Дорогие читатели, редакция получила от нашего постоянного автора из Запорожья Олега Щекотихина сборник рассказов «Одесса. Война. Море». Два рассказ из этой книги уже были нами опубликованы. Мы продолжаем публикацию, а Олегу Вячеславовичу от души желаем встретить свое 90-летие 4 марта 2024 года в свободной и мирной Украине!
Фронт приближался к Херсону, куда занесла нашу семью волна войны. В один из дней от вокзала в сторону порта двигалась колонна немецких солдат. Но этим солдатам было не больше шестнадцати лет. Немецкая армия отступала под ударами наших войск, и Гитлер провел тотальную мобилизацию, отправив в армию этих мальчишек.
Оснащение немецкого солдата отличалось от нашего. Каждый солдат получал ружье, большой рюкзак со всем необходимым, вплоть до сапожной щетки и подставки для снятия сапог. Кроме того – поверх рюкзака сумка с меховым верхом, фляга, противогаз. И вот эти почти дети, нагруженные как верблюды, уныло вышагивают мимо нашего дома, направляясь на фронт. Одному из солдат невмоготу тяжелая ноша. Он выходит из строя, ухватывается за столб и начинает рыдать. Подходит унтер-офицер, забирает у новобранца мешок, взваливает его на себя вдобавок к своему мешку и, дав солдату носком сапога под зад, загоняет его в строй. Немецкие «чудо-богатыри» почти детского возраста, уныло идут навстречу ужасам войны и неминуемой смерти для многих из них.
Колонны беженцев – выгнанных из родных сел жителей, окруженные автоматчиками и собаками, каждый день шли с вокзала по Говардовской в порт. Колонны состояли из женщин, стариков и детей. Мужчин в колоннах почти не было. Люди тащили на себе свое нехитрое имущество. Куда их гнали, никто не знал. Говорили, что на баржах их отправляют в Германию. Только где набрать столько барж, чтобы вместить такие большие колонны? Кто-то говорил, что их топили в море…
Отец, говоривший по-немецки, расспросил знакомого немецкого лейтенанта Вилли Кнайба, благосклонно относившегося к русским. Оказывается, Гитлер издал приказ никого не оставлять при отступлении, всех выгонять или уничтожать. Вот и потянулись эти скорбные колонны.
Слова Вилли подтвердились в опубликованном после войны нижеследующем указе Геринга:
Из указа рейхсмаршала великогерманского рейха Геринга, уполномоченного на четырехлетний план. Руководящий хозяйственный штаб «Восток»
Имперская тайна!
Берлин, 1 ноября 1943 г.
Относительно эвакуации техники, запасов урожая и разрушения средств производства в занятых восточных областях.
В соответствии с указанием фюрера приказываю:
I. В районах восточней линии, определенной верховным военным командованием, в зависимости от военной обстановки по участкам необходимо принять нижеуказанные меры:
В случае отхода все средства производства, техника, а также продукция сельского хозяйства должны быть вывезены.
Все, что не может быть эвакуировано, подлежит разрушению, в особенности: водонапорные и электрические станции, заводские сооружения, средства производства всех видов. Необходимо добиться того, чтобы на покидаемой территории не оставалось ни одного трудоспособного человека, ни одной головы скота, ни одного центнера зерна, ни одного завода, ни одного колодца. Противник должен найти действительно тотально сожженную и разрушенную страну.
Гебитскомиссары несут ответственность за то, чтобы все дома в городах и деревнях были уничтожены. Все работоспособное население обоих полов следует переправить на заводы. Посевы следует уничтожать путем перепашки почвы. Оборудование, которое пришло в негодность в результате отсутствия важных деталей, уничтожить. Те города и деревни, в которых остается часть местного нетрудоспособного населения, сжечь.
II. Руководство над осуществлением указанных мер возлагается на начальника хозяйственного штаба «Восток» генерала пехоты Штампфа как на представителя руководящего хозяйственного штаба. Меры осуществляются под ответственностью главных военных командных инстанций, чинов СС и СД и полиции.
Что же делать, как избежать «эвакуации»?! Вилли сказал, что их часть через пару дней будет переведена в Одессу, а Одесса – это территория Румынии, там румынские, а не немецкие порядки, может быть, там не будет «эвакуации» и удастся дождаться Красной Армии. Вилли обещал содействие в переезде с их частью и свое обещание выполнил.
