Виолетта Гребельник – известный читателям ЧАЙКИ автор, мы печатали ее очерки о Риме, где она живет и который неутомимо исследует, стихи, сказки для детей. Она победитель нашего новогоднего творческого конкурса. Не так давно у нас была опубликована первая повесть Виолетты - о Гоголе. И вот новая повесть, в этот раз об итальянском враче. Виолетта сама врач в частной римской клинике и знает эту работу не понаслышке. Один день итальянского доктора Леонардо показан в повести с той стороны, которую пациенты обычно не видят, и он впечатляет... Впрочем, почитайте сами.
Лето закончилось лишь по календарю. Бесперебойная череда жарких дней равномерно продолжала свой ход. Август оттеснял робкий сентябрь. Только сократившийся день намекал на ожидавшую у порога осень. Не было и восьми часов, а сумерки уже просачивались, глуша солнечные блики в стёклах витрин и наполняя воздух неизвестно откуда взявшейся влагой. Размылись и стали нечёткими в отдалении контуры домов.
Перекликался обычный воскресный день, до краёв наполненный провинциальным оживлением. На узких тротуарах не разминуться. На мостовой – тоже. Ехать приходится с черепашьей скоростью. Старый центр не приспособлен к современному потоку автомобилей, как и местные «аборигены» не приспособлены к условностям пешеходных правил. Увидав знакомого по ту сторону, они переходят мостовую, невзирая на дорожные знаки. Таким образом, въезжаешь в центр засветло, а выезжая, замечаешь, что начало темнеть и зажглись фонари.
Воскресный вечер - самое подходящее время для посещения местных ресторанчиков и трактиров. Для этого он и существует.
У Лео расклад был сегодня другой. К сожалению. Предстоящее ночное дежурство не обещало ничего хорошего. В отделении лежало несколько тяжёлых больных. У одного из них состояние не удавалось стабилизировать, и в любой момент можно было ждать сюрпризов.
За пять лет, проработанных в клинике, ночные дежурства не стали чем-то банально-привычным, а потому воспринимал он их как фатальную неизбежность, каждый раз уходя разбитым, зато с чувством выполненного долга.
Его профессиональная жизнь могла сложиться по-другому. Отец, профессор одного из крупнейших университетов Рима, настаивал на продолжении учёбы и получении специализации по кардиологии. Работая в этой сфере, мог бы поспособствовать. Но Лео упёрся тогда, не выслушав доводов. Хотелось, наконец, стать взрослым не только по паспорту. В университете он не выделялся особым рвением. Вечно за ним числились задолженности, экзамены сдавал не в срок. Когда защитил диплом, сверстники успели уже поработать пару-тройку лет врачами. Кое-кто постигал специализацию, чтобы вращаться в узкой сфере медицины.
Начав зарабатывать, Лео снял небольшую квартирку. Поступок по местным обычаям из ряда вон выходящий. Чаще молодые люди, закончив учёбу, оставались в родительском доме, пользуясь всеми удобствами и не загружаясь бытом. В обиходе утвердилось новое слово для определения засидевшихся у маминой юбки перезрелых женихов – «мамон». Перейдя сорокалетний рубеж и пресытившись земными удовольствиями, мужчина терял интерес к вопросу устройства личной жизни. Лишние заботы, ответственность пугали, они нарушали привычный уклад. Пришлось бы пожертвовать упоительными вечерами, когда за бутылкой пива, развалившись на диване, можно смотреть футбол, зная, что никто тебя не потревожит.
Почему именно футбол? Просто в этой стране футбол – это всё. Его не достаточно назвать популярным видом спорта. Скорее всего - это политика, коммерция, искусство массового одурманивания. Называйте, как хотите. Но схема работает и даже очень успешно.
В описываемом городке секций по футболу было множество: при каждой школе, спортивном клубе и даже религиозном ордене. Свободные муниципальные участки земли были раскатаны под футбольные поля.
При рождении мальчика к поздравительным словам добавлялась фраза: «Будущий футболист!» А по достижении четырёх лет «будущего футболиста» записывали в секцию гонять мяч. Желающих заниматься другим видом спорта было трудно сыскать.
