Психиатры
К нам в дом стали захаживать приятели-психиатры. Сперва попал один, случайно, как говорится, на огонек, но за ним пришли другие. Коллеги - им есть о чем поговорить!
И передо мной открылся театр... Они за столом, они для меня как на сцене, а я, на диване, я - зритель. Но они этого не знают. Знаю я, и чего мне иногда не хватает - маленького бинокля...
Вот вам самое первое впечатление. Психиатры - милые, интеллигентные, но такие озабоченные люди! Всем, кого они видят впервые, они должны тут же поставить диагноз. Когда я замечаю, как смотрит психиатр на открывшего рот не-психиатра, мне становится за него неловко. За врача. Нового человека он прямо-таки сверлит глазами!
Беда, если человек заметит этот взгляд - он тогда закроется от психиатра наглухо. Он либо закроется, либо начнет дурачиться, и врач останется при своем. Им, чтобы не выпасть из разговора, приходится скрывать свои интересы и притворяться такими же непросветленными товарищами, как их собеседники.
И другое наблюдение. Тот, кто узнает, что перед ним психиатр, иногда отчаянно трусит - себя-то, свою какую-то ненормальность он знает, и вот он начинает бояться, что психиатр эту ненормальность сразу же установит. И закрывается от него, как ежик иголками, и даже потеет, наверно, от страха. В общем, сложно и тем, и другим...
А я сижу, гляжу. Слушаю... Психиатры, думаю я вдобавок к первым впечатлениям, конечно, особые люди. Чем? Они счастливы, как сектанты. Те тоже считают, что им дан свет истины. Но я-то думаю, что свет истины далек, как от тех, так и от других...
И еще одну вещь я заметил. Психиатры очень не любят, когда кто-то вылезает из диагноза, которым он припечатан. Если психиатр видит, что знакомый внаглую рушит эти рамки, он сердится (всего лишь мгновение!), но потом начинает вглядываться в собеседника еще пристальнее. Он теперь не то, что слушает, он уточняет диагноз...
Кстати, по их мнению (брошено было вскользь), нормальных людей на свете нет, а если где-то такой сыщется, его нужно поскорей тащить в больницу и лечить.
Тут интересно, к какой категории они относят себя...
И еще раз я подумал, глядя на них, неожиданно для себя подумал: пророки ведь тоже видели людей насквозь, но в глазах у них при этом была грусть...
Бразильские сериалы
Что мне еще понравилось и что я запомнил.
Гости вдруг вспомнили одного психиатра, который тоже переехал сюда, там, за океаном, он для многих был учителем. Светлейшая голова, врач от Бога, здесь, по возрасту и по неудаче, он оказался не при деле... Он такой не один, здесь, кто в силах, тот осваивает другую профессию. Например, шофера. Или уборщика. Бывший главный инженер завода стоит на улице и раздает флайерсы, рекламные листовки. А бывший кандидат наук сидит на раскладном стульчике и считает, за пять долларов в час, сколько машин проходит перед ним за 60 минут и за весь световой день. А иной - хоуматтендант, то есть присматривающий за больным или совсем уж старым. Такова жизнь. Такова... Наш врач раздавать листовки отказался и засел дома. Вернее, залег на диване. Диван - это когда погас свет в тоннеле. Тогда человеку светит только экран телевизора.
Его навещает коллега, когда-то ученик, и заводит беседу. То, се, то, се... Коллега между делом спрашивает у пожилого врача, чем тот заполняет безделье? Ответ был оглушительный - сказалась та самая светлая голова, которую так ценили в прошлой жизни:
"Смотрю бразильские сериалы и ставлю их героям диагнозы!"
Энцефалограмма
Жена с мужем ссорились - обычное дело. Ссорились и ссорились - дело всем женатым знакомое: стоит начать - не остановишься. Но вот муж пожаловался на голову: что-то, мол, со мной, кажется, не то... А жена, она как раз была врач-психиатр, говорит:
"Ничего удивительного". - И приглашает мужа прийти в пустующий кабинет коллеги, где стоит энцефалограф. Коллеге она не хочет признаваться в своих опасениях насчет мужа и хочет провести проверку его мозга сама.
Она усаживает мужа в кресло для пациентов и прикрепяет к его голове, заглядывая в инструкцию, дюжину электродов. Включает прибор... смотрит на кривые, что показывает экран.
И шепчет, не в силах сдержаться:
"Ужас! Ужас! Чтобы такое!.." - И хватается за свои виски.