Румынская Одесса
Колонна машин немецкой воинской части остановилась на румынско-немецкой границе, проходившей по берегу Буга в Николаеве. Граница была установлена по совместной договоренности между Гитлером и Антонеску за помощь румынской армии в борьбе с общим врагом – Советским Союзом. По милости Гитлера, Румыния получила красавицу Одессу и всю Одесскую область, другие земли от бывшей румынской границы до Буга. Новые земли вошли в состав Королевства Румынского, а по Бугу была установлена граница между Румынией и Германией. Одесса стала столицей новой румынской области. На улицах нашего города в старых административных зданиях расположились новые управления, называемые примариями Романии Мару, а в Воронцовском дворце поселился глава новой румынской области – Транснистрии Романии Мару, – Пынтю.
Румыны ревниво оберегали свои границы, а немцы не вмешивались в порядки, установленные новыми хозяевами. Румынские пограничники в желто-зеленых шинелях, высоких бараньих шапках и с длинными штык-ножами на винтовках стали проверять немецкую колонну и вскоре обнаружили в одном из кузовов грузовика, затянутого брезентовым тентом, посторонних – нашу семью: отца, мать и меня. Немцы попытались что-то объяснять румынскому офицеру в шинели такого же цвета с аксельбантами и в широченной фуражке, но тот намертво «закусил удила» и без конца повторял одно и то же: «Партизан, выходи!». Подошел немецкий лейтенант и стал в привычном для немцев грубом тоне объяснять наше присутствие в колонне. Но на румына ничего не действовало, и наше желанное переселение на землю обетованную – территорию Румынии – явно теряло всякие надежды. Проверка колонны подходила к концу, к нашей машине подошел начальник колонны в звании гауптмана, но и его разговор с румынами ни к чему не привел, солдаты начали вытаскивать нас из машины. Наблюдавший за этой сценой русский мужчина, как видно, обслуживавший наплавной мост, шепнул отцу: «Дай румыну на лапу, и все будет в порядке». Порывшись в карманах и в сумочке у матери, собрали пачку кригс-марок, отец отвел офицера-румына в сторону и показал ему пачку денег. Выражение лица румына сразу же изменилось: это уже был не свирепый жандарм, а жаждущий получить взятку мародер.
Сказав «бун», что означало «хорошо», румын забрал деньги и показал нам, чтоб садились в машину. Румынские солдаты отошли в сторону, и вот мы уже, к общему удовольствию, снова в кузове грузовика. Колонна загудела моторами, захлопала дверцами и медленно стала въезжать на понтонный мост. Еще несколько минут – и мы уже не в Германии, а в Румынии, где, возможно, удастся остаться, избежать угона в Германию и дождаться наших.
Смотрим на села, через которые проезжаем, и на селян. Какая разительная перемена! Люди хорошо одеты, выглядят сытыми, на лицах нет испуганного выражения, которое говорит о подстерегающей на каждом шагу какой-нибудь неприятной неожиданности. Люди улыбаются, и не вымученной улыбкой, а от души. Хаты ухоженные, по дворам ходят куры, гуси и другая живность, на полях стада коров.
Куда мы попали, и не сон ли это?! Перед глазами встает виселица, установленная на Херсонском базаре, и приказ о казни двух крестьян, посмевших зарезать свиней и не отдавших две трети немецкой армии. Или старик-рыбак, приятель отца, с которым они не раз рыбачили на Чайке и Конке. Лицо его – сплошной отпечаток горя, постигшего на седьмом десятке его семью. Он был женат на еврейке. Немцы уничтожили в Херсоне всех евреев, но не тронули тех, кто был в смешанных браках. Вот и думали старики, что горе обошло их стороной. Но за несколько месяцев до освобождения Херсона Красной Армией пришел приказ из рейха. Пригласили стариков в гестапо, проверили по паспортам национальность. Его как русского, отпустили, а ее задержали, якобы для выяснения некоторых мелких вопросов. Три дня ходил старик в гестапо, чтобы встретить старуху. Но на четвертый день ему сказали, чтоб больше не приходил, так как его жены уже нет в живых. И еще цинично посоветовали найти новую невесту и на ней жениться.
В Одессу въехали затемно, машина по приказу нашего ангела-хранителя, немецкого лейтенанта Вили Кнайба, отделилась от колонны и куда-то повезла нас. И вот мы уже въехали в какой-то двор и стали выгружать наши скромные вещи, переносить их на второй этаж по узкой, скрипучей, типично одесской деревянной лестнице. Как выяснилось позже, судьба занесла нас к очень добрым и сердечным людям – семье Одинцовых, приютивших нас в первые дни нашей жизни в Одессе.
А двор, в который мы попали, тоже был необычным. Это Дерибасовская, 3, где сегодня стоит единственный памятник создателю всемирного языка эсперанто и в котором, как выяснилось много лет спустя, в это время жил знаменитый советский разведчик и партизан Гефт.
