Кто-то ведь должен написать об этой общаге. А иначе те пять долгих лет, припрятанные в головах увядающих очевидцев минувшего действа, канут в никуда, растворятся бесследно в непроглядной толще времени. Не исключено, конечно, что уже и есть рассказик или повестишка какая-нибудь о том месте и тех конкретных годах. Ну что ж, пусть будет еще одна заметка – сколько людей, столько и мнений.
Здание это было двухэтажное, кирпичное, постройки начала 19 века. Бывшие палаты одного из местных купцов первой гильдии. По официальной версии, в царское время в доме находилась женская общеобразовательная гимназия. По неподтвержденным слухам и глубокому убеждению некоторой части его обитателей, до революции здесь благоденствовал один из 67 официально зарегистрированных в городе домов терпимости.
Рядом с общежитием, в упомянутый выше пятилетний срок, располагался окруженный забором небольшой и уютный дворик, в котором ютились еще три-четыре жилых строения – все одноэтажные, неприметные домишки.
При входе, сразу за массивными дверями, запиравшимися на ночь, размещались мужской туалет и единственная в общежитии душевая комната. Душевая напоминала парилку с двумя секциями и крошечным окошком под самым потолком. Там, перед каждым новым годом, мужское население общежития наливалось пивом в преддверии основного застолья.
Туалет являл собой воплощение всех совковых сортиров: громоздкое зеркало над четырьмя умывальниками отражало в себе шесть бездверных кабин с унитазами, разделенных шиферными перегородками.
Производство туалетной бумаги в те годы отечественная промышленность ещё не освоила, и на подтирку шли наиболее доступные печатные средства массовой информации СССР. Справление большой нужды, таким образом, непременно сопровождалось внимательным изучением общенациональный и международной обстановки. Заголовки статей, наиболее подходящие к ситуации − любопытно, что подходили, за редким исключением, все − тщательно вырывались и плевком наклеивались на перегородки.
Настроение взбирающихся на унитаз и эластичность облегчения их измученных нерегулярным питанием кишечников, нередко зависели от соответствия газетных рубрик предстоящему акту. “Тщетные потуги”, например, описывающие будто бы невеселую жизнь парижского пролетариата, уступали по эффективности вдохновляющему “Напряжения не ослаблять!”, повествующему о строгом контроле за проведением в жизнь директив партии и правительства.
Далее, по коридору налево, дислоцировался наблюдательный пункт старушек-вахтерш, в число обязанностей которых входили проверка документов у чужаков (своих старушки знали в лицо), по той или иной причине заглянувших в общагу, и вызов студентов к единственному в общежитии телефону. Старушки менялись посменно, внося своим круглосуточным бдением некое подобие уравновешенности и деликатного присмотра за беспорядочным студенческим существованием.
Сразу за вахтой, по правую руку, размещался диван №1, на котором обычно кто-нибудь сидел, поглядывая с эротической заинтересованностью на проходящих мимо лиц противоположного пола.
Напротив дивана №1 мостилась небольшая, но уютная кафешка на четыре стола, где статная в свои неполных сорок пять женщина, подтянуто экипированная в белый халат и поварской колпак, подкармливала − часто за здорово живешь − оголодавших студентов, растративших свои последние копейки на водку. Кафешка обыкновенно была закрыта: вряд ли она приносила доход местному управлению общепита.
Вслед за диваном №1, минуя несколько двустворчатых дверей в жилые комнаты, взбегала на второй этаж широкая, парадная в старопрежние годы, лестница. Перед ней, сразу за кафешкой, коридор сворачивал под прямым углом налево и тянулся далеко вниз, где, опустившись на несколько ступенек, сужался до ширины размаха рук.
С правой стороны просторной части холла, между дверьми в жилые комнаты, базировался диван №2, используемый обитателями мужского пола с той же целью, что и диван №1. Напротив него, вдоль высоких окон, размещалась пара-тройка кухонного типа столиков для занятий.
Во время нередких вечеринок, столики убирались, освобождая место для танцев: ритмичных содроганий под золотые хиты 80-х − Boney M, Abba, Modern talking, Animals, Ottawan, Uriah Heep, Юрий Антонов и, конечно же, Машина Времени. Преподаватели, засылавшиеся в общежитие администрацией университета − профкомами, деканатами, комитетами комсомола и пр.− приглядывать за порядком, в такие гулянки обычно вели себя мирно и в ход событий не вмешивались, с завистью и интересом наблюдая за резвящимся молодняком.
Второй этаж по композиции напоминал первый, с той лишь разницей, что на нем имелась комната отдыха и развлечений, вмещавшая в себя десяток стульев и цветной телевизор “Горизонт”. Комната обычно пустовала, потому что по телевизору, кроме неутомимых “пильщиков” из бесконечных скрипичных концертов, смотреть было нечего. В плане развлечений, однако, она представляла для обитателей общежития некоторый интерес: в ней уединялись случайные парочки по принципу: кто первый пришел, тому и ключ в руки.
20 лет спустя, на фотографии, полученной от друзей-сокурскников, персонажей тех блеклых лет: здание общежития нежилое, пустует; окна заколочены щитами дсп; во внутреннем дворике бурьян по пояс. В бурьяне стоят постаревшие однокашники, натужно улыбаясь, словно от неловкости за свой бывший и такой неприглядный теперь очаг.
30 лет спустя, из всеобъемлющего интернета: натуральный красный кирпич с одной стороны общежития задекорирован франтоватым пластиком бежевых оттенков, под камень, с другой – покрашен в тот же нелепый светло-коричневый цвет; мансардная крыша из поддельного шифера со световыми проемами а-ля Париж; во дворе − небольшая парковка. В доме медицинский бизнес с загадочным названием.
Прошлое забыто, его не вернуть.
Добавить комментарий