим из года в год летом к своим родственникам. Он понравился Борису, и тот ввёл его в свою молодёжную компанию, которая принимала далеко не всех. А Юра сразу стал там «своим» благодаря весёлому нраву, лёгкому характеру и прекрасному чувству юмора.
В разгар зимней экзаменационной сессии 4-го курса на доске объявлений кафедры появился перечень предприятий, на которых предполагалась производственная практика. Среди них был знаменитый ЗиЛ – московский автозавод им. Лихачёва, но общежитие на первую неделю там не предоставлялось.
Это была реальная возможность целый месяц жить в Москве, в которой Борис раньше не бывал. Неслыханная удача! Но эту неделю надо где-то прожить… О гостиницах в те годы нельзя было и мечтать – даже приезжавшие в командировки, как правило, не могли туда устроиться без брони или других возможностей, студенту недоступных.
Знакомых в Москве, кроме Юры, у Бориса не было, а поехать очень хотелось. Он знал, что тот живёт вдвоём с мамой и у них три комнаты. Поколебавшись, позвонил Юре и спросил, сможет ли провести неделю у них.
– Конечно, приезжай!
– Юра, спроси разрешение у мамы.
– Ты не знаешь мою маму. Она только обрадуется возможности пообщаться с земляком.
– Нет, Юра, ты всё-таки спроси. Без этого я не поеду. А вечером снова позвоню – надо подать заявку на место практики.
Вечером приглашение было подтверждено. Так Борис оказался в Москве.
Поезд прибыл днём, когда Юра был в институте. Пользуясь полученной по телефону подробной инструкцией, Борис доехал до нужной станции метро, пришёл к указанному дому и позвонил в звонок, под которым была прикреплена табличка с фамилией (их на дверном косяке было несколько).
Ему открыла высокая женщина с пепельными волосами, открытым дружелюбным лицом, прекрасной осанкой, и по-доброму пригласила:
– Проходите, Боря, располагайтесь. Вот ваша комната.
Он оказался в очень небольшом помещении, в котором умещались лишь небольшая кровать и узкий шкаф, утопленный в нишу. Но этого было совершенно достаточно – прекрасно решилась проблема проживания до получения места в общежитии!
– Если хотите умыться с дороги, придётся это сделать над раковиной в общей кухне,– сказала Эмилия Марковна.
С первой минуты общения она вызывала симпатию. Говорила негромким голосом приятного мягкого тембра, с неподдельным интересом слушала, тактично задавала вопросы. Борис уже знал от Юры, что Эмилия Марковна – одесситка, в молодости переехавшая в Москву, что с отцом Юры она давно рассталась и в родном городе практически не бывает.
Привезенные Борисом специфически одесские продукты приняла с благодарностью и мимолётной грустной улыбкой. «Наверное, какие-то ностальгические воспоминания всё же остались…» – подумал он.
Несколько дней, проведенных в этом гостеприимном доме, пролетели быстро. Юра помог Борису приобрести билеты в театры, познакомил с интересными молодыми людьми. Но всё это было вечерами, а днём Юра был занят в институте, и Борис, устав от хождения по незнакомому городу, по несколько часов проводил в обществе Эмилии Марковны.
Вскоре Борису стало казаться, что они давно знакомы, настолько легко и просто было с ней разговаривать. Её доброжелательная манера общения распространялась не только на него: точно так же она беседовала с девушкой – знакомой Юры, которая однажды пришла, наверняка зная, что тот в это время в институте.
Естественно, Борис деликатно удалился в отведённую ему комнатку, но по отрывкам доносящихся фраз понял, что девушка пришла со своими проблемами к самой Эмилии Марковне, а не оказалась там случайно в отсутствии Юры.
Предположение оказалось верным – после ухода девушки Эмилия Марковна пояснила:
– Понимаете, у неё личная, сердечная проблема. Обсуждать её с собственной мамой не решается, с подругами не хочет. Вот и пришла ко мне.
«Значит, Эмилия Марковна пользуется безоговорочным доверием у подруг сына», – подумал Борис, и это вызвало ещё большее уважение.
Получив место в общежитии, Борис неоднократно бывал в том гостеприимном доме. Эмилия Марковна работала экономистом и, по-видимому, получала очень скромную зарплату. Видно было, что в финансовом плане им нелегко, но она умудрялась вести хозяйство так, что недостаток средств совершенно не ощущался; это было заметно по многим подробностям их жизни.
Разговаривать с ней всегда было интересно; чувствовалось, что она была полностью в курсе молодёжных увлечений сына и его друзей – песен, стихов, лишь недавно появившихся музыкальных групп, спортивных пристрастий и т. п.
Окончив институт и начав работать на заводе, Борис через несколько лет стал изредка приезжать в Москву по служебным делам. Конечно, при первой возможности он навещал своих знакомых, но как-то так получалось, что Юру он часто не заставал дома. Получив инженерно-строительное образование, тот свободное от работы время активно занимался делами, от строительства далёкими: руководил самодеятельным коллективом крупного универмага, публиковался в журнале «Крокодил» и даже имел удостоверение его внештатного корреспондента, сотрудничал с отделом сатиры и юмора журнала «Юность». Так что общался Борис с Эмилией Марковной чаще, чем с её сыном, но неизменно получал от этого удовольствие
А потом Юра неожиданно заболел, в начале июля попал в больницу и вскоре умер. Случайно и с опозданием узнав об этом, Борис позвонил Эмилии Марковне, внутренне готовясь к естественному для матери в этой ситуации тяжёлому разговору, слезам и причитаниям.
Но она и здесь оказалась на высоте – сдержанно выслушала соболезнования, коротко ответила на вопросы и неожиданно спросила, не собирается ли он в конце апреля будущего года быть Москве.