На следующий день, который начался для нас солнечным утром, мы собрались и вышли в город. Мы прошлись по Дерибасовской и не могли понять, куда мы попали. На Дерибасовской, 7 из маленькой комнатки, в которую входишь через такую же маленькую дверь, наши ноздри уловили необычный аромат леденцов ландрин, которые изготавливались тут же, за занавеской. Этот аромат рекламировал товар лучше вывески, висевшей над входом в лавочку. И вот мы берем 100 граммов этих чудо-конфет по басно-словно дешевой, по сравнению с херсонскими, цене.
На Ришельевской, напротив банка, там, где еще недавно было известное одесситам кафе, в доме, который при отступлении был взорван, красовалась вывеска «Свежий хлеб», а ниже надпись: «Попа из Пулаешти» – фамилия и адрес хозяина булочной.
Но что это был за магазин! После маленького магазинчика, почти сарайчика в Херсоне, где длинная очередь худых и голодных женщин и детей выстаивала долгие часы в ожидании 300 граммов хлеба, который выдавался по карточкам и был выпечен с длинными устюгами половы и еще бог знает чего, тут мы попали просто в рай. Полки магазина ломились от нескольких сортов белоснежного хлеба, а на витрине лежали ароматные сдобные булочки, посыпанные маком, и такое же аппетитное печенье. И не надо было вырезать талоны из карточек и скрупулезно рассчитывать: брать на один день или на два… На весь товар стояла здесь вполне доступная цена. Бери что хочешь и сколько хочешь, были бы деньги!
Дальше мы попали в колбасный магазин, такой же сказочный, как и хлебный. И вот мы сидим в городском садике напротив знаменитых одесских львов и уплетаем белую булку с ароматной колбасой. Утолив голод, продолжаем нашу прогулку и знакомство с Одессой.
Подходим к витрине комиссионного ювелирного магазина. Глаза разбегаются от обилия драгоценностей. Тут и золотые массивные обручальные кольца, и кольца с бриллиантами, много золотых и серебряных крестиков, ажурных цепочек к ним. Дамские и мужские часы, ожерелья и многое другое. Все блестит и переливается под лучами ласкового одесского солнца. Мать говорит отцу, что такой роскоши она не видела и до войны в лучших ювелирных магазинах Москвы, где мы жили до эвакуации.
Навстречу нам бежит мальчик лет десяти и во все горло кричит: «Газета «Молва», кто не купит, тот балда!». Чтоб не быть балдой и заинтересованные столь необычной для нас продажей газет покупаем «Молву» и начинаем ее рассматривать. Привлекает внимание литературная страничка, много объявлений, вести с фронта, а вот и криминальная хроника. В Валиховском переулке ограблен господин Е. Грабители потребовали портмоне и забрали все наличные в нем деньги. Хорошо бы в современной Одессе были такие благородные грабители: деньги забрали, пустой кошелек вернули, никого не побили… И всего одно ограбление за сутки!
Переполненные впечатлениями возвращаемся домой. На Пушкинской со стороны вокзала слышны звуки марша, приближается какая-то колонна. Заинтересованные необычной картиной, мы останавливаемся, ждем приближения. Полицейский, который регулировал движение на углу Пушкинской и Дерибасовской, поворачивает стрелку вращающегося светофора так, чтобы машины не шли навстречу колонне.
А вот движется и сама колонна, заполнив всю мостовую. Во главе ее – капельмейстер в причудливой форме с живописным жезлом в руках, который поднимается и опускается в такт шагам и музыке. За ним – ряд солдат с укрепленными на спине разукрашенными медными конструкциями, на них висят колокольчики разной величины и блестят на солнце; следующий ряд музыкантов ударяет в эти колокольчики. Дальше следуют трубачи, барабанщики и остальной состав военного оркестра. Под звуки бравурного марша за оркестром лихо вышагивает целый батальон румынских солдат в парадной форме. Во главе колонны – офицеры с большими аксельбантами на груди. Колонна пересекает Дерибасовскую, доходит до Ланжероновской, останавливается и замирает по стойке смирно. Начальник колонны отдает команду, и взвод солдат, отделившись от всех, печатает шаг в сторону Пушкинской, 4 – угол Дерибасовской, 8. В этом доме расположился штаб румынской армии, а мы наблюдаем смену караула. Взвод скрывается в подворотне Дерибасовской, 8, затем отделение взвода появляется и производит смену караула на всех постах вокруг штаба. И вот уже сменившийся с дежурства взвод занимает место в колонне и вся колонна под звуки оркестра идет по Пушкинской в обратном направлении.
Представление окончено, и к дверям дома № 3 по Пушкинской снова выстраивается небольшая очередь. Подходим и спрашиваем, что это за очередь и зачем стоят люди.
