Из Альманаха ЧАЙКА №1 за 2015 год
Павел Бычков – студент гуманитарного факультета, третьекурсник. Его присланная в журнал статья о «Мастере и Маргарите» Михаила Булгакова говорит о прекрасных задатках исследователя – интересе к истории, эрудиции, внимании к писательскому слову, владении языком. Возможно, кому-то из читателей покажутся чрезмерными его исторические экскурсы – любителям истории они будут интересны. Мы позволили себе для удобства чтения разделить текст на небольшие главки – да простит нас автор!
Радуемся этой публикации еще и потому, что покойный Геннадий Крочик, создатель бумажной ЧАЙКИ, очень любил «Мастера и Маргариту».
Редакция ЧАЙКИ желает Павлу долгого и счастливого плавания по волнам российской словесности.
Роман О.Генри «Короли и капуста» начинается с цитаты из «Алисы в Зазеркалье» Льюиса Кэрролла. В ней Морж обещает рассказать устрицам о «башмаках и сургуче, / капусте, королях, / и почему, как суп в котле, / кипит вода в морях». О.Генри пишет, что ни о чем из вышеперечисленного Морж рассказать не успел, так как незамедлительно съел всех устриц, однако он, О.Генри, расскажет историю, где есть «и корабли и башмаки, и сургуч, и капустные пальмы, и (взамен королей) президенты» . Кажущиеся на первый взгляд детскими, книги Льюиса Кэрролла на самом деле таят в себе много загадок и аллюзий, о которых О.Генри несомненно знал. В том же фрагменте о королях и капусте содержится намек на римского императора Диоклетиана, отказавшегося от трона. Когда к нему в Далмацию прибыли сановники и стали уговаривать вернуться в Рим, согласно легенде он ответил: ««Если бы вы видели, какую я вырастил капусту, вы бы меня не уговаривали».
Безусловно, это всего лишь один пример, которых в книгах Кэрролла найдется много. И в мире есть немного книг, которые дают простор для изыскания в них аллюзий, реминсценций, скрытых цитат и отсылок. Одной из них можно по праву считать роман Михаила Булгакова (1891 -- 1940) «Мастер и Маргарита» (1938). Он был написан около 80 лет назад, однако более 30 лет оставался неизвестен широкому кругу читателей и поэтому до сих пор предоставляет исследователям простор для изучения. На мой взгляд, мне удалось найти несколько достаточно любопытных моментов, которые, в силу своей незначительности (или загадочности), ускользали от взгляда серьезных ученых. Возможно, это было связано с тем, что культурная среда эпохи, в которой писал свое знаменитое произведение Булгаков, была совсем другой, нежели та, в которой он воспитывался. К примеру, Дмитрий Лихачев в своих воспоминаниях пишет о занятиях по «медленному чтению» Пушкина, которые проводил известный лингвист Лев Щерба , который также был из дореволюционного поколения. За полгода они прочитывали всего строфу или даже несколько строк «Евгения Онегина», вдумываясь в каждое слово. Таким образом, студенты учились не только воспринимать сюжетную линию поэмы, но также искать в ней скрытые цитаты, аллюзии, параллели. Именно с такой целью я и обратился к роману Михаила Афанасьевича, однако, хотелось бы отметить, что эта статья -- лишь вектор, который может помочь основательному литературоведу найти новый подход к изучению «Мастера и Маргариты».
Не будет преувеличением сказать, что чувство юмора Булгакова не уступало ни чувству юмора и эрудиции Льюиса Кэролла, ни О. Генри, а мест, вроде «королей и капусты» в романе предостаточно. Ведь мы любим «Мастера и Маргарита», за то, что в романе прочитываются аллюзии на «Фауста» и «Божественную комедию», Пушкина и Гоголя, за то, что Булгаков может в одной фразе -- к примеру, «Чего не хватишься, ничего нет!» или «Нет документа, нет и человека» -- выразить особенности советской эпохи. Одним из мест, требующих более подробного объяснения, можно считать упоминание Воландом в конце первой главы романа «рукописей чернокнижника Герберта Аврилакского, десятого века». Николай Боков обратил однажды мое внимание на то, что Воланд имеет в виду папу римского Сильвестра II (около 946 — 1003).