– Возможно, – ответил Борис, – а почему вы спрашиваете?
– 24-го апреля день рождения Юры, и я хочу, чтобы в этот день собрались в нашем доме его друзья.
«Железная женщина!» – подумал Борис.
В тот год ему попасть в Москву не удалось. Но в следующем году к дню рождения своего товарища он смог так организовать командировку, чтобы проездом оказаться там, и из зала прилёта аэропорта позвонил Эмилии Марковне.
– Боря, как хорошо, что вы здесь, – услышал он знакомый голос. – Приезжайте, буду вам рада.
Волнуясь, позвонил в знакомую дверь. Как пятнадцать лет назад, дверь открыла Эмилия Марковна – совсем седая, но также подтянутая, как будто не прошли годы:
– Проходите, Боря, вы как раз вовремя – ребята ещё не разошлись.
Почти всё пространство наибольшей из трёх комнаток занимал стол, за которым плотно сидели молодые люди. Стол был плотно заставлен изысканными яствами (достаточно упомянуть бутерброды с красной икрой и красной рыбой). Ввиду недостатка места на столе букеты цветов стояли на подоконнике и даже один – на шкафу.
Но больше всего удивили Бориса не непривычно для этой семьи роскошный стол и цветы. В руках одного из гостей была гитара, и под её переборы все пели весёлую песню!
Когда песня закончилась, Эмилия Марковна представила Бориса, и застолье продолжилось чтением знакомых ему хороших стихов и пением. В перерыве кто-то предложил тост (как он понял, не первый): «За нашего дорогого Юру!» (именно так, а не за память о нём).
Борис смотрел на этот стол и представлял, что Эмилия Марковна наверняка целый год, прошедший с прошлого дня рождения сына, не только откладывала часть своей небольшой зарплаты, но и доставала дефицитные консервированные продукты, чтобы организовать это застолье.
Она смотрела на друзей и приятелей сына и вспоминала его. А они не произносили поминальных речей, а пели его и их любимые песни, читали стихи и даже вспоминали его шутки…
«Возможно, что-то в этом есть», – подумал Борис, хоть и не совсем принял такую не очень привычную форму поминовения.
Несколько лет ему не удавалось приезжать в Москву в этот день. Бывая там, иногда навещал Эмилию Марковну. Она интересовалась его жизнью, работой, проблемами, но о Юре они не говорили – чувствовалось, что ей это тяжело: ведь всё это могло быть и у её сына… Однако она ни разу не дала это понять, а лишь с неподдельным, искренним интересом спрашивала и слушала.
Однажды Борис взял с собой в Москву девятилетнюю дочь, чтобы показать врачам. Об её рождении Эмилия Марковна знала, но о том, что девочка заболела, знать не могла. Отвезти дочь после состоявшейся консультации в Черёмушки, где они остановились у друзей, и вовремя вернуться в министерство на назначенную важную встречу - он не успевал. А дом, где жила Эмилия Марковна, был недалеко от министерства.
Борису очень не хотелось подвергать замечательную женщину такому испытанию – всему должен быть предел: ведь впервые увидев девочку, она ещё острее почувствует, что и у неё могла быть такая внучка…
Но другого варианта не было, и он решился. Правда, предварительно звонить, как делал это обычно, не стал, рискуя не застать её дома – наверное, подсознательно откладывая реакцию Эмилии Марковны.
Звоня в знакомую дверь, непроизвольно обнял дочь за плечи и понял, что волнуется.
Открывшая им Эмилия Марковна была уже не такой статной – она показалась чуть ниже ростом и непривычно куталась в тонкую шерстяную шаль. Увидев рядом с неожиданным гостем Борисом девочку, она отреагировала совсем не так, как он того опасался – сдержанное и отрешённое выражение её лица мгновенно сменилось доброжелательной, радостной улыбкой:
– Вот это гости! Проходите, пожалуйста.
В комнате Эмилия Марковна продолжала говорить:
– Раздевайтесь, у меня тепло. Борис, познакомь меня с дочкой – это ведь она? Впрочем, я сама: меня зовут Эмилия Марковна. А ты, конечно, Таня, твой папа мне говорил о тебе, но я не представляла себе, что ты уже такая большая. Располагайтесь, я сейчас приготовлю чай – вы, наверное, замёрзли.
Борис не узнавал эту обычно немногословную и сдержанную женщину. Но через несколько мгновений сообразил, что она тоже волнуется и просто не успела сразу взять себя в руки…
Вернувшись из кухни с чайником в руках, она снова была той Эмилией Марковной, которую он знал два десятка лет. Выслушав объяснения Бориса, она обратилась не к нему, а к Тане:
– Пусть папа идёт по своим делам, а мы с тобой найдём, чем заняться.
Никакого сюсюкания, никакого внимания на уродливый подголовник корсета, торчащий на железных штангах из-под воротника платья девочки, дружелюбный спокойный тон продолжающегося разговора.
Вернувшись через пару часов, Борис с облегчением увидел, с какой непоказной искренней заинтересованностью в жизни девочки общается с ней Эмилия Марковна, хоть это ей совсем непривычно и явно нелегко, и в очередной раз подумал: «Железная женщина!».
В следующий свой приезд в Москву он узнал, что Эмилия Марковна умерла и похоронена рядом с сыном на каком-то отдалённом кладбище, где Борис так и не был, – ведь она всегда говорила с ним о Юре как о живом, и в их общении ни разу не обсуждалась поездка на его могилу. А узнать название кладбища и места захоронения было уже не у кого...
Возможно, это и хорошо – он запомнит их обоих живыми.
Добавить комментарий