Потом дрожащими руками снимает электроды, садится напротив мужа и смотрит на него тем холодным испытующим взглядом, какой присущ только врачам-психиатрам, когда они «уставляются на пациента и мерекают диагноз». Взгляд, однако, меняется с холодного на испуганный (все-таки жена), потом снова становится испытующим. И скоро в глазах врача воцаряется Понимание. Жене все ясно. Она встает, ходит по кабинету. Диагноз почти готов. Остаются детали. В уме перебираются лечение, лекарства и их дозировка. Что-то, конечно, еще перебирается в уме, но этого мы, не-психиатры, не знаем.
А на следующий день открывается, что в соседней комнате - как раз во время сеанса энцефалографии - работала электросварка...
Голоса
На прием к психиатру время от времени попадал один известный на весь Союз изобретатель. Вернее, его приводила жена, когда замечала, что муж сворачивает от изобретений в сторону фантастики или начинает беспричинно смеяться. Так они с лечащим врачом договорились: жена приводит мужа к врачу, когда у него начинается "что-то не-то".
И вот врач, усадив больного напротив себя, начинает задавать ему разные вопросы, чтобы узнать, насколько круто изобретатель свернул от творческой дорожки, и уточнить дозы тех и других лекарств. А тот не отвечает, а знай, посмеивается. Сидит напротив врача и будто его не слышит. А иногда просто хохочет. Врач насторожен - чьи голоса так смешат больного? Что он слышит голоса, сомнений нет.
Врач допытывается - а изобретатель только мотает головой: не мешай, мол! Отстань! И даже не смотрит на него. И продолжает смеяться... Но отстать психиатр не имеет права - голоса у больных бывают разные, иные ведут прямиком к преступлению. И он правдами и неправдами, юля и хитря, - у психиатров методика не хуже следовательской, - добивается ответа. Признание его поражает Настолько поражает, что потом он долго удивляется изобретательности той болезни, которую психиатры, раговаривая друг с другом по служебному телефону, конспиративно именуют эс-це-ха*.
Тот изобрететель действительно в периоды обострения болезни начинал слышать голоса. Но это не были злобные голоса, что зовут к ножу, петле или пожару, и не сквернословы или ерники, - нет! Собеседники, что дудели ему то в одно, то в другое ухо, - успевай только подставлять! - были... Ильф и Петров!
"А что, что именно они вам говорят?" - стал допытываться врач, когда услышал это признание.
Но на этот вопрос больной (больной? или счастливец?) только мотал головой. Наверно, он не хотел разбавлять хорошую компанию неподходящим человеком, тем более, что врач, кроме как дотошный психиатр, ничем себя не проявил.
Эс-це-ха (sch) - первые буквы латинского слова schizophrenia.
Поэт и дантесы
В каждом дурдоме (так психиатры называют меж собой заведение, где зарабатывают на хлеб) раз в месяц проводится собрание под названием "Общество". Наверно, подобное делается во всех психбольницах мира. Это не открытое партийное собрание и не профсоюзное отчетно-перевыборное, на "Обществе" требуются нормальные мозги. На нем разбираются сложные психиатрические случаи, в которых лечащий врач не разобрался или разобрался, но пока не решился лечить болезнь теми методами, что у него на вооружении. Там собираются медицинские светила со всего города.
И вот на очередном "Обществе" лечащий врач докладывает свою закрутку. У него-де есть молодой человек, по всем признакам... эпилепсия с сумеречными расстройствами.... Врач рассказывает о больном, о его болезнях в детстве и т.д., о родителях, перечисляет все признаки заболевания - у "Общества" сомнений нет, диагноз поставлен правильно.
"Но вот в чем загвоздка..."
Дело в том, что в период обострения болезни этот молодой человек пишет прекрасные (на взгляд врача) стихи... Когда же тот проводит курс лечения (перечисляются лекарства) - припадки снимаются, от сумеречного состояния не остается и следа - как и от вдохновения, в котором больной пишет стихи. Поэт превращается в обыкновенного, серого даже, ничем не приметного человека с пятком книг на книжной полке, да и то с дарственными надписями друзей на день рождения...
Светила после этих слов важно кивают.
"Если позволите, говорит дальше врач, доставая из кармана небольшую тетрадку, я покажу вам стихи, о которых идет речь".
Светила - а нет светил-психиатров, которые по долгу службы и не по долгу, не знали бы стихов, - соглашаются послушать. И врач читает собранию стихи - такую картинку можно видеть только в психбольнице...
Летит золотая осень
На рыжем коне по свету,
Поскользнувшись на росах,
Упал под копыта ветер.
Осень по лесу мчится,
Плащом следы заметая,
В парки, сады стучится,
Всадница золотая...
