Он был чрезмерно восприимчив к пустякам, этот легкоранимый Саня, мой старый товарищ. И неважно, будь то люди или какие-нибудь чепуховые обстоятельства, − любая нелепость могла внезапно подтолкнуть его в водоворот самобичевания и уныния. И наоборот, самая малость − шальная мысль, женский мимолетный взгляд, строка из хорошей книги, дождик, не видящий солнца, и много чего еще − беспричинно возбуждали, поднимая настроение.
В тот ноябрьский тускло-серый день, заехав по оказии в местный университет на однодневную конференцию, Саня встретил там давнего, но шапочного знакомого, Валеру Судьбина. Судьбин оказался одним из приглашенных организаторами "говорунов", коим по статусу своему и научной репутации полагалось собрать большую аудиторию рядовых, малоизвестных участников. Переехав в Штаты из Москвы в начале девяностых, Судьбин быстро пошел в гору, из доцента шагнув прямиком на ставку полноценного профессора − по американским стандартам, случай беспрецедентный.
Валера, как обычно, не подкачал, доложившись уверенно, с деланным энтузиазмом матерого спикера. И, в диковинку для русскоговорящих, на вполне сносном английском.
После перерыва и бесплатного перекуса, Саня, прихватив картонный стаканчик с горячим кофе, удобно разместился в ближайшем к проходу кресле − легче ретироваться, если наскучит.
Валера Судьбин, про себя: “Где-то я его встречал, вот этого, у самого прохода... Дай Бог памяти… Знаю, что наш, из Союза, копается в какой-то чепухе, печатается редко… Но имя не помню, хоть убей. Надо, однако, поздороваться − смотрит на меня в упор, с ожиданием. Улыбнусь широко, как старому дружку... Величать не обязательно − сколько, мол, лет приятельствуем. Ну давай, Валера, брякни чего-нибудь радушное, земляцкое..”
"Ну хоть на русском конференцию проводи, одни наши вокруг!" − возвращаясь в аудиторию из вестибюля, приостановился у Саниного кресла Судьбин.
С Валерой был никто иной, как сам Георгий Пунин, − научное светило и большой эрудит, неизвестно каким образом избежавший до сих пор присуждения Нобелевской премии. Впрочем, в этом смысле у него не все еще было потеряно. Для своих шестидесяти семи, Пунин выглядел довольно прилично: худощав, большеголов и без намека на седину в оставшемся на макушке кусте пыльно-рыжих волос.
Озадаченный Саня, не будучи лично знаком с Пуниным, протянул руку и тактично представился:
− Александр. Не встречались, но я, конечно, наслышан.
Пунин, про себя: “Еще один. Сколько у него тут знакомых... Наслышан он.... Хоть бы один попался с именем, а то все муравьи какие-то. Вот и руку сует...”
− Нет, по-моему, не встречались, − отрешенно согласился Пунин, пожав Санину руку. Рукопожатие его было небрежным и ускользающе-вялым. Мысли Пунина витали в облаках: после окончания конференции, он собирался в аэропорт и оттуда прямиком в Париж, на международный симпозиум.
В какой-то момент, решив не терять время на оставшиеся по расписанию монологи заштатных участников, Саня надумал улизнуть. Благодаря Судьбину и его интересному докладу, в Саниной неглупой, в общем-то, голове заворошились любопытные мысли и ему не терпелось поскорее вернуться к себе в лабораторию и все неспеша обмозговать.
Минутное знакомство с Пуниным добавило положительных эмоций: у Сани появилось ощущение этакой пушкорылости, артельного сопричастия, которого ему часто недоставало из-за неуверенности в себе и робкого характера. Набросив куртку, он, пригнувшись − уже началось следующее выступление − вышел из аудитории.
Ноябрьское бледное солнце не грело. Университетский городок выглядел неуютно-пустым. Тут и там изредка мелькали озабоченные фигурки американских студентов − стихийных заложников причудливой системы местного образования. По правилам которой, за безумную, по сути дела, плату, они были лишены одного из главных достоинств нормального университетского существования: постоянного коллектива студенческой группы. Натянув поглубже шапку-колпак и водрузив на нос темные авиаторы, Саня направился к автомобильной парковке.
У дороги, рассекающей кампус на две неравные части, он заметил чем-то встревоженного, как ему показалось, Пунина, беспрерывно поглядывающего на часы. Сане тотчас вспомнилось: большой ученый летит в Париж и, похоже, опаздывает на самолет. Не раздумывая, он решил подсобить человеку, пусть и не без малой личной выгоды: "Подвезу мужика, авось и закрепим знакомство, пригодится в работе". Подойдя к Пунину, Саня глупо и некстати осведомился:
− В Париж, значит, летим?
