— Девочки, слышали? Наши забастовку объявляют! — весело крикнула Мила.
— Ты о чём?
— А вы не в курсах? У неграждан медикейт забирают и на медикэр переводят, а там покрытие хуже. Вот наши протестовать решили — на День Победы марш намечен.
— Да брось ты, чепуха какая-то. Нам жильё, фудстэмпы, деньги дали. Добастуются, что всё отберут…
— Не отберут. Мы жертвы коммунизма и антисемитизма — нам положено. Ты, Галя, можешь не ходить, а я пойду. У меня медаль за ударный труд есть — её надену.
— У меня медаль за ударный труд тоже имеется, и не одна. Только награды эти мы не здесь заслужили.
— И что?
— А то! Там ни в каких демонстрациях не участвовала и тут обойдусь, — подытожила Галя.
— Это каждого личное дело — в Америке свобода слова.
— А где демонстрация будет? — поинтересовалась Полина.
— Говорят от Шалома до Джуйки пойдём. Из «Русского Круга» желающих автобусом к Шалому привезут.
Митинг был заранее согласован с городскими властями.
— Часа вам хватит? — спросила клерк в мэрии Кливленд Хайтс.
— Думаю, за час управимся, там метров сто — не больше, — отвечал ходатай, а по совместительству — хозяин «детского садика» Шалом, Миша Кульман. Он же сегодня — владелец ещё трёх разнопрофильных бизнесов, а в прошлом могильщик двух обанкротившихся, чьи похороны он удачно использовал для личного обогащения.
Работница мэрии недоумённо посмотрела на него. Миша сообразил, что метры являются недоступной единицей измерения для рядовой работницы городской канцелярии.
— Около трёхсот футов, — быстро поправился он.
Скоро Миша получил положительный ответ на проведение демонстрации.
9 Мая американцы удивленно взирали на нестройные ряды пожилых людей, медленно бредущих по дороге, перекрытой полицейскими. Демонстранты держали в руках кустарно исполненные транспаранты, декларирующие право на медикейт. Главным украшением шествия был неизвестно откуда добытый скромного размера красный флаг. Отсутствие серпа и молота на нём не умаляло его значимости. Для митингующих он олицетворял победу СССР в Великой Отечественной войне.
Возглавлял шествие Миша Кульман, он же держал красное знамя. Идея проведения данного мероприятия была ему чужда, но что он мог поделать, если об этом просили клиенты «Шалома»? Отказ в организации и неучастие в шествии могло обернуться их потерей. Миша, с присущей ему лёгкостью, принял безальтернативный выбор. Глядя на его сияющее лицо, можно было подумать, что все последние годы бизнесмен Миша Кульман, по прозвищу Планшет, только и мечтал о параде — столько добрых слов он находил для своих подопечных, распространяя позитив и энергию лидера...
Через два года после описываемых событий Мише грозил реальный срок за приписки и подлог. Его смелость или, скорее, наглость, а впрочем, и то, и другое не имели предела. Он, как Чичиков, заигрался с «мёртвыми душами», умудряясь последних возить на приёмы к врачам. И сидеть бы Мише на американской шконке, если бы не был он тем, кем был…
В день суда по делу Миши Кульмана невиданное нашествие колясочников явилось взору службы безопасности, что явно осложнило передвижение посетителей и работников по муниципальному учреждению. Инвалиды, стремясь оказаться поближе к лобному месту, невзначай задевали друг дружку, цеплялись колёсами и переругивались на непонятном персоналу языке. Проходы в зале суда были буквально забиты ими. Прибывшие для дачи свидетельских показаний в защиту своего любимца, они не могли встать со своих колясок при появлении судьи, что, впрочем, не умалило, а усилило трагикомичность ситуации.
— Лежать мне на кладбище лет пять как, если бы не Миша.
— Да я и жива только благодаря Мише.
— Пожалуйста, не сажайте Мишу! Мы умрём без него!
Один за другим на ломаном английском выступали свидетели. Эти отчаянные искренние речи больных старых людей, вставших на защиту Миши Кульмана, произвели на судью неизгладимое впечатление. Несмотря на очевидные доказательства вины подсудимого, судья назначил Майклу Кульману условный срок — два года, с обязательным ношением браслета.
