Да, действительно, вряд ли могли себе представить классики американской литературы, что когда-то после их жизни, за доброе слово о книгах, ими написанных, человека приговорят ко многим годам в концлагере. Классики, наверное, и слова такого не знали - "концлагерь". Это слово в массовом сознании ассоциируется с 20-м веком, и являлось одним из основных в лексиконе при Сталине и Гитлере.
Абелю Исааковичу Старцеву и выпала такая планида - попасть в концлагерь за любовь к американской литературе. Было это более полувека назад.
На днях Старцеву исполнилось 92 года. Он гостил у сестры в штате Нью-Джерси. А живет он и работает по сей день в Москве.
- Абель Исаакович, совсем еще молодым человеком, еще будучи студентом филологического факультета университета, я читал монографии, написанные вами, предисловия к сборникам американских авторов. И восхищался вашей эрудицией, оригинальностью мышления, теми парадоксальными порою выводами, которые вам свойственны. И недавно только узнал, что вы, оказывается, попали за решетку за свои книги об Америке и американских писателях. Я полагаю, что вас надо занести в книгу рекордов Гинесса. Вряд ли в истории были люди, становившиеся жертвами репрессий за любовь к Джеку Лондону, Марку Твену, Скоту Фицджеральду. Как же это все было?
- Я работал в институте мировой литературы Академии наук. Мы решили написать двухтомную историю американской литературы. Отношения были с Соединенными Штатами дружественными. В то время, когда вышел первый том, началась холодная война и критика обрушилась на многие книги, где было выражено доброе отношение к США, к культуре этой страны. Тогда и началась проработка моих трудов.
- Что же вам конкретно инкриминировали?
- Писали, что когда листаешь книгу, то слышишь звон долларов. Ничего конкретного не говорили, но критиков раздражало, что в книге высоко оценивалось значение американской литературы в мировой культуре.
Меня обвиняли в антисоветской агитации, в том, что я низкопоклонствую перед Западом, в том, что я неверно оцениваю буржуазную культуру и нахожусь под ее влиянием.
- Но ведь и Джек Лондон и Марк Твен довольно широко издавались в те годы. В двадцатые годы выходили собрания сочинений Джека Лондона. В любом предисловии к любой его книге на русском языке можно было прочитать, что рассказ Джека Лондона "Любовь к жизни" произвел неизгладимое впечатление на Ленина. Почему же вас обвиняли в хорошем отношении к Лондону, Марку Твену?
- При Сталине начинались различные кампании. Одной из них, как ее называли, была борьба с космополитизмом. К тому же нужны были люди, чтобы добывать уголь в Караганде. Вот я и попал под очередную такую кампанию.
В 1949 году меня арестовали, осудили на десять лет с последующей пожизненной высылкой в крайние северные районы СССР.
- Но ведь в истории мировой литературы не было такого случая, чтобы сажали за положительные высказывания о книгах, которые выпускались в стране огромными тиражами.
- Конечно. Но, кроме того, за мной числилось еще в студенческие годы некоторое вольнодумство. Я критиковал цензуру, например. Все это мне припомнили.
- А когда проходил суд, судьи-то понимали, что нельзя сажать за Джека Лондона, которым, возможно, эти же самые судьи и зачитывались?
- Суда не было. Это было заочное решение так называемой тройки. Следствие было, я сидел на Лубянке в Бутырской тюрьме, а вот суд так и не состоялся.
Я считался политическим заключенным. У меня были номера на спине и на груди. И мне разрешалось всего два письма в год.
- А как к вам заключенные относились?
- Положительно. Заключенные были более справедливыми, чем Комитет государственной безопасности.
Но Иосиф Виссарионович имел любезность скончаться, и я был выпущен. Всего я провел в тюрьме и в концлагере шесть лет. А если бы Сталин был жив, пришлось бы мне сидеть столько, на сколько хватило бы его здоровья.
- После того, как вы вернулись из концлагеря, вас снова приняли в ваш институт?
- Нет. Доступ туда мне был закрыт. Там работали люди, которые способствовали тому, чтобы я попал в тюрьму.
- Дело это старое. Мы люди не мстительные. Но забывать нельзя. А кто способствовал вашему аресту более полувека назад. Знаете вы этих конкретных людей?
- К сожалению, такую печальную роль сыграл в моей жизни Роман Самарин. Он был председателем секретной экспертной комиссии, созданной КГБ по моему делу и эта комиссия вынесла решение, что все мои сочинения содержат антисоветскую агитацию.
- Самарин же был одним из известных специалистов по американской литературе. Я его помню по предисловию к самому большому из издававшихся за последние десятилетия собранию сочинений Джека Лондона в 14 томах. Это было приложение к журналу "Огонек" в начале 60-х годов. И такие известные и скажу прямо, способные люди, были такими мракобесами?
- Да, он был образованный человек, декан филологического факультета МГУ, но погубила его советская система. Отчасти они стали такими из страха. Делать подлости из страха, конечно, не извинительно, но это было обычное явление в разные периоды советской истории.
Из-за таких, как Самарин, меня посадили, а потом снова не приняли в институт.