Не миновала сия чаша и Лео. Ему выдали командную униформу и выпустили на поле. Размеры поля были меньше, чем для взрослых. Сразу возникало желание стать настоящим мастером и однажды героем появиться на поле 108 на 70 метров. Последовали интенсивные тренировки в любую погоду, мокрые от пота футболки, изодранные кроссовки, царапины и синяки. А также заслуженный после первого в жизни соревнования футбольный комплект с отпечатанным именем любимого игрока. Родители поощряли мальчишеский энтузиазм.
Потом было неудачное падение. Он ощутил хруст в колене сменившийся болью. Ему повезло, обошлось без хирургического вмешательства. Через месяц можно было выходить на поле. Но отец принял другое решение. Лео отвели на плавание. И это оказалось куда интереснее футбола с его схемами и расчётами.
Они нередко семьёй выезжали к морю. Бескрайняя водная гладь манила неизведанностью, и каждый раз по-новому будоражила ребяческую душу. Плавание становилось частью приключения, где выпадает самому принимать решения и прокладывать маршрут. Поле игры ограничивалось не трибунами, а горизонтом.
На глубине Лео через маску наблюдал за подводным миром. Он был не такой, как с экрана телевизора. В чём-то походил, но отличался существенно. К зрительному восприятию, добавлялось ощущение всем телом. А ещё - дистанции подчинялись иным законам, не как на суше. К ним нужно было приноравливаться. Угадывание точного расстояния пришло с опытом. Игристая зыбь моря покрывала другой, «неземной» мир.
Став постарше, Лео усовершенствовал технику ныряния и вскоре перешёл к подводному плаванию с аквалангом. Нырнув однажды у скалистого побережья, он вдруг понял, почему разрыв с футболом не принёс особого огорчения. Не потому, что, будучи частью команды, прокладывать свой маршрут, означало идти в разрез с ней. Главное было в другом. Да, он понял это на глубине, куда солнечные лучи проникали, преломившись под углом. Футбол, популярнейший, доводящий до безумия толпы фанатов, был игрой в двухмерном пространстве. Спускаясь всё глубже, Лео двигался по осям трёхмерности. А это совсем другое дело. Только так можно ощутить многоплановый мир и стать его хозяином.
Когда Лео вступил во взрослую жизнь, «неземной» мир стал его убежищем. Морская пучина радушно принимала его в объятия, и нервное напряжение уходило за нескончаемо далёкую линию на небосклоне.
Он хорошо изучил подводный рельеф вдоль знакомого с детства побережья. Появились любимые места, куда непременно наведывался. Завораживал небольшой грот с песчаным дном, о существовании которого с берега нельзя было догадаться. Каждый раз, когда подплывал к нему, побеспокоенная стайка рыб проскальзывала вдоль тела. В солнечный день песок отсвечивал золотистым блеском. Редкие кустики водорослей стояли неподвижно как в аквариуме. Лео про себя именовал грот своим.
Однажды после двухдневного шторма он с интересом изучал изменившийся ландшафт. Почти у самого грота из песка выступал своим округлым боком предмет, вызвавший острое чувство уже виденного. Не стоило большого труда, чтобы извлечь находку. Ею оказался античный кувшин из светло-жёлтого терракота. Если не считать нескольких щербинок по верхнему краю, любой эксперт подтвердил бы отличную сохранность. Достаточно чётко просматривались следы росписи. Больше всего поразила уцелевшая на протяжении веков ручка. Она хоть и не была изящной, но всё-таки самое хрупкое место у любого кувшина.
Найти в здешних местах древний фрагмент не было редчайшим событием. Случалось, волны на пляж выбрасывали осколки утвари. Другое дело, неповрежденный кувшин. Настоящая удача.
Происхождение находок было достоверно известно. В первом веке нашей эры красовалась на гористом спуске вилла императора Тиберия. Построена она была не на пустом месте. К Тиберию, как к правопреемнику, перешло строение республиканского периода, принадлежавшее предположительно деду Ливии, жены императора Августы. Оставалось внести изменения по своему вкусу. Что и было сделано. Будучи поклонником эллинистической культуры, Тиберий обогатил виллу мраморными скульптурами и мозаикой по мотивам греческой мифологии. Один из гротов, где в жаркие дни сохранялась прохлада, был обустроен для императорского досуга. В центре оборудовали бассейн с циркулирующей морской водой. На скалистых уступах восседали огромных размеров статуи на сюжет Одиссеи.