Имя Сильвестр он принял после избрания, до этого он носил имя Герберт. Он родился в Аврилаке , в юности с усердием изучал математику и астрономию. Благодаря путешествию в арабскую часть Испании с посольством графа Барселоны, одним из первых среди европейцев Герберт познакомился с арабскими цифрами и начал всячески пропагандировать их внедрение в европейскую арифметику. На основе десятичной системы счисления (правда без использования нуля) Герберт восстановил абак и усовершенствовал его за счет арабских математических достижений. Несомненно, Герберт читал и сочинения греческих и римских авторов на арабском. Он был настолько образованным, что получил в простонародье прозвище «Чернокнижника». После поездки в Рим, Герберт стал наставником сына знаменитого германского императора Оттона I . За несколько лет до смерти Герберт сначала был избран архиепископом Равенны (998), а затем и папой римским (999). Однако, несмотря на прозвище и увлечение разнообразными науками, трактатов по черной магии папа римский не писал. Безусловно, введя Герберта в действие романа, Булгаков хотел поиздеваться над поверхностным образованием Берлиоза, о котором Мастер говорит, что он «человек не только начитанный, но и очень хитрый» .
О Берлиозе
К слову о Берлиозе. Нужно заметить, что два перснажа носят имена композиторов, точнее даже два персонажа, связанных с Иваном Бездомным - профессор Стравинский и Берлиоз. Если со Стравинским не связано каких-то значительных событий романа, то Берлиоз -- одно из главных действующих лиц, и то, что он однофамилец композитора, подчеркивается не раз. Ара Мусаян предположил, что Булгаков назвал так своего героя не случайно. В одном из самых известных произведений Гектора Берлиоза «Эпизод из жизни артиста, фантастическая симфония в пяти частях» автор выступает как главный герой. В четвертой части, которая называется «Шествие на казнь», герой, понимая, что его возлюбленная не питает к нему никаких чувств, пытается отравиться опиумом. Доза слишком мала, и он забывается сном, в котором его посещают наркотические видения. В одном из них ему кажется, что он убил свою возлюбленную и его ведут на казнь. Он восходит на эшафот и ему отрубают голову, которая затем скатывается по ступенькам.
О боги, боги мои!
Но на этом история Берлиоза не заканчивается. Ведь именно Берлиозу, который погибает в третьей главе романа, принадлежит знаменитая речь, изобличающая «миф о Христе».
«Нет ни одной восточной религии, -- говорил Берлиоз, -- в которой, как правило, непорочная дева не произвела бы на свет бога. И христиане, не выдумав ничего нового, точно так же создали своего Иисуса, которого на самом деле никогда не было в живых. […] Высокий тенор Берлиоза разносился в пустынной аллее, и по мере того, как Михаил Александрович забирался в дебри, в которые может забираться, не рискуя свернуть себе шею, лишь очень образованный человек, -- поэт узнавал все больше и больше интересного и полезного и про египетского Озириса, благостного бога и сына Неба и Земли, и про финикийского бога Фаммуза, и про Мардука, и даже про менее известного грозного бога Вицлипуцли, которого весьма почитали некогда ацтеки в Мексике» .
Здесь от лица Михаила Александровича Берлиоза в вульгарном советском варианте говорит вся мифологическая школа. Она была основана философами Просвещения в конце XVIII века и развивалась на протяжении XIX-XX веков. Ученые этой школы утверждали, что Иисус Христос - лицо никогда не существовавшее, а сложившееся из образов других ближневосточных и азиатских божеств. Особую популярность мифологическая школа получила в конце XIX – начале XX века в связи с широким применением сравнительного метода в истории, в том числе и истории религий. Возглавили эту школу такие ученые как Джон Робертсон , Уильям Смит , Георг Брандес , а самым ярким представителем был немецкий философ Артур Древс . Однако, начиная с конца XIX века, с мифологистами соперничали приверженцы противоположного направления в религиоведении, получившего название «историческая школа». Основным тезисом этого направления было то, что Иисус действительно существовал, однако впоследствии его биография обросла легендарными событиями. Если вспомнить ершалаимские главы «Мастера и Маргариты», мы поймем, что Булгаков сам находился под большим влиянием исторической школы, чьими яркими представителями были Давид Штраус, Эрнест Ренан и Адольф фон Гарнак .