Георгий Пунин, не вслух: “Кажется тот самый субъект, Валеркин кунак. Свалился на мою голову. Все они до тошноты одинаковые: липнут как банные листы к жопе. Так и свербит приобщиться к чужим лаврам”
− I am sorry? − вопросительно и будто не узнавая Саню, ответил ему по-английски Пунин.
− На самолет успеваете? − продолжил на русском смутившийся Саня, хоть и не навязываясь в открытую, но с явным подтекстом. Допустить, что яйцеголовый Пунин уже позабыл об их недавнем знакомстве, Сане было невдомек.
− А, да-да, конечно, успеваю, − глядя куда-то в сторону, избегая узнавания, пробомотал Пунин.
Георгий Пунин, про себя: “Разбежался. Подвезти, видать, надумал, в аэропорт. На кой ляд ты мне сдался. У меня доклад еще не написан, тебя развлекать недосуг. Да и такси вот-вот подрулит”.
− Ну что ж, счастливого пути! − изрек Саня нарочито бодро, покраснев и не зная куда девать глаза.
Пунин, не вслух: “Смотри-ка, какой ранимый. Сконфузился.... Тоже, небось, амбиции есть. О Нобелевской мечтает, не меньше...”
− Спасибо, − отсутствующий взгляд Пунина дал Сане понять, что разговор завершен и тема бескорыстного, что называется, таксиста, исчерпана.
Ругая себя за нелепую сцену, Саня развернулся и пошел к парковке. Приподнятое еще минуту назад настроение безвозвратно исчезло. Хуже всего казалось даже не то, что мог подумать о нем Пунин: к примеру − еще один лапоть рвется в знакомые − или что-нибудь в этом роде, куда менее лестное. Доля правды неизбежно была бы в любом его суждении − вот что удручало мнительного Саню больше всего и самоутешения, кроме банального "да пошел ты..." не приходили в голову.
Георгий Пунин, про себя: “Потопал. Гусь лапчатый. Сколько вас таких лезет в друзья... А потом рекомендации вам пиши, соавторствуй в ваших дурацких статьях... Где же это гребаное такси? Не опоздать бы на самолет.”
Неожиданное облегчение Сане принесло булгаковское, пускай и не вполне подходящее к ситуации, но по сути близкое: "Никогда и ничего не просите!". Но за Булгаковым вспомнился чеховский Иван Дмитрич Червяков и Сане стало совсем грустно.
В таких растрепанных чувствах, уже подходя к автостоянке, Саня увидел неподалеку от своей машины двух увлеченных разговором студенток, весело и по-американски беззастенчиво галдевших на всю округу. Одна из них, та что помиловиднее, вдруг улыбнулась ему и почему-то игриво махнула рукой. Пунин и связанные с ним переживания мгновенно исчезли, отодвинувшись куда-то вбок, на задний план.
Студентка, подруге: “Смотри, какой грустный мужчинка идет. В годах, но еще симпатичный. Подклеимся? В ресторан сводит наверняка. Как минимум. А дальше по обстановке”. Подруга: “Совсем обалдела ты, Линда. Мне кажется, он адьюнкт профессор, по совместительству из местного НИИ, лицо уж очень знакомое.”
Застигнутый врасплох этой нечаянной улыбкой, легкоранимый Саня неожиданно для самого себя заключил, что усложнять обыденное не имеет смысла, особенно если речь идет о пустяках, которые проще забыть.
Георгий Пунин, себе: “Теперь и впрямь не успеваю. Долбанное такси. Надо было ехать с этим пройдохой”.
Борт в Париж улетел без него. На оплаченное спонсорами конференции роскошное кресло в бизнес-салонне Air France, бортпроводники усадили тучную негритянку, чье законное место находилось в корме самолета, рядом с туалетом. Все билеты на следуюшие рейсы, увы, были распроданы. Пленарный доклад Пунина, и причитающееся за него солидное денежное вознаграждение, не состоялись.
У себя в лаборатории Саня, как был, в куртке и вязаной шапочке, − некогда раздеваться, не вылетела бы птичкой из головы идейка − торопливо набросал схему эксперимента. Все оказалось исключительно просто и, главное, вполне осуществимо. Странно, что до него, похоже, никто не смекнул.
Через два месяца лучший научный журнал страны принял его статью к опубликованию. Еще через полгода, работа была полностью завершена и одобрена к публикации в легендарном академическом еженедельнике Европы − без сучка и задоринки, с эмоциональными отзывами именитых рецензентов.
Посыпались, как листья с деревьев, приглашения на симпозимы и конгрессы, региональные и международные. К концу следующего года по электронной почте пришло письмецо из Калтеха − того самого, с зоологическим чутьем на будущих Нобелевских лауреатов.
Сане предлагалась, ни много ни мало, временная ставка доцента, без преподавательской нагрузки. Студентов, мол, сами обучим, а ты только работай и зарплату получай. Не дашь маху − утвердим на постоянную профессорскую должность.
Саня не оплошал.
2021
Добавить комментарий