Многовековая история виллы объясняла, почему находки порою относились к разным эпохам. В каком точно веке был сотворён найденный кувшин, Лео не знал. Обращаться к специалистам археологам не рискнул. Он помнил нашумевшую историю бронзового шлема римского воина. Мыслимо ли, в двадцать первом веке найти хорошо сохранившийся шлем. Его настоящий хозяин предусмотрительно выбил на металле своё имя. Знал бы, что через столетия люди будут читать эту надпись и мысленно пытаться представить облик владельца. Те двое, которым посчастливилось извлечь со дна моря уникальный предмет, не смогли утаить находку, хотя таковым было их желание поначалу. Случился скандал, ценность на основании закона экспроприировали. Древний шлем как национальное достояние отреставрировали и выставили в музее, посвящённом вилле Тиберия и расположенном рядом с одноимённым гротом.
Лео специально посетил музей. Шлем был найден в знакомом ему месте, где он часто уединялся с аквалангом, наверняка даже проплывал вблизи. Он всматривался в детали чеканки, и невольно всплывал вопрос, а как бы сам поступил, улыбнись такая удача. Когда под водой натолкнулся на кувшин, сразу же понял, что ответ давно знал.
С крайней осторожностью привёз своё «сокровище» домой. Поспешил заказать деревянный футляр по размеру. Внутреннюю часть оббил толстой мягкой тканью. Кувшин, таким образом, был надёжно защищён. Иногда Лео заглядывал к нему, и тогда в душе возникало лёгкое трепетание, как перед важным экзаменом. Более того, достаточно было взглянуть на футляр, не открывая его, как запускалась неподвластная реакция организма. Так он и жил с этой тайной. Особого криминала в содеянном не видел. Многие хранили в домах предметы исторической значимости. «В конце концов, я потомок народа, который, создал римскую империю, а потому имею право на небольшое наследие», - такая формулировка вполне оправдывала его в собственных глазах.
Жители прибрежных посёлков рассказывали, что первые крупные находки, свидетельствующие о древнем строении, случились в пятидесятых годах прошлого столетия. В ту пору прокладывали автомобильную дорогу. Она должна была соединить центральную и южную части страны, пролегая вдоль тирренского побережья. Вилла Тиберия заявила о себе благодаря автодорожному проекту. Выяснилось, что тектонические колебания изменили линию побережья, обрушив скалистый уступ. Величественное сооружение не удержалось на склонах, его обломки ушли под воду. Оставшаяся часть, как водится, была разграблена и заброшена.
Раскопки вскрыли фрагменты колонн, статуй, мозаичных полов. Тогда же и основали музей. Сегодня бдительный путешественник невольно притормозит, заметив огромные, с человеческий рост амфоры. Их установили вдоль дороги со стороны горного спуска. Это те самые, найденные во время строительных работ. Лео любил проезжать здесь.
Сейчас он ехал другой дорогой и к другой цели. Пробившись через запруженный центр, тут же очутился на окраине, так невелик был городок. Затем следовала серпантинная дорога, уводившая на подъём с крутыми склонами по обеим сторонам, поросшими дикой растительностью. Кустарники, раскидистые тонкоствольные деревья густо переплетались между собой. Из-за них невозможно было разглядеть небольшое озеро, притаившееся у подножья. Сюда по ночам спускались дикие кабаны на водопой. Им тернистый путь не помеха. Бòльшая проблема - автодорожное полотно с водителями-лихачами. Известны были случаи наезда на кабана - по описаниям участников «аварии» - сравнимые с ударом в глухую стену. Животное, как правило, погибало, но и машина, ремонту не подлежала.
О кабаньем перекрёстке вся округа была осведомлена. Но не все воспринимали опасность всерьёз. Сама тропа хорошо просматривалась по склону, земля на ней всегда была взрыта, траве не прорасти. Крупные комья скатывались на проезжую часть.
Лео на всякий случай сбавил ход. В прошлом году одной из коллег, возвращавшейся поздно с работы, пришлось резко жать на тормоза перед внезапно вынырнувшим шествием. Мама кабаниха вела к водопою стройную цепочку полосатых поросят. Несчастья не случилось лишь потому, что скорость машины была небольшой.