Берлиоз в разговоре с Иваном Бездомным приводит практически весь аргументарий мифологической школы, который советские ученые накопили к середине 30-х годов. Однако, Булгаков и его использует как сатиру против советской «науки». Культы Осириса и Исиды, а также Адониса, наравне с другими воскресающими богами -- Митрой, Сераписом, Дионисом-Загреем и Аттисом, были популярны в эпоху поздней Римской империи, в период зарождения христианства. Они пытались конкурировать, как гностицизм и манихейство, с мододой религией спасения. Некоторые правители склонялись к тому или иному божеству, однако победителем выщло христианство. Личность Христа, распятого и воскресшего, предстающая перед нами в Евнгелиях, могущественнее и радикальнее этих языческих культов. Вопреки утверждению Берлиоза, ни один из богов не был рожден девственницей и не имеет ничего схожего с Иисусом Христом. Кроме иконографии бегства Исиды на осле, которую восприняли раннехристианские иконописцы, легенды, связанные с перечисленными богами, мало похожи на евангельскую историю.
О хоре лягушек
Еще одним интересным моментом мне показался довольно забавный эпизод перед балом Сатаны.
«Под ветвями верб, усеянными нежными, пушистыми сережками, видными в луне, сидели в два ряда толстомордые лягушки и, раздуваясь как резиновые, играли на деревянных дудочках бравурный марш. Светящиеся гнилушки висели на ивовых прутиках перед музыкантами, освещая ноты, на лягушачьих мордах играл мятущийся свет от костра» .
Сцена для непосвященного настолько забавная, что при экранизации Владимир Бортко счел возможным опустить ее. А между тем и здесь Михаил Афанасьевич зашифровал особый смысл. Осмелюсь предположить, что прелюдия к балу Ста королей происходит под Киевом, на Лысой горе. На это есть намеки и в романе: «... Маргарита летела и думала о том, что она, вероятно, где-то очень далеко от Москвы. […] Сосны разошлись, и Маргарита тихо подъехала по воздуху к меловому обрыву. За этим обрывом внизу, в тени, лежала река. […] Маргарита же пронзительно свистнула и, оседлав подлетевшую щетку, перенеслась над рекой на противоположный берег. Тень меловой горы сюда не доставала, и весь берег заливала луна» .
Так как действие происходит явно не в Москве, а также учитывая, что Булгаков до 1917 года жил в Киеве, можно предположить, что действие развивается под Киевом. Именно там находится Лысая гора - место сбора ведьм и нечисти для шабаша, которое присутствует почти во всех восточнославянских и польских легендах, однако этот топоним известен только вблизи Киева. Аналогом Лысой горы в германо-скандинавском фольклоре является гора Брокен (Блоксберг, в Дании и Швеции – Блокула). Если предположить, что оркестр лягушек встречает Маргариту близ Лысой горы, на Днепре, то логично было бы предположить, что и нечисть собралась там по большей части славянская, местная -- русалки и ведьмы. Тогда и лягушки вполне вписываются в картину. Дело в том, что в славянском фольклоре лягушки - это проклятые человеком или Богом люди, иногда проклятые матерями младенцы. Лягушки на Руси считались такими же магическими животными, как и змеи. Многие заклинания и зелья не обходились без лягушек. Было даже поверье, что человек, решивший продать свою душу дьяволу или стать колдуном, видит Сатану в образе огромной лягушки, в пасть которой он должен залезть . После этого, возможно, оркестр лягушек не покажется такой уж немаловажной и забавной деталью.
