(По материалам переписки)
Несколько предварительных замечаний
Эта работа посвящена истории взаимоотношений двух классиков - классика русской литературы Ивана Тургенева и украинской - Марии Маркович (Марко Вовчка). Мне представляется, что роль Марии Маркович в жизни Тургенева исследователями недооценивается. Между тем, в годы, предшествующие «баденскому периоду» (1859-1864), эта женщина была для него человеком очень близким и дорогим. Об этом можно судить по интенсивности и эмоциональному накалу их переписки. Тургенев проявлял неподдельный интерес к ее творчеству, переводил ее рассказы и повести, но и к самой Марии Маркович при всем несходстве их жизненного опыта, взглядов и поведения – писатель был, по его собственному признанию, «привязан». Скорее всего, речь идет не только о привязанности, но и о влюбленности и даже о любовном романе. Разрыв их отношений в 1864 году, - инициатива которого исходила от нее, по всей видимости, был воспринят писателем болезненно. Мне хотелось подробно, шаг за шагом проследить ход этих необычных отношений, их развитие и эмоциональную вершину и затем быстрый и такой неожиданный конец. Строчки писем, свидетельства современников говорят о многослойности и многосторонности этого внезапно оборвавшегося романа. По мере сил я постаралась разобраться в его узлах и сплетениях...
***
Тургеневский роман «Дворянское гнездо» дописывался летом 1859 года в Спасском. В это время у Тургенева уже шла активная переписка с его новой знакомой, Марией Александровной Маркович.[1] Несколько раньше, в 1858 году, в переводе Тургенева вышли украинские рассказы Марии Александровны, взявшей себе псевдоним Марко Вовчок. Тогда же Мария Маркович вместе с мужем и маленьким сыном приехала в Петербург, произошло ее знакомство с Тургеневым. В 1859 году она с шестилетним Богданом в сопровождении знаменитого уже к тому времени писателя Тургенева пересекли русскую границу, направляясь в Германию, и Иван Сергеевич эту совместную поездку хорошо запомнил, вспоминал ее в письмах, а спутников своих проводил даже не до Берлина, как первоначально предполагалось, а до самого Дрездена.
Итак, переписка Тургенева и Марии Маркович начинается в 1859 году и обрывается – обрывается внезапно, так рвут отношения, когда не хотят затягивать и вдаваться в объяснения - в 1864 году.
Кто она, эта женщина, к которой Тургенев в письмах неизменно обращался «любезнейшая Марья Александровна»? откуда взялась?
Мария Александровна Вилинская-Маркович
Развеем некоторые повторяющиеся мифы. Мария Александровна Вилинская родилась в 1833 году (часто указываемый 1834 год неверный). По происхождению она русская, росла в провинциальной дворянской семье своей матери, так что все разговоры об ее украинском происхождении являются домыслами. Место ее рождения село Екатерининское Орловской губернии, неподалеку от Ельца. Ее мать, Прасковья Петровна Данилова, рано вышла замуж за офицера Сибирского полка Александра Виленского. Виленский (впоследствии его фамилия преобразовалась в имени дочери в Вилинскую) был пришлый, «из студентов», поэтому не могла Маша в детстве жить в его имении, о чем читаем в некоторых источниках[2].
После ранней смерти мужа мать Маши выходит замуж вторично, брак оказался неудачным – муж, картежник и пьяница, скрылся, прокутив приданое жены и оставив ее с пятью детьми (включая двух его детей от другого брака). По поводу родного отца Марии Вилинской возникают вопросы. Да, пришлый, да, 15-летняя бесприданница Прасковья не имела с мужем-военным общего «гнезда». Но что кажется еще более странным, что он заболел (болезнь не называется) и умер в 1840 году не дожив до 40 лет в Туле, в больнице «общественного призрения»[3]. Муж, хотя и небогатой, но помещицы, дворянки, отец двух ее детей умирает не в ее доме, а в больнице «для бедных», содержащейся на казенной счет. Есть о чем подумать... Фамилия Виленский вызывает мысль о еврейском происхождении отца писательницы, мальчиков из еврейских семей забирали в кантонисты, часто насильственно крестили и давали фамилии по имени того места, откуда они родом или куда они прибыли...
Как бы то ни было, после смерти мужа мать отправила Машу в четырехгодичный Благородный женский пансион в Харькове, где ученье и общение пансионерок проходило исключительно на французском языке. Пансион, в котором требовалось беспрекословное послушанье, непокорная Вилинская бросила через два года, не доучившись и не получив свидетельства об окончании. Таким образом, ученье в «институте», которое приписывает ей статья в словаре Брокгауза и Ефрона - ее текст написал сам Семен Афанасьевич Венгеров – это миф. Вся эта биографическая путаница объясняется только тем, что сама Вилинская-Маркович крайне неохотно говорила о себе и никогда не поправляла ошибочных сведений в своей биографии[4].
Из пансиона Мария приехала не домой, а к тетке, Катерине Петровне Мардовиной, в Орел. Здесь, в салоне Мардовиной, она познакомилась с Афанасием Васильевичем Марковичем, киевским студентом, высланным под надзор орловского губернатора вследствие своего участия в Кирилло-Мефодиевском братстве. Когда нужно было сделать выбор – богач Ергольский или бедный ссыльный, исправляющий мелкую должность в губернаторской канцелярии, 17-летняя Мария решительно выбрала последнего. В сохраненной сыном записке она писала суженому: «Пиши скорее, как сделать. Я НЕ ЗАДУМАЮСЬ...». Она бежит из дома тетки, и они с Афанасием венчаются, о чем тетка узнает только через три дня.