По-настоящему смеркалось. Клиника, окружённая всё той же дикой растительностью, угадывалась по рассыпанным, как светлячки, огонькам. Находясь на отшибе, вдали от посёлков, пространство вокруг неё к ночи погружалось в темноту, отчего небо искрилось звёздами по всему куполу. На него хотелось смотреть и смотреть.
Правда, на ночных дежурствах было не до этого. Клиника представляла собой большой комплекс. Четыре здания, соединённые переходами, стояли на отвоёванной у горы террасе. Пятое, где держали психических больных, находилось выше по склону и упиралось в стену густого леса. Оттуда до вершины горы, казалось, рукой подать. Но это было иллюзией. Когда в прошлом году один из невменяемых каким-то образом сбежал и укрылся в лесу, его не удалось найти.
Полицию уведомили об исчезновении. Поиски усилили. Их радиус, наверное, был недостаточным. Беглеца не нашли. Случилось всё под Новый год. А ранней весной местный житель случайно натолкнулся на бездыханное тело. Неприятности тогда обрушились на дежурного врача. Кто-то должен был быть виновным. То, что число госпитализированных в клинике превышало шестьсот человек, а обслуживающего персонала в наличии имелась горстка, служило слабым оправданием.
В законодательстве и нормативах усматривались разночтения и «лазейки», которые допускали вопиющую эксплуатацию и бесчеловечность. Владельцы клиник ловко пользовались ситуацией, наживая капиталы. Каждый раз, принимая дежурство, Лео знал, что ступает на лезвие ножа.
Мировой кризис не миновал страну, в том числе и отрасль медицины. Так утверждали представители администрации, когда начали массово сокращать персонал, доведя до ниже критического. В отделении двигательной реабилитации, где находилось около семидесяти пациентов, на ночь оставались медсестра и санитарка. В отделении больных с хроническими заболеваниями ситуация была ещё безобразней. Оно занимало два этажа. И если медсестра находилась на первом, то на втором могла быть в лучшем случае санитарка, а то и вообще никого.
За ночь в палатах скапливался смрад от человеческих нечистот. Заполнив их до краёв, он просачивался наружу. Проходя утром по коридору, Лео рефлекторно задерживал дыхание. К счастью, в этом он преуспевал благодаря подводным тренировкам. Каждый раз ему думалось, о том, что за стенами совсем другая жизнь, туристическая зона с великолепным пейзажем и чистым горным воздухом. Ему было жаль пациентов, попавших в ловушку, на которых хозяин делал свой бизнес. Жалко было и персонал. Как дежурный врач он не мог с них требовать невыполнимого.
Бизнес был ясен для всех. Государство, однажды дав добро на содержание так называемой конвенциональной клиники, ежемесячно перечисляло на банковский счёт сумму, рассчитанную из количества госпитализированных. Часть её действительно шла на нужды клиники, но львиную долю присваивал владелец. Делёж зависел от степени жадности и чувства порядочности последнего. Лео давно понял, что жадность у хозяина зашкаливала, а порядочность выродилась в первом поколении, заложившем основу капитала. Кризис служил ширмой для дальнейшей раскрутки.
Следующим «гениальным» изобретением стала задержка заработной платы. С каждым месяцем период задержки рос, а с ним и «народное» возмущение. Поддержка профсоюзов, в обязанности которых входила защита прав трудящихся, привела к нулевому результату. Они тоже сводили вопрос к кризису и ратовали за терпение. Профсоюзы, с момента их создания в девятнадцатом веке переродились. Председатель правозащитной организации числился на должности медбрата, не имея соответствующего образования. Форму не носил, ходил по отделениям в обычной одежде. Вернее сказать, выступал, так как нёс себя с большой важностью, отбросив назад голову, будто мог стать от этого выше.
Чем он занимался, было непонятно, во всяком случае, не медицинской работой и не правовой. Лео не знал ни одного случая, когда бы тот помог кому-нибудь в защите прав. Обычно люди такого порядка одарены умением забалтывать любой вопрос и выезжать на ораторском искусстве. Наш персонаж был исключением из правила и обладал выдающимся косноязычием. Речи его на собраниях пестрели огрехами и неправильно построенными фразами. Смеяться никто не решался. От этого лица у слушателей превращались в напряжённые маски. Председатель, по-видимому, воспринимал такое «внимание» как знак большого уважения. Суть была в другом. Каждый догадывался о наушничестве «правозащитника» и не хотел впасть в немилость к хозяину. Лео был свидетелем, как профсоюзник напыщенно заявил однажды в кругу медсестёр:
- Вчера с хозяином так хорошо посидели в ресторане. Вы же знаете, - тут он сделал паузу, чтобы привлечь внимание, - я с ним на «ты».