Спутник Воланда
Кроме этого мало кто обращал внимание на спутников Воланда, а ведь с точки зрения мифологии здесь тоже можно найти много интересного. Если о происхождении имени Воланда или о Азазелло и Абадонне написано достаточно, то о Фаготе и Бегемоте написано не так и много. Например, все исследователи обратили внимание на то, что Бегемот в позднесредневековой демонологии - демон плотских желаний (обжорства и чревоугодия), который может принимать формы любых крупных животных, а также кота, слона, собаки, лисицы и волка (Пьер де Ланкр). Помимо этого, Иоганн Вейер в «Псевдомонархии демонов» описывает его как виночерпия Сатаны. Несмненно, за этими позднейшими наслоениями стоит образ ветхозаветного монстра, описанного в книге пророка Иова:
«Вот бегемот, которого Я создал, как и тебя; он ест траву, как вол; вот, его сила в чреслах его и крепость его в мускулах чрева его; поворачивает хвостом своим, как кедром; жилы же на бедрах его переплетены; ноги у него, как медные трубы; кости у него, как железные прутья; […] горы приносят ему пищу, и там все звери полевые играют; он ложится под тенистыми деревьями, под кровом тростника и в болотах; тенистые дерева покрывают его своею тенью…»
Однако мало кто обращал внимание не на имя, а на его человеческий облик в книге: «небольшой толстяк ... с кошачьей физиономией», «низкорослого толстяка в рваной кепке». К тому же во время полета Мастера и Воланда со свитой над Москвой Бегемот предстает в облике «худенького юноши, демона-пажа, лучшего шута, какой существовал когда-либо в мире» . Описывая подобным образом Бегемота, Булгаков намекает на древнеегипетского божка Беса. Он изображался в виде толстого уродливого карлика с ярко выраженными кошачьими чертами лица, бородкой, длинным высунутым языком, огромнейшими глазами, иронической усмешкой, отвисшими щеками, ушами почти на верхушке головы и короткими кривыми ногами. В древнеегипетской мифологии Бес - бог-карлик и весельчак, шут богов, божество счастья и везения, а также главный защитник бедных, стариков и детей. Имена «Бес» и «Баст», по всей видимости, ведут свое происхождение от нубийского слова «бес», означающее кота. Это обстоятельство позволяет предположить, что первоначально культ этого бога был связан с почитанием кота, и в связи с этим Бес являлся мужским аналогом богини Баст, покровительницы кошек, которая обычно изображалась в виде черной пантеры или огромной черной кошки. Его связь с Бастой и миром кошачьих потверждает и иконографическая традиция его изображений с головой и хвостом льва, либо в шкуре пантеры вместо плаща. Также Бес считался покровителем музыки и танцев, так как его очень часто изображали с бубном в руках. В романе Бегемот также неоднократно проявляет интересе к музыке. В конце сеанса «черной магии» в Варьете, в разгар начавшегося скандала Бегемот приказывает дирижеру оркестра «урезать марш», а во время бала Сатаны, Бегемот заявляет, что он лично пригласил музыкантов и Иоганна Штрауса для бального оркестра. Подтверждением этой мысли является фраза Бегемота о том, что он «является древним и неприкосновенным животным» , что тоже отсылает нас к культу кошек и богини Баст. Кроме того, в связи с отсылкой к египетской мифологии можно вспомнить и каменного скарабея, которого Маргарита видит на шее у Воланда.
Булгаковский Фагот и альбигойцы
Однако загадка Коровьева-Фагота по-прежнему остается неразгаданной. Кем же на самом деле был этот рыцарь, который «когда-то неудачно пошутил […] разговаривая о свете и тьме»? Кто-то связывает его с Фаустом или Дон Кихотом, однако наиболее правдоподобной мне кажется теория Ирины Галинской , которую она высказывает в книге «Загадки известных книг». Она считает, что в образе Фагота Булгаков зашифровал автора «Песни о крестовом походе против альбигойцев». Эта поэма была написана одним из участников крестового похода против катаров (1209-1229).
