Письма в редакцию

Редакция продолжает публикацию писем читателей, посвященных 60-ой годовщине Победы в Великой отечественной войне и окончанию Второй Мировой войны.

На 26-ой версте от Москвы на север, на берегу Клязьмы запропастился сруб — на диво! В особенности труба на крыше, сложенная из разноцветных кирпичей. Жили в этом доме Василий да Матрена. Василий складывал печи, а Матрена дарила ему сыновей. На всю Клязьму славилось умение печника Василия.

— Как это у тебя, Василий, получается, — шутили односельчане, — одних парней рожает твоя Матрена.

— А я, когда ложусь спать, под матрац кепку подкладываю, — отшучивался он.

И народилось у них семь богатырей. Все как на подбор: коренастые, крепкие и белобрысые в Матрену. Ну и впрямь — русские богатыри!

Шел 1939 год. На финскую ушел старший сын Иван. Через месяц похоронка. Скупые строки: “погиб при исполнении особого задания”. Теперь, когда собиралась семья, на месте, где сидел Иван, стояла его фотография.

Время в ту пору было неспокойное. В воздухе витала война. Наступило лето 1941 года, 22 июня. Этот день всколыхнул страну, началась Великая Отечественная война. И встал весь народ на защиту своего Отечества.

— Не можем мы смотреть, как фашист топчет родную землю, — говорил Василий жене. — Нас — целое отделение, — обвел рукой своих сыновей отец.

— И ты с ними, — взмолилась Матрена, подойдя к мужу, — ведь тебе за полсотни годков?

— Ничего, родная, — успокаивал он жену, — я и молодым фору дам.

Так вмиг осиротел их дом, лишь Василек, которому исполнилось пятнадцать, остался с матерью.

Теперь, когда на Клязьме появлялся почтальон, Матрена с опаской глядела на него — не дай-то Бог!

А он разводил руками, говоря: “Воюют твои, Матрена, богатыри. Не до писем им”.

Вскоре пришел треугольник от Василия.

— Не горюй, моя Матренушка, — писал Василий, — война, Бог даст, скоро кончится. Потерпи немного.

Так думал старый солдат. Но так не думал враг. А он подошел к Москве, прямо с Красной Площади: московское ополчение ушло на фронт.

Лютые морозы стояли в те незабываемые дни. Коротала Матрена с сынишкой длинные зимние ночи. Одна у них была отрада — это отцова печь.

— Мам, — вдруг однажды сказал Василек, — меня как сына фронтовика берут в военное летное училище.

— Не пущу! — взмолилась мать, прижав к груди младшего. Но потом благословила: — Иди с Богом!

И сидит вечерами Матрена в одиночестве и грустит. Опустел ее дом, а ведь было когда-то шумно в нем.

Война — чудовище. Она отнимает все самое лучшее, самое дорогое. Вот и легли рубцами на материнское сердце, черными воронами скупые похоронки. Погиб под Москвой Николка. Под Сталинградом не стало Саши и Феди. А война затянулась и уже шла по Европе. Только нет-нет, да приходили солдатские треугольники от мужа, в которых он напоминал своей Матрене о скором конце войны. А тут снова удар судьбы. В боях на Висле геройски погиб Андрейка. И лишь о Пете никаких известий. Вдруг к Матрене пришла соседка Мария. Радостная такая, а в руке газета.

— Глянь, Матрена, на твоего сокола, — сказала соседка и показала газету. А в газете портрет летчика.

— Василек! — вскрикнула Матрена и разрыдалась. На сей раз матренины слезы были от радости. Представлен к высшей награде Родины!

Майскими короткими ночами отгремев, закончились бои. Солдаты возвращались с войны. Не знал старый солдат, что из его отделения остался лишь он да младший Василек: “Дорогая моя женушка, — писал Василий, — отвоевался я и на днях еду домой. Вот только куплю тебе, родная, гостинец. Жди меня. Твой Василий”.

Зашел старый солдат в Вене в один магазин. Купил жене гостинец и возвращался к себе в часть. Проходя, увидел на тротуаре маленькую австрийскую девочку, которая сидела на корточках у убитой мамы и горько плакала. Василий подошел к ней. Только наклонился и хотел взять на руки, как откуда-то прогремел выстрел. Знать не всех еще добили фрицев, мелькнуло у него в голове.

Упал подкошенный пулей старый солдат и остался лежать на чужбине.