«Дурак, - подумал Лео. - Молчал бы про свою продажность».
Хозяин и впрямь водил представителей профсоюзов в ресторан, но не потому, что компания была приятной. Таким примитивным способом он покупал их с потрохами. И правозащитники превращались в миротворцев, разносящих информацию, дескать, «мы на грани банкротства и для того, чтобы клиника не рухнула, а вы, «болваны», не остались без работы, терпите всё как есть. В других местах ещё хуже. Вон сколько безработных на рынке».
Действительно, многие врачи и работники среднего медицинского персонала суетились в поисках работы, рассылая запросы по разным больницам. Как говорится, на всякий случай. А вдруг возьмут. Случай подворачивался в основном если удавалось выйти на полезное знакомство. Поэтому за работу держались, хотя условия с каждым годом становились невыносимее…
Последний поворот выводил к прямому участку дороги, круто взлетающему вверх. Вмурованная табличка уведомляла, что вы на территории реабилитационного центра под сказочным названием «Сосновая роща». Отсюда открывалась завораживающая панорама. Недалеко виднелся скоплением огней посёлок над обрывом, представляющим собой внутренний борт кратера давно потухшего вулкана.
Над отвесной стеной высился средневековый замок с башней, изрезанной бойницами. Он пережил бомбёжки второй мировой войны, его толстые стены устояли и при многочисленных землетрясениях. Благодаря нему, посёлок стал местом притяжения туристов. Они интересовались историей замка, его реставрацией, но, как правило, не задавали вопроса о принадлежности, предполагая, что такой монолит не может не быть национальным достоянием. В отличие от них, местные жители знали правду.
В момент, когда пресловутый кризис набирал обороты и работников клиники убеждали, что она едва держится на плаву, хозяин купил средневековый комплекс. На этом не остановился и с пышной инаугурацией открыл центр красоты в Лондоне. Лео понимал, кризис – ширма. Иначе он, этот кризис, не играл бы в одни ворота.
Лео отличался пунктуальностью в отношении работы и никогда не опаздывал. Не потому, что был таков по натуре, просто не хотелось задерживать коллег, которые отдежурив двенадцать часов кряду, выходили измочаленные, с единственным желанием - скорее добраться домой и вытянуть ноги. Проезжая открытый шлагбаум, он приветливо махнул вахтёру. Тот с озабоченным лицом поманил его к себе. Начало не обещало ничего хорошего.
На небольшой площадке перед третьим корпусом стояла машина карабинеров. Самих блюстителей порядка поблизости не было.
- Этого ещё не хватало, - промелькнуло в голове.
Припарковав машину, он поспешно направился к вахтёру, в обязанности которого входило не только контролировать проезжающих, но и исполнять функции диспетчера. Все телефонные разговоры персонала велись через центральный коммутатор и регистрировались. Сюда же стекалась вся информация о возможных технических неполадках и различного рода проблемах. Вахтёр был ценнейшей фигурой, знал всё и вся.
- Привет, Док. В четвёртом отделении неприятности с родственницей одного из пациентов. Это она вызвал карабинеров. Я думаю, вам лучше сразу туда подняться. Уже несколько раз звонили.
- С кем я сегодня в паре?
- С Ванессой. Она уже здесь. Её призвал Росси. В твоём отделении кого-то реанимировали час назад, он хочет передать больного из рук в руки, прежде чем уйти.
- Кто с ним дежурил?
- Маруччи.
- Соедини меня с ним.
Марручи ответил не сразу.
- Привет, Лео. Прости, оставляю тебе морочливое дело.
- Я догадался. Во дворе машина карабинеров.
- Двенадцатичасовая гонка, сам знаешь. Сегодня ещё не обедал.
- Так что там?