– А вы что, не знаете?, – отвечает последряя в очереди женщина, – тут продуктовая примария, и мы стоим за талонами на пайки. Румыны выдают неплохие пайки остро нуждающимся. Мама Елизавета заботится о своих подданных.
– А кто такая мама Елизавета?
– Вы что, с Луны упали? Кто в Одессе не знает маму Елизавету?
– Мы не с Луны упали, а только вчера приехали с немецкой оккупационной территории.
– Ну, тогда понятно. Слушайте сюда. Я вам все расскажу. Мы живем в королевстве румынском, и у нас правитель король Михай. А у него есть мама Елизавета. Так она не только его мама, но и мама бедных одесситов. Она приезжает в Одессу, бывает на Привозе и разговаривает с простыми одесситами. Это по ее настоянию, примария выдает талоны и остро нуждающиеся имеют пайки. Дай Бог ей здоровья!
По размерам очереди было видно, что не так-то много в Одессе остро нуждающихся.
Утро следующего дня началось с появления румынского жандарма. Одесские дворники, как выяснилось потом, должны были оперативно сообщать в сигуранцу (румынскую полицию) обо всех вновь прибывших. И вот здоровый краснощекий солдат-жандарм в высокой бараньей шапке и с ружьем ведет нас по Греческой в сигуранцу. Полиция находится на улице Греческой прямо напротив дома, где сейчас расположен райотдел милиции. Странная привязанность властных структур к этому месту!
Нас всех троих заводят в комнату с зарешеченным окном. За столом сидит румынский чиновник, говорит на ломаном русском языке. Требует предъявить документы и разрешение на въезд в королевство Румынию. Конечно, разрешения у нас нет. Паспорта исчезают в сейфе, а чиновник начинает долго и нудно объяснять, что мы нарушили какие-то законы, за что будем отправлены в тюрьму, а затем снова высланы на территорию, занятую немцами.
Мы с растерянностью и страхом смотрим на этого человека, в чьих руках оказалась наша судьба. Неужели снова из этого рая – в ад?
Чиновник достает какую-то толстую бухгалтерскую книгу, показывает ее и объясняет, что всех прибывших записывают в эту книгу, а вас записать нельзя. Мы с унынием смотрим на жандарма. И вдруг рука его отрывается от книги, большой и указательный пальцы делают понятный быстрый жест, ловко потеревшись друг о друга, и он снова начинает объяснять все сначала.
Отец мгновенно вспоминает переезд границы, достает из кармана кригс-марки, берет в руки амбарную книгу, вкладывает туда деньги и пододвигает ее жандарму. На лице жандарма радостная улыбка, он говорит, что наши документы в порядке, берет наши паспорта, записывает нас в амбарную книгу и поздравляет нас как новых подданных короля Михая.
Мы теперь граждане румынского королевства.
Комментарии
Одесский Холокост
Какие благостные картины жизни в оккупированной румынскими фашистами Одессе !
А вот, что было в этом одесском "раю" на самом деле:
"80 лет назад, 22–24 октября 1941 года, по приказу пронацистского диктатора Румынии Иона Антонеску
в Одессе расстреляли, повесили и заживо сожгли около 22 тысяч ее жителей, в подавляющем большинстве евреев.
Оценка этого, вероятно, самого масштабного преступления на оккупированных Румынией территориях СССР,
вполне сопоставимого с Бабьим Яром, более шестидесяти лет оставалась фактическим табу в румынской исторической памяти."
Всё это сотворилии "добрые" румыны. А вы, господин хороший, про конфетки и булочки! Они на крови невинно убиенных были замешаны ...
В отличие от большинства
В отличие от большинства местных авторов, родства не помнящих, автор называет Красную армию своей, "нашей" армией. Уже одно это дорогого стоит в эти дни.
Последние дни оккупации Одессы
Меня и мою семью Бог миловал - мы успели под бомбами эвакуироваться из Одессы и в "румынский рай" не попали. Насколько я слышал от живших там во время оккупации, румыны мало чем отличались от немцев, когда это касалось евреев, коммунистов и раненых командиров Красной армии. Более того - после взрыва комендатуры на Маразлиевской на столбах и деревьях они вешали не только перечисленных, но и всех попавших под руку. А по отношению к законопослушным обывателям румыны действительно вели себя, по рассказам, так, как описал автор - воровали, мародёрствовали, брали взятки, но жестокости, тем более зверской, как правило, не проявляли. Поощряли предпринимательство (и "с него имели"); при них жилось довольно спокойно и сыто, если люди не "выступали", а особенно - если доносили на недавних соседей и приятелей; это поощрялось. Поэтому после освобождения Одессы иногда можно было услышать, что при румынах было хорошо.
Добавить комментарий