Напрасно ходила Матрена к остановке автобуса. Напрасно ждала своего мужа...

А тут Победа, ликуют люди. И только Матрена оделась в во все черное и пошла в церковь исповедаться.

Придя домой, увидела легковую машину. Из машины вышел навстречу ей молодой капитан в летной форме, на груди которого сияла Золотая Звезда Героя.

— Наконец-то, дождалась, — произнесла Матрена, увидев Василька, и бросилась к нему, окропив Золотую Звезду героя материнскими слезами...

Теперь, когда в голубом небе летят журавли, смотрит на них Матрена и говорит:

— Это летят мои журавли и зовут меня к себе.

Имя Фёкла в Сибири, где я родилась и выросла, было ругательное. “Фёкла ты такая!” — обозначало глупость, неряшливость, неуклюжесть — все, что угодно, отрицательное.

Но вот в Америке я познакомилась и подружилась с интереснейшей женщиной, Эсфирью Борисовной Рудницкой. Она рассказала мне следующую историю.

В начале войны Эсфирь Борисовна, судья, жила в Минске и была вынуждена срочно эвакуироваться. Причем случилось так, что ее пятилетний сын Феликс остался с их домработницей Феклой Пасмурцевой, а Эсфирь Рудницкая долгих четыре года войны не находила себе места, беспокоясь о судьбе своего сына.

Фекла же, после начала оккупации, вернулась в свою родную деревню Гили, что в Витебской области. От сожженной фашистами деревни остался один дом. Казалось бы, бояться некого. Но мудрая женщина рассудила по-другому: “А вдруг фашисты появятся снова?”. Она вырыла землянку и прятала там еврейского мальчика там все четыре года этой страшной войны. Ведь Феликс для нее был как родной сын: нянчила она с двух месяцев.

Когда Фёкла уходила достать какие-то продукты, она ему говорила: “Не выходи без меня, а то волк съест!”. А ночью выводила гулять. Мальчик спрашивал: “Волк нас не съест?” Фёкла отвечала: “Со мной не съест, я его палкой бить буду!”

После войны родные братья Эсфири Рудницкой разыскали Фёклу и Феликса. Эсфирь Борисовна взяла бывшую домработницу к себе в семью, где Фёкла чувствовала себя, как среди самых близких ей людей и прожила до последней минуты свой жизни.

Эсфирь Борисовна Рудницкая умерла в 1997 году, а дети ее живут в Америке. Феликс Кауфман, тот самый сбереженный Фёклой мальчик, живет в Чикаго, а Риана Альперович, его родная сестра, живет в Балтиморе.

В октябре 1943 года Софья и Рая Резниковы, две девушки-сестры, убежали из минского гетто. Впрочем, девушками их назвать было трудно: хотя Софье был 21 год, а Рае — 18 лет, но после трех лет фашистских застенков они превратились в серые тени.

Улица, которая отделяла гетто от остальной части Минска, представляла собой странное и страшное зрелище. Со стороны гетто она была абсолютно безлюдна, хотя ее и охранял часовой. Собственно, охранять там уже было некого: почти все евреи были к тому времени уже уничтожены. На другой же стороне бурлил людской поток.

В этот октябрьский вечер девушки решились на побег. Им повезло: когда они переметнулись на другую сторону улицу и слились с толпой, часовой их даже не заметил.

Куда идти? Домой? Но в их доме теперь жили чужие люди. Когда они подошли к своему дому и обратились к новой хозяйке, их узнал их бывший сосед по фамилии Бегун. Он взял их к себе, приютил и накормил.

Бегун был связан с партизанами, возможно, именно поэтому он и решился укрывать двух евреек. Ведь если фашисты пронюхают об этом, смерть и ему, и им. Девушки жили на чердаке и “не дышали”, когда в дом приходили полицаи. Бегун и партизанская связная Войтович организовали переправку девушек к партизанам. Так были спасены жизни двух еврейских девушек. И Бегун, и Войтович рисковали ради их спасения собственными жизнями.

Рая Резникова умерла в 1976 году, а Софья Резникова (после замужества Плинер) умерла в 1990 году. Дети Софьи, Евгений Плинер и Фаина Плинер, помнят и чтят тех, кто во время войны спас их мать и тетю. Оба живут в настоящее время в Балтиморе.

Давайте и мы отдадим дань глубокого уважения тем, кто превозмог страх за свою собственную жизнь, ради спасения невинных жизней.