- В четвёртом отделении, по-видимому, кишечная инфекция. Восемь человек скосило. Персонал не успевал обслуживать их и менять бельё. Назначения им расписал, анализы запросил и сгруппировал их вместе, седьмая и восьмая палаты. Дочь одного из заболевших подняла шум, требуя немедленной выписки. Мне же пришлось бежать в твоё отделение помогать Росси. Он сам не справлялся. Вытащили больного с того света.
- Из двенадцатой палаты?
- Да, он самый.
- Понятно. У него сложное нарушение ритма. По большому счёту, его надо перевозить. Завтра этим займусь. Ты где сейчас?
- В первом блоке на третьем этаже. Здесь одна старушка неизвестно как свалилась с кровати.
- Ограничительные перила были?
- Были. Она не в своём уме. Похоже, перемахнула ограждение. Объяснить толком ничего не может. Соседки по палате ничего не знают, кто дремал, кто в другую сторону смотрел. Медбрат разносил лекарства и обнаружил её на полу. Видимых повреждений нет. Параметры в норме. Ты, когда сможешь, проконтролируй её. А я оформлю бумаги и буду уходить.
С кроватей падали довольно часто. Директор даже создал специальный протокол на такие случаи. Служил он больше для замыливания глаз контрольным комиссиям. На практике же отнимал уйму драгоценного времени у врача, поскольку требовалось подробное описание случившегося.
- Это всё?
- Размечтался. Несколько человек с некомпенсированным диабетом, в четвёртом и втором отделениях. Двое из них под капельницами. Их проконтролируют около десяти. В твоём отделении пациентка умудрилась вытащить желудочный зонд. Я ей расписал капельницы до завтра, а там сам решай.
- Хорошо.
- Ещё одного держи под контролем. Он во втором блоке на последнем этаже. Дедушке за девяносто, с хронической почечной недостаточностью. Около трёх у него закупорился катетер. Попытались поменять – безуспешно. Он уже два часа без катетера. Параметры пока в норме.
- А как в острой патологии?
- Туда поступили трое. Пожилая женщина с сердечной недостаточностью, какой-то бездомный африканец с высокой температурой, кстати, он ни бум-бум, языка не знает, и один диабетик с начинающейся гангреной. Хирурги решили, что оперировать пока рано. Росси ещё там. Заканчивает оформление. Кстати, там случилась сегодня одна смерть.
- Мне сказали, что он во втором, вводит Ванессу в курс.
- Шустрый малый. С ним здорово дежурить в паре. Ладно, Лео, пока. Удачи.
- Вся надежда на неё. Будь здоров.
На столе у вахтёра стопкой лежали бумаги – это были полученные по факсу запросы на госпитализацию в отделение острой патологии. Их присылали со всей области. Груз этой переписки ложился в довесок на плечи дежурных врачей. Просмотрев на скорую руку факсы, Лео попросил связать его с отделением. Ответил медбрат:
- У нас пять свободных мест.
- Что так «мало»? – с иронией прокомментировал Лео.
- Так карта легла. Одного пациента потеряли, его привезли уже почти в агонии. Одна выписалась под расписку.
- Замечательное наследие, - прервал его Лео.
- Ладно, есть и хорошая новость. Один больной уже поступил. Росси оформляет его. Так что пять минус один – четыре.
«Мы не в школе, - сострил про себя Лео, – и здесь четыре – это лучше, чем пять». Хотя привоз четырёх новых тяжёлых больных среди ночи был равнозначен пребыванию на передовой линии фронта во время решающего боя. А, может быть, и хуже. Там на тебе не лежит юридическая ответственность. Кто выжил, тот, значит, сумел. Кто не смог, что ж – на войне как на войне. Здесь же права на ошибку не давалось, и спасать надо было если не всех, то многих и, что самое страшное, одновременно.
У вахтёра на столе резко задребезжал телефон.
- Это из четвёртого. Срочно требуют дежурного врача.
- Скажи, что уже поднимаюсь. Дай мне на минутку Ванессу.
Голос у Ванессы был по-деловому резок.
- Привет, Лео. Какие будут предложения?
- Будем танцевать рок-н-ролл этой ночью. В остром отделении предположительно четыре поступления. Возьми этот блок на себя. А я перекрою остальное. Или же наоборот. Выбирай.
- Хорошо. Пойду туда. Кстати, в твоём отделении дефибриллировали пациента. Сейчас у него состояние стабильное.
