В прошедшую субботу в нашем городском театре состоялась премьера оперы «Моби Дик» по роману классика американской литературы Германа Мелвилла. Роман много раз экранизировался, по нему ставили спектакли, а кинематографист Орсон Уэллс даже написал двухактную пьесу «Моби Дик — Репетиция» о процессе его постановки на сцене. О значительности произведения красноречиво свидетельствует и названная в честь одного из его героев знаменитая сеть кофеен «Старбакс». Кстати, та из них, что расположена напротив театра, сделала новинке репертуара хорошую рекламу, объявив о двухмесячной 15%-скидке на все горячие напитки.
Долгожданное событие несколько раз переносилось, поскольку молодой композитор необычайно тщательно дорабатывал, переделывал и дописывал партитуру. Он представил такое количество вариантов, что только на отбор удачных мест дирижеру и режиссеру потребовалось несколько месяцев, а репетиции каждый раз приходилось начинать заново. По официальным подсчетам это уже 118-я опера «Моби Дик». Поэтому в наших театральных кругах предлагали повременить несколько лет, пока она не окажется 150-й или хотя бы 125-й, чтобы представить и отпраздновать ее как юбилейную. Дирекция же, ссылаясь на угрозу закрытия театра из-за сокращения дотаций, объяснила желающим ждать у моря погоды, что такой поворот событий и вовсе исключит перспективу предполагаемых торжеств. С другой стороны, успешный спектакль отсрочит финансовую катастрофу, и тогда можно будет заказать и поставить еще одну, уже круглую по счету оперу «Моби Дик».
Действие спектакля овеяно мистикой. Оно разворачивается на парусном китобойном судне, вышедшем из порта Нантакет неподалеку от Бостона. Им командует капитан с именем библейского царя Ахава, который вместе со своим народом был жестоко наказан за глумление над Всевышним. Капитан одержим навязчивой идеей отомстить Моби Дику — огромному белому кашалоту, по вине которого он потерял ногу. Все плавание подчинено поиску и преследованию коварного чудовища. Исступленная схватка с загадочным существом заканчивается потоплением корабля и гибелью всей команды. Неуемную ярость Ахава иногда объясняют предположением, что вместе с ногой кашалот отхватил ему и еще кое-что, но театр ханжески отказался от этой кассово выигрышной интерпретации, способной разом вызволить его из бюджетного тупика.
Однако бедность пуританской трактовки главной интриги сполна компенсирована изобретательностью постановки. Сначала публика созерцает по-минималистски пустую сцену, олицетворяющую океанский простор. Мусор на ней, читаемый как современное загрязнение окружающей среды, исчезает под метлой уборщика, как бы возвращающего нас в экологически чистый девятнадцатый век. Толкающие друг друга рабочие, спешно монтирующие декорацию и выносящие реквизит, переругиваются все более громко, имитируя нарастающий шум прибоя. Постепенно на сцене выстраивается конструкция наподобие гигантских двуярусных нар с лесенкой на этаж, в котором при известном воображении угадывается капитанский мостик. Свисающая с портала серебристая марля, ассоциирующаяся с рыбьей чешуей, указывает на отношение сюжета к морскому промыслу. В середине сцены открыт люк, куда, как в преисподнюю, с истошным воплем проваливается один из рабочих, предвосхищая трагическую развязку.
По мере заполнения сцены на ней появляются и певцы. Некоторые пробуют голос, но когда на костяной ноге выходит Ахав, все смолкают. Ахав молча разминается, грозно стуча протезом по капитанскому мостику. В оркестровую яму пробираются музыканты. Поначалу кажется, что они настраивают инструменты, но по конвульсивным судорогам неизвестно откуда взявшегося дирижера становится понятно, что играется увертюра. Постепенно беспорядочные звуки сливаются в один протяжный вой, который лейтмотивом проходит через всю оперу. В целом оркестровое сопровождение не связано с вокальными партиями, выполняющими не столько музыкальные, сколько повествовательные функции. При этом артисты выказывают недюжинное мастерство. Например, роль Ахава требует от исполнителя виртуозного владения протезом. Некоторые эпизоды можно без преувеличения назвать произведениями для протеза с оркестром. Экспрессия усиливается нечленораздельными выкриками, разнообразие и нюансировка которых делают честь, как либретисту, так и композитору.