Но оставим Мишу и вернёмся к описываемому событию …
Ордена, медали, пилотки, морские бескозырки, армейские ремни… Полина, в алой косынке из 50-х, которая явно была ей к лицу, выделялась в толпе как маячок.
«Из каких кладовых они всё это повытаскивали на белый свет?» — удивлялись русскоязычные работницы Джуйки, сочувственно глядя на «родных» бабушек и дедушек.
Лица демонстрантов излучали счастье, они нарочито громко разговаривали, смеялись и шутили.
— Веня, почему не на лошади и без будёновки?
— Так ветром сдуло.
— А лошадка?
— Померла давно.
Веня пользовался популярностью…
— Бениамин Барухович, вас поздравить можно, когда свадьба?
— Свадьба скоро, но поздравления принимаем заранее, желательно в конвертируемой валюте.
— A что ж Белла Давыдовна не с вами?
— Белла Давыдовна — невеста, ждёт жениха дома. А ты, Сёма, лучше за своим пирожком смотри. Знаешь, на какой орган твоя пилотка похожа?
— Полтос совместной жизни, как не знать. Веня, мне волноваться нечего, ты беспокойся — невеста-то дома одна-а-а …
— Музыки не хватает. Забыли Мише сказать, чтоб оркестр школьный пригласил, — посетовала Полина.
— У меня оркестр в ушах, так и слышу: «Вставай, страна огромная». Под Киевом зацепило, а так до Берлина дошёл бы. Семнадцать мне было.
— Вы — наш герой, Лев Маркович! Представляю, каким вы шустрым и симпатичным пареньком были тогда на фронте.
Лев Маркович оставил комплимент дамы без внимания. Невысокого роста, со впалыми щеками, тонким ртом, сухонький и сгорбленный, как крючок, он катил перед собой ходунки. День улыбался синевой неба, ярко светило солнце, но в сознании Лёвы «ярость благородная» вскипала, как волна, а вокруг ложились смертельные снаряды, как тогда в сорок третьем.
Митингующие бурлили, словно пузырьки на поверхности кипящей воды; бабушки и дедушки выкрикивали лозунги на русском, иногда и на английском с жёстким, как кирзовый сапог, акцентом и, казалось, за короткое время помолодели лет этак на сто. Так помолодели, что не заметили, как прошли положенную дистанцию — шли бы и шли, но полицейские дальше не пустили.
Остановившись и сбившись на финише в кучу, демонстранты внезапно сникли. Нести обратно транспаранты, пусть и нетяжёлые, не было сил. Мише пришлось собрать их и тащить на себе до ближайшего мусорного контейнера.
Поникшие, скукожившиеся борцы за бесплатное медицинское обслуживание молча брели по тротуару маленькими группками по двое, по трое, а то и по одному.
Гормон радости улетучился, действие адреналина прошло, накатила усталость, сковала боль в суставах и пояснице; как хромая лошадь по брусчатке, застучала аритмия; давление поднялось, напомнив о возрасте.
В «Шаломе» и «Русском круге» демонстрантов ждал обед в честь Дня Победы. Поев и отдохнув, затянули любимые песни: «…с сединою на висках», «…вьётся в тёплой печурке огонь» … Прослезились, расцеловались, забыли про обиды и распри — царило полное единение и любовь. Праздник удался!
Разговоры о беспрецедентном шествии в День Победы за право на бесплатную медицину долго циркулировали в русской комьюнити города Кливленда. Пересказы обрастали подробностями, которых не было. Говорили, что Белла — невеста Вениамина Баруховича, ввиду своих необъятных размеров, приглянулась чёрному полицейскому и Веня полез в драку. А мы-то знаем, что Белла Давыдовна сидела дома и на демонстрации не была. Говорили, что не только в местной русской газете осветили демонстрацию, но и в других, даже российских, но никто не видел и не читал этих статей, а имя того, кто говорил, что видел и читал, позабыли….
Постепенно рассказы о великом походе русскоязычной «восьмой программы» затихли, а вскоре и вовсе быльём поросли.
Добавить комментарий