- Знаю.
- Если будет нужна помощь, звони. Ни пуха!
- К чёрту.
Быстрым шагом Лео направился к третьему корпусу. Машина карабинеров нарушала убаюкивающий пейзаж. В кронах зонтичных сосен слышались редкие, затухающие голоса птиц. Солнце садилось за туманную кайму, размывающую линию морской глади вдали. Малиновый отблеск скользил по водной поверхности.
Преодолев шесть лестничных пролётов (на ожидание лифта времени не было), Лео очутился в своём отделении. В коридоре столкнулся с Тицианой, гружённой несколькими флаконами физиологического раствора. Она была опытной медсестрой, но сейчас имела несколько растерянный вид.
- Всё в порядке? - вопрос Лео прозвучал скорее как приветствие.
- Как такое можно допустить? Закончился физиологический раствор.
- Что значит закончился?
- Это значит, что в отделении нет ни одного флакона. У меня около 30 внутривенных назначений. Вот всё, что мне удалось раздобыть в кардиологии. Там тоже на исходе. Что делать, Док? - Она вопрошающим взглядом уставилась на него.
- Где твоя напарница? – спросил Лео, затягивая с ответом.
- Она занята ужином.
В обязанности медсестёр входило не только выполнение врачебных назначений, но и помывка лежачих больных, а также разнос еды и кормление тех, кто не в состоянии держать ложку в руках.
Лео понимал, без физиологического раствора кое-кто, возможно, не доживёт до завтрашнего утра. В больнице нередко создавалась искусственная нехватка лекарств или замена эффективных препаратов менее подходящими, но более дешёвыми. Подобная стратегия приводила к дополнительному доходу владельца больницы. Назначенный им директор, обладающий редкими качествами негодяйства, изощрялся в выискивании способов для всё большей и большей экономии с тем, чтобы и себе сорвать премию. История с физиологическим раствором выходила за допустимые рамки.
- Я сам пробегусь по отделениям. Возможно, в психиатрическом есть запас.
- Доктор, не откладывайте. У меня ведь назначения по времени расписаны.
- Голубушка, у нас не по времени всё расписано, а по секундам. Кто тебя меняет?
- Мне жаль вас. На ночь поставили новенькую, она впервые на смене.
- Тициана, ты мне пишешь приговор.
- Я сама не вижу логики в таких распоряжениях. Была бы моя воля.
- Знаю, знаю.
- Перед уходом покажу ей, что где находится. Постараюсь ввести в курс, насколько это возможно.
- Ты уж постарайся, родная, постарайся. Мне будет не до неё.
Пройдя через медсестринскую и помещение, где хранились лекарства, вдохнув при этом резкий аптекарский концентрат, Лео очутился в комнате, предназначенной для врачей. Фактически это была нелепая пристройка со стороны горы. Мебель состояла из двух столов и двух стульев. Два компьютера и факс говорили о том, что на дворе двадцать первый век. За тонкой перегородкой находился туалет, который служил и раздевалкой для врачей. Переодеваться было крайне неудобно из-за ограниченности пространства.
Как-то Лео забыл предварительно закрыть крышку унитаза. Придерживаясь рукой за стену и балансируя на одной ноге, он пытался снять брюки так, чтобы штанина не выскользнула на пол. Опыт уже был, и акробатический трюк удался, но при этом он уронил носок, метко скользнувший в горловину унитаза. Смену Лео отработал в шлёпанцах на босу ногу.
Недоумевающая медсестра уткнулась взглядом в оголённый подъём стопы. Такой имидж был не типичен для доктора. Лео, который не любил драматизировать, выпалил:
- Я прямо с пляжа.
- В такую рань? Там ведь темно сейчас.
Стоял поздний декабрь, когда поутру морское побережье угадывается лишь по дыханию прибоя.
- У меня был фонарик. Какие проблемы?
Она ухмыльнулась, не поверив сказанному, и с иронией добавила:
- Мой муж на днях наводил порядок в своём портфеле. Вывалил содержимое на стол и неожиданно обнаружил пару не своих носков. Не твои ли, Док?
- Розовые в горошек?
- Точно, - подыграла она.
- Нет не мои. Скажи ему, что порядок в портфеле надо наводить в отсутствие жены.