Матросы передвигаются по сцене небольшими группами. Они поют a capella все более фальшиво и нестройно, демонстрируя слабеющую дисциплину. При этом они соревнуются за лидерство и, как борцы сумо, стараются спихнуть друг друга в открытый люк. Угодившие туда протестуют, выкарабкиваются, и возня продолжается. Под сценой иногда мелькают два санитара с носилками, но спектакль не прерывается. Иногда кто-то из матросов, как в пучину, падает в оркестровую яму и дальше уже не появляется. Наиболее энергичные пытаются по лесенке забраться на капитанский мостик, но опрокидываются доминирующим на нем Ахавом. Напряжение нарастает, и оркестровый вой перерастает в ураганный рев. От беготни, падений тел и ударов протезом декорации расшатываются. От них отваливаются части, которые прикрепляются обратно выскакивающими из-за кулис рабочими сцены, что добавляет суматохи и усугубляет чувство незащищенности человека перед разбушевавшейся стихией. Осветительные приборы периодически выходят из строя, и после молниеподобных вспышек все погружается во мрак, что сеет на бутафорском корабле панику, передающуюся и залу.
К финалу на сцене остается меньше половины участников и декораций. Куски конструкции, которые растерянные рабочие тщатся прикрепить обратно, разбросаны по полу. Появление белого кита обозначено приспусканием серебристой марли-чешуи, в которой начинают путаться матросы. Спотыкаясь, они падают то в люк, то в оркестр. Капитанский мостик трещит под бешеными ударами протеза Ахава, раскачивается и дрожит. От мерцающих софитов по сцене мечутся зловещие тени. У рампы возле искрящего кабеля возятся техники, пытающиеся совладать с растревоженным электричеством. Оставшись один, Ахав дотягивается до марли-чешуи, виснет на ней и пытается сорвать. От неистовых ударов протезом от капитанского мостика отделяется лесенка, как бы отрезая путь к спасению, а потом с оглушительным грохотом рушится и сам мостик. Ахав висит, закрученный в серебряную занавеску, его протез летит вниз и, судя по натужному хлопку и звону, пробивает литавры. Музыканты ретируются из оркестровой ямы, куда низвергаются и сценическая конструкция, и Ахав, накрываемый серебряной марлей. После паузы она величественно возносится вверх, символизируя гордый исход кита после учиненного разгрома и опустошения. Под стоны отчаявшихся электриков свет гаснет окончательно. В полной темноте наступает тяжелая тишина, и только непобежденный, как и кашалот, кабель еле слышно жужжит, рассыпая огненные брызги. Воцарившийся штиль длится минуту, кажущуюся вечностью. Наконец, от короткого замыкания провод, прощально вспыхнув, перегорает. Через пару секунд зал освещается, и на сцену выходят прихрамывающие исполнители. Нокаутированные зрители приходят в себя и облегченно аплодируют. Артистов долго не отпускают, и после дюжины вызовов публика, пошатываясь и унимая дрожь в коленях, бредет к выходу.
Наше бледное описание ни в коей мере не передает ошеломляющее впечатление от премьеры. К сожалению, по техническим причинам режиссуру уже следующего — воскресного — представления значительно упростили. Теперь зрителю не показывают ни уборку сцены, означающую реверс во времени, ни нервозную сборку декораций, ни их драматичное разрушение, демонстрирующее бессилие людей перед силами природы. На заранее прибранной сцене незыблемо стоит вся конструкция, рабочие не появляются, а артисты не падают ни в люк, ни в оркестровую яму. Поскольку музыкантам уже ничего не угрожает, они до конца остаются на своих местах. Отказались и от рискованных трюков с электричеством, сузив палитру световых эффектов. К счастью, изменения не затронули звуковой ряд: оркестр все так же нагнетает тревогу и пугает публику, матросы поют по-прежнему дезорганизовано, а исполнитель роли Ахава продолжает восхищать неподражаемым звукоиздаванием и искусством игры на протезе.
Мы настоятельно рекомендуем посмотреть данный оперный спектакль и с помощью нашего репортажа постараться представить его изначальное великолепие.
Добавить комментарий