Я, как член Союза писателей, писал книги и публиковал их. У меня были монографии о Марке Твене, книги, в которых шла речь об американских писателях и поэтах от Уолта Уитмена до Эрнеста Хемингуэя. Я написал книгу и о Джоне Риде, которым я в свое время восхищался. Это был блестящий журналист.
- А каких американских писателей вы именно открыли для читателя на русском языке?
- Довольно многих. Впервые Фицджеральда, например. Практически все значительные американские писатели середины прошлого века представлены были в антологиях, составителем которых я был.
- А чем вы объясняете, что в то время в Советском Союзе была так популярна американская литература, хотя потом за нее вас и посадили. В то самое время, когда так неистово боролись с так называемым буржуазным влиянием, в котором вас и обвинили.
- Я работал в институте литературы и языка существовавшей тогда коммунистической Академии. Директором был Анатолий Луначарский. Я занимался английской литературой, а Луначарский дал мне совет больше внимания уделять американской литературе, которая тогда бурно развивалась.
Я и еще несколько человек приложили большие усилия, чтобы в наших издательствах выпускались книги неизвестных у нас тогда Хемингуэя, Фицджеральда, Стейнбека, Фолкнера.
Я настаивал на издании книг этих писателей, писал к этим книгам предисловия. У американской литературы жизнеутверждающий дух, она проблемна, профессиональна, это способствовало ее популярности.
- А чем вы объясняете разность в подходах к творчеству тех замечательных писателей, о которых вы упоминали. Например, тот же самый Джек Лондон в России и в Европе выпускается очень широко, во многих томах, а в Америке выбор его книг очень ограничен, выпускается лишь небольшая часть его рассказов и пять-шесть повестей и романов, а чаще всего книги о собаках - "Зов предков" и "Белый клык". Правда, буквально в последние два-три года стали появляться в свет и некоторые, редко издаваемые здесь в Америке его книги - "Межзвездный скиталец", "Смок Белью". Тот же Марк Твен у нас гораздо шире выпускался, чем в Америке, где я на прилавках ни разу не видел собрания его сочинений. Знаменитые "Приключения Гекльбери Финна" Марка Твена в некоторых Штатах изъяты из школьных библиотек, эту книгу считают расистской.
- В России Джек Лондон и Марк Твен известны на том же уровне, как самые популярные русские писатели. Интерес к приключениям, природе очень импонируют русским читателям. Американские писатели часто отличаются от европейских и очень смелой постановкой проблем. И сейчас их произведения известны, как и прежде.
В Америке этих писателей выпускают выборочно. Я когда бываю здесь в книжных магазинах, то замечаю, что больше стало внимание американцев к своей культуре и стремление охватить как можно шире творчество классиков. Марк Твен считается общепризнанным американским классиком, но отношение к нему, как вы отметили, сложное. В "Гекльбери Финне" часто фигурирует слово "ниггер", это уже достаточное основание, как считается, чтобы относиться к этой повести неоднозначно.
- Подсчитано, что это самое слово упоминается там 277 раз.
- Да, это слово не звучало так уничижительно, как сейчас, во времена Марка Твена, а в русских переводах это совсем не чувствуется, а наоборот ощущается широкое, гуманное отношение к негру Джиму, симпатичному и доброму человеку.
- А как вы находите современную американскую литературу, кого бы вы в ней выделили.
- Для меня Апдайк и Воннегут являются последними крупными американскими писателями.
- А как вы расцениваете засилье коммерческой литературы. Это не страшно, всегда были книги, жившие короткое время, а потом забытые раз и навсегда. Тревожно, на мой взгляд, другое, что сразу после второй мировой войны появились такие прекрасные писатели, как Ирвин Шоу, Норман Мейлер и другие, их целая плеяда. А сейчас читаешь, и все исчерпывается писателями, которые создают чтиво, но не выходит из-под их пера ничего такого, что бы могло пережить наше время.
- Сейчас, к сожалению, та же тенденция началась в России. Коммерческая литература вытесняет подлинную. Связано это с засилием массовой культуры. Американская литература многое потеряла в широте постановки больших психологических проблем. Таких писателей, как Мелвилл сейчас не встречается, и речь идет о более или менее остроумном отражении текущей американской жизни.
Мне кажется, это явление общемировое. Сейчас мы переживаем время, когда литература не идет в сравнение с тем, что было раньше. Но я надеюсь, что в ближайшее время будет взлет литературы, связанный с намечающимся интересом к более серьезному творчеству. Я думаю, что телевидение и компьютер, вытеснившие сейчас на время литературу, скоро уступят литературе часть своих сегодняшних позиций.
- А кто из американских писателей вам ближе по сердцу?
- Мне очень близок Джон Дос Пасос. У меня есть моя монография о нем. У меня среди самых близких - Марк Твен и Герман Мелвилл.
- Вы в свои 92 года человек удивительно энергичный и активный. Какая рукопись ваша теперь на вашем письменном столе.
- Я хочу издать биографию Марка Твена с теми материалами, которые на русском языке не появлялись прежде.
Добавить комментарий