Сегодня переодевание обошлось без эксцессов. Оставив вещи в персональном шкафчике и схватив необходимое для работы, он вновь протиснулся через узкий коридор с резким аптечным запахом и направился в четвёртое отделение. Здесь также помещение для работы напрашивалось на критику и, прежде всего, смехотворно малыми размерами. По этой причине нередко приходилось заполнять медицинскую документацию стоя. Однажды Лео выразился по этому поводу: «Мы словно астронавты в посадочном модуле на Луну». Шутка была рискованная. Директор активно отслеживал недовольных и затем действовал по разработанной схеме, прямиком ведущей к увольнению.
Все «человеческие» помещения были оборудованы под палаты. Тут тоже не обошлось без хитростей. Если площадь комнаты соответствовала по нормативам двухместной палате, в ней размещали троих, или четверых пациентов. При виде такой ненасытности к деньгам у Лео родился гениальный план, другими словам, и рациональное предложение. Правда, оно так и осталось в его воображении.
Хорошо бы оборудовать палаты двухъярусными кроватями. Умножай, таким образом, доход на два. Вне всякого сомнения, будь хоть малейшее попустительство в законе на этот счёт, инновация была бы уже внедрена. Санитарки и медсёстры взбегали бы по выдвижным лесенкам на второй ярус для помывки и кормёжки больных, сдвинув на время ограничительные перила. А как же! В нашей клинике больных окружают не только заботой, но и мерами предосторожности.
Идея двухъярусных кроватей возникла, когда Ирина рассказала ему о поездах в Россию. От неё узнал очень многое об этой непонятной ранее для него стране. То, что преподносили в школе, уже тогда казалось не совсем правдоподобным. Многое замалчивалось, ещё больше искажалось. Они мечтали вместе совершить путешествие на Дальний Восток, увидеть безграничные нетронутые леса. Самое большое озеро пресной воды, жемчужину Сибири, он научился называть его правильным именем – Байкал, а не Б'айкал с ударением на первом слоге.
Кому-то понадобилось перекручивать не только историю, географические названия, но и имена славянских гениев. Лёгкую для восприятия фамилию Гоголя переделали в резкую – Гог'ол. Доказывай теперь, что он не монгол.
О том, что великий писатель бывал в здешний местах, Лео, к своему стыду, тоже узнал от Ирины. В одном из местных трактиров, сидя в углу за столиком и не обращая внимания, на шумных посетителей, Гоголь написал целую главу «Мёртвых душ». Заглянул бы в клинику Николай Васильевич. Нелепость, контраст, дикость его бы сразили. И родилась бы ещё одна глава – Чичиков с визитом к загадочному владельцу замка и богадельни. Начинаться она могла бы приблизительно так.
«Мрачное строение возвышалось над убаюкивающей гладью озера. Тяжёлое хлопанье крыльев насторожило визитёра. Дикие птицы, потревоженные шагами, сорвались из множества бойниц. Ему предстояла встреча с владельцем клиники, до которой отсюда рукой подать. А душ в ней мёртвых и которые уже почти… в сотни раз больше, чем у Чичикова в наличии. Одним словом, фортуна. И брать её надо без промедления.
Постучав и не услышав ответа, он потянул на себя ручку тяжёлой кованой двери, высотою рассчитанной на всадника. Дверь открылась медленно, издав заржавелый скрип. Чичиков шагнул в полумрак. Скрип повторился за спиной и затухающим эхом откликнулся где-то под сводами …».
Им нравилось фантазию переплетать с реальностью. Под рождество Лео с Ириной объехали все местные трактиры, пытаясь найти тот гоголевский, но тщетно. Зато нашли небольшую гостиницу, всего в несколько комнат, которая в те далёкие времена приютила писателя.
Именно в эти дни Лео осознал, что испытывал к Ирине не просто симпатию. Ему хотелось видеть её рядом, ощущать её запах, а потом в конце дня, обнаружив на спинке сидения её золотистый волос, почувствовать разливающуюся нежность внутри. Лео открывал для себя совершенно новый тип женщин. Он не соответствовал стереотипу, сложившемуся за годы взрослой жизни. С ней было не просто хорошо, было интересно, легко, не стандартно.
Её отъезд на родину поверг Лео в смятение…
Добавить комментарий