Читает и старается донести их пафос в меру своих сил. Итак: он читает стихи, и светила переглядываются и снова кивают, что означает, что врач и в оценке стихов не ошибся.
"Общество" запрашивает к себе больного. Появляется амбулаторный пациент. Серый, как тень. Его начинают спрашивать - ответы такие же унылые, как весь он: Да... Нет... Да... Нет... Даже светила психиатрии, сидяшие в первом ряду, - а по ним видно, что это светила - его не взволновали. Он буквально не поднимает головы - так хорошо его вылечили. И собранию уже с трудом верится, что только что прочитанные стихи написаны им. Где, как говорится, Рим, а где Крым?
Молодого человека отпускают, серое пятно со сцены исчезает. И тут в "Обществе" начинается самое интересное, начинается спор: что за очереднй человеческий казус (или феномен) предстал перед ними? Что за загадку задал им на этот раз человеческий мозг? Кого больше в том, кто только что мямлил перед ними, - поэта (строчки стихов еще звучат, так сказать, в головах) или унылого эпилептика? И что делать с пациентом психиатрической лечебницы, имея современный набор лекарств, методик - и долгую и такую богатую на приключения историю "сумеречных человеческих состояний"?
"Общество" должно решить его судьбу. Лечить или не лечить? - вот что должно оно сказать в конечном счете.
Мнения тогда разделились. Одни приводили примеры страшных преступлений, совершенных в сумеречных состояниях, другие вытаскивали на свет божий судьбы великих писателей, художников, музыкантов, чьи "сумерки" оказывались после самыми светлыми моментами человеческого сознания. Ведь, по словам Гейне, "творчество это болезнь души, подобно тому, как жемчужина есть болезнь моллюска".
Но в пику Гейне - выдержки из милицейских протоколов и цифры больничной статистики. А там - не дай бог!..
А светила пока что спор только слушали и до поры в него не вмешивались. Им положено выступать последними.
И вот высказались, так и не договорившись ни до чего, все. И вот взгляды собрания обращены на светил. И вот встает один из них.
"Данная ситуация не так сложна, как показалось уважаемой конференции, - он начинает, - здесь важно вовремя сместить акцент... И продолжает: - Разумеется, мы имеем дело с неразвернутым эпилептическим припадком, с голосами, что диктуют, выразимся так, больному хорошие стихи... Здесь, - он говорит, - мы сталкиваемся с еще непознанным, ибо природа "голосов" эпилептиков и шизофреников, то зовущие к криминалу, а то награждающие их прекрасными строчками стихов, нам пока неизвестна... Неизвестна, он повторяет с сожалением, неизвестна..." - И тут же его собственный голос меняется: - "Зато нам хорошо известны последствия! Не мне вам, лечащим врачам, о них говорить.И сейчас я вернусь к моей первоначальной фразе - о смещении акцента. В конечном счете, коллеги, - тут голос из совещательного становится директивным, - государство держит нас здесь и содержит, - он это подчеркивает, - чтобы мы и лечили, и чтобы охраняли общество от опасных для него субъектов. Наш пациент, согласитесь, по-тен-ци-аль-но опасен - ведь никто из вас не может поручиться, что следующие его "сумерки" не обернутся преступлением. Кто знает, что надиктуют ему мистические голоса, звучащие неизвестно откуда? И если вопрос встал ребром - "лечить или не лечить?", я говорю: лечить!" - И оглядел собрание маяковым взглядом светила, и сел.
Собрание, обсуждая вердикт, загудело как улей. То там, то тут кивали: да, мол, да - лечить. Кивнул и врач спорного пациента: его сомнения рассеяли.
Собрание расходилось, все, конечно, еще переговаривались, к одному врачу подошел его приятель. Молодой еще врач, он в больнице без году неделя и ко всем и ко всему присматривается. Что-то ему сегодня не даёт покоя.
"Слушай, - он сказал, - я, наверно, сейчас выскажусь непрофессионально, но ничего с собой не могу поделать». - "Говори". - "Я вот что обо всех нас подумал..." - "Не слишком ли высоко забрался?". - Он уперся: "Знаешь, кто мы были сегодня? Тот парень, пациент, был поэт, а мы..." - "Ну и кто такие мы?" - "А мы - дантесы!"
Врач, что постарше, с минуту молчал, потом успокоил молодого.
"Пройдет, пройдет, - сказал он, - пройдет. Насчет дантесов ты, конечно, загнул. Хотя...»
У психиатров обычно есть ответы на ВСЕ вопросы, но сейчас старший всё не находил и не находил нужного слова.. Может быть, его смутило множественное число имени Дантес.
Добавить комментарий