Катарская или альбигойская ересь была в XII-XIII веках одним из самых серьезных антиклерикальных движений за всю историю католической церкви. Катары критиковали Католическую церковь за отказ от евангельских идеалов апостольской бедности, обмирщение, симонию и объявляли папу римского «князем мира сего», то есть наместником не Бога, а дьявола. Сами же катары считали себя «чистыми» или «совершенными» христианами (что выражалось и в самоназвании от греческого καθαροί -- «чистые, неосквернившиеся»). Катары призывали буквально следовать заповедям Нагорной проповеди и вернуться к чистоте Церкви апостолов. Однако их космогония отличалсь от христианской: многое было позаимствовано от позднего гностицизма и манихейства. Ветхозаветный Бог в представлении катаров -- бог гнева, «князь мира сего», Демиург, восставший архангел Люцифер, который сотворил материальный мир и заставил людей поклоняться себе. Бог милосердия же, обитающий за пределами материального мира, сотворил ангелов и человеческие души, принял облик Христа, чтобы спуститься на землю и указать пут к спасению. Катары верили, что Судный день близок и вскоре видимый мир будет уничтожен и превращен в ад, а души «совершенных» окажутся вместе с Богом в раю.
Альбигойцы смогли склонить на свою сторону многих епископов, крупных феодалов и даже графа Раймунда VI Тулузского. Тогда папа отлучил графа от церкви, изверг епископов-еретиков из сана и в 1208 году издал буллу, в которой призвал к крестовому походу и обещал подарить захваченные земли Лангедока крестоносцам. Возглавил поход 1209 - 1215 годов граф Симон де Монфор (1160 —1218), который участвовал в Третьем и частично Четвертом крестовых походах, причем в ходе последнего не стал принимать участие в разграблении Задара, которое организовал дож Венеции Энрико Дандоло. В ходе альбигойского похода Монфор проявлял невиданную жестокость, из-за чего заслужил ненависть у катаров. Наибольшую известность получил эпизод с осадой городка Безье в 1209 году, когда крестоносцы потребовали, чтобы катары сдались и вышли, однако осажденные отказались. Лидеры крестоносцев приказали взять штурмом и вырезать все население города (7-10 тысяч). Согласно легенде, когда один из рыцарей обратился к папскому легату Арнольдо Амальрику с вопросом как отличить католиков от катаров, которых в городе было не более трехсот, тот ответил: ««Убивайте всех! Господь отличит своих» (лат. Cædite eos! Novit enim Dominus qui sunt eius).
После взятия Каркассона, Монфор единовластно возглавил войско крестоносцев и успешно брал города и крепости Лангедока. Со временем на сторону альбигойцев перешел король Педро II Арагонский, однако катаров это не спасло. В сентябре 1213 года Симон де Монфор разбил войска Педро II и Раймунда VI в битве при крепости Мюр, причем в ходе битвы Педро погиб. В 1215 году Монфор взял Тулузу, однако через два года жители восстали и открыли ворота Раймунду. Пытаясь отбить город, 25 июня 1218 года во время осады Симон де Монфор был убит прямым попаданием в голову камня из катапульты. Описывая радость, которую испытали осажденные альбигойцы, услышавшие о гибели Симона де Монфора, анонимный автор «Песни о крестовом походе против альбигойцев» написал, что «на всех в городе, […] снизошло такое счастье, что из тьмы сотворился свет» (оксит. А totz cels de la vila , car en Symos moric, Venc aitals aventura que escurs esclarzic). Здесь содержится намек на космогонию катаров. Раз они считали, что ветхозаветный Бог-Отец - на самом деле падший ангел, «князь мира сего», получалось, что Христос пришел от него («Видевший Меня видел Отца» ). Тогда становятся понятными слова Воланда о том, что «каламбур, который он (анонимный автор «Песни обкрестовом походе против альбигойцев» -- прим. П. Б.) сочинил, разговаривая о свете и тьме, был не совсем хорош». Кроме того французский историк XIX века Наполеон Пейра, изучавший борьбу католического Рима с альбигойцами по манускриптам того времени, сообщает в книге «История альбигойцев», что в рукописи, содержащей песни рыцаря-трубадура Каденета, который состоял в свите одного из альбигойских вождей, он обнаружил в виньетке заглавной буквы изображение автора в фиолетовом платье. Вспомним облик Фагота в финале романа: «На месте того, кто в драной цирковой одежде покинул Воробьевы горы под именем Коровьева-Фагота, теперь скакал, тихо звеня золотою цепью повода, темно-фиолетовый рыцарь с мрачнейшим и никогда не улыбающимся лицом» .
Завсегдатаи «Дома Грибоедова»
Однако не только спутники Воланда остаются загадкой для исследователей. Некоторые писатели, завсегдатаи «Дома Грибоедова» (на самом деле дома Герцена - Тверской бульвар, 25), в которых угадываются коллеги Булгакова, также нуждаются в уточнении. Например, вот в этом фрагменте, где описываются танцевавшие в Грибоедове:
«Заплясал Глухарев с поэтессой Тамарой Полумесяц, заплясал Квант, заплясал Жукопов-романист с какой-то киноактрисой в желтом платье. Плясали: Драгунский, Чердакчи, маленький Денискин с гигантской Штурман Жоржем, плясала красавица архитектор Семейкина-Галл... Плясали свои и приглашенные гости, московские и приезжие, писатель Иоганн из Кронштадта, какой-то Витя Куфтик из Ростова, кажется, режиссер, с лиловым лишаем во всю щеку, плясали виднейшие представители поэтического подраздела МАССОЛИТа, то есть Павианов, Богохульский, Сладкий, Шничкин и Адельфина Буздяк...» .
Однако если о прототипах Штурман Жоржа, Желдыбина, Рюхина, критика Аримана исследователи писали и до меня, то прототип «писателя Иоганна из Кронштадта», кажется, был найден не совсем верный. Первое, что приходит в голову - это параллель со святым Иоанном Кронштадтским. Обычно говорят об отрицательном отношении Булгакова к его личности или даже Православию в целом. В электронной «Булгаковской энциклопедии» написано, что прототипом Иоганна из Кронштадта, как и Мстислава Лавровича был писатель и драматург Всеволод Вишневский , один из ревностных гонителей Булгакова.
Исследователи не заметили незначительную, забытую сегодня фигуру рядом с Вишневским, - литературного и театрального критика Иоганна Альтмана . С 1933 года он занимался рецензированием московской театральной жизни, а в 1937 году стал первым редактором журнала «Театр». В одной из своих статей он называет «Мольера» Булгакова «насквозь фальшивой пьесой» и «псевдоисторическим, фальшивым произведением». Не кажется удивительным, что во второй половине 30-х годов он сблизился со Всеволодом Вишневским, который упоминает его в своем дневнике за февраль 1937 года как друга и соратника. Возможно, назвав его Иоганном из Кронштадта, Булгаков, памятуя о Кроншдатском мятеже (1921), намекает на его связи с левыми эсерами. В 1917 году Альтман вступил в их партию, и покинул ее только в 1919 году.
Это всего несколько примеров из тех, коих в романе найдется много. А что, если в каждом из танцевавших в доме Грибоедова Булгаков зашифровал советских критиков и литераторов? Сколько простора для исследования это предоставляет ученым! А что, если пойти дальше и предположить, что каждая из историй, которые Фагот рассказывает Маргарите о гостях, прибывающих на Бал Полнолуния, не просто выдумка Мастера, а все они имеют под собой историческую подоплеку? Можно не сомневаться, что Михаил Афанасьевич зашифровал множество загадок в своем романе, ведь он был человеком огромной эрудиции, как можно увидеть из этих нескольких примеров. Он скорее принадлежал к поколению О. Генри и Кэрролла, чем к поколению его современников, «советских литераторов». Традиция вплетать в полотно повествования аллюзии, скрытые цитаты, была элементом какой-то другой, не советской действительности. Только вернувшись к тому восприятию литературных произведений, мы сможем раскрыть многие тайны булгаковского романа.
Комментарии
статью прочел с интересом
я не фанат «Мастера», но статью прочел с интересом. Вот только не ясно, почему автор не коснулся «иудейской» части романа? Или там нет подобного символизма?
Добавить комментарий