Эта решительность – сделала как отрубила, взяв на себя тяжесть смелого до безрассудства поступка, – будет ей сопутствовать всю жизнь.
Афанасий Васильевич был украинский патриот, прошедший за свои взгляды через этап, допросы и заточение в крепости, впоследствии он продолжал находиться под секретным полицейским надзором. Афанасий, или Опанас, прекрасно говорил по-украински, знал множество народных украинских песен, занимался народной этнографией, собирал по деревням фольклор. Они с молодой женой уехали на Украину. Жили то в одном, то в другом живописном месте, в зависимости от работы Афанасия - в городке Остре Черниговской губернии, в Чернигове, Киеве, Немирове. Вместе с мужем Мария ходила по хатам, записывала народные песни[5], у Афанасия это было занятием для души, работал он или мелким чиновником, или учителем. Мария Маркович не только овладела украинским языком (тогда говорили малороссийским наречием), но стала писать на нем рассказы из народного украинского быта. В 1858 году при посредстве друга Афанасия Марковича, также участника Кирилло-Мефодиевского братства, критика и издателя Кулиша, жившего в Петербурге, в столице были опубликованы 12 рассказов «Народнi оповiдання» Марко Вовчка - такой она взяла себе псевдоним. Книгу заметили, через год ее перевел[6] на русский язык Тургенев, снабдив предисловием переводчика. Там он писал: «Малороссийская читающая публика давно уже познакомилась с «Народными рассказами» Марка Вовчка, и имя его стало дорогим, домашним для всех его соотечественников. Чувствовалась потребность сделать его таким же для великорусской публики...». Тургенев говорил дальше о своем желании сохранить в переводе «ту особую, наивную прелесть и поэтическую грацию, которою исполнены «Народные рассказы»[7].
Рассказы, написаннные в ранней молодости по-украински, за кратчайший срок – всего-то пять лет с 1857 по 1862 год, - сделали Марию Вилинскую (Марко Вовчка) едва ли не классиком украинской литературы.
Знакомство и первые шаги
С какой целью Мария Маркович с сыном и мужем (он выехал вслед за ними) предприняла свой заграничный вояж? Судя по письмам, где говорится о предписании врачей проводить время в том или ином месте, она ехала за границу лечиться. Да и известно, что без направления врача выехать в то время за рубеж было нельзя. Но, кроме этой причины, были и другие, о которых говорит сын писательницы в своих воспоминаниях: «Тургенев убеждал Марко Вовчка и ее мужа посмотреть, как живут за границей. Было обещано знакомство с Герценом, который сильно заинтересовался новым автором и высоко ценил его талант...».[8] Полагаю, что сыграли свою роль обе причины. Молодая женщина рвалась увидеть ранее невиданное, поучаствовать в жизни. Будучи радикально настроенной, находясь в дружбе с украницами и поляками, она, скорей всего, думала о деятельной помощи национальному и революционно-демократическому движению. К тому же, обоих – Тургенева и Марию Маркович – привлекала возможность совместного долгого путешествия.
Что могло привлечь Тургенева в его спутнице? Молодость, талант, не кукольная красота, какая-то особая манера вести себя, спокойная, полная чувства собственного достоинства. Думаю, что Тургенев был влюблен. Мария в начале их знакомства, хотя и выступает как писательница, автор ставших известными украинских, а затем и русских народных рассказов[9], хотя она и умна, и самобытна, но ей не хватает знаний, она мало что видела, живя в глуши. Все ее образование - два года Благородного женского пансиона мадам Мортелли в Харькове. Она прекрасно говорит по-французски, но ее чтение, скорей всего, хаотическое, случайное, ею не занимались, ее образования никто не направлял.
Думается мне, что именно с этим связано ее недовольство собой, о котором пишет Тургенев в письме Анненкову в конце мая 1860-го года. Начало этого письма: «Это прекрасное, умное, чистое и поэтическое существо ...», а далее следует: «но зараженное страстью к самоистреблению: просто так себя обрабатывает, что клочья летят!»[10] К чему еще это может относиться? К неудачному замужеству? Брак и в самом деле скоро распадется, уже через год Афанасий Васильевич уедет на родину, жена за ним не последует, они с Богданом останутся за границей[11]. Но переписываться будут, причем письма к нему Мария будет писать только по-украински, что, по-видимому, было одним из требований мужа.
Если попытаться восстановить те чувства, которые могла испытывать прибывшая из провинции и не привыкшая к «славе» молодая женщина, оказавшаяся в столице в центре восхищенного внимания, то, как кажется, главным среди них будет такое: это не обо мне, я этого не достойна... Чтобы стать хотя бы отчасти достойной похвал, в первую очередь, нужно было «в просвещении стать с веком наравне». И в этом важном деле ее путеводителем и «образователем» с первых шагов стал Иван Тургенев.
Учитель и ученица
Тургенев с самого начала настаивал, чтобы Мария изучала языки. Сам он, кроме древних, в совершенстве владел французским, немецким, знал английский и итальянский. Уже в первом письме из Дрездена (примерно 14/ 26 мая 1859) Мария пишет Тургеневу о начале занятий немецким языком. «Он ( Рейхель, - И. Ч.) нашел мне учителя; урок будет стоить 5 грошей»[12].
О том, как интенсивно взялась «ученица» за овладение языками, можно судить по письму их общему знакомому, литератору М. Я. Макарову, написанному ею из Гейдельберга спустя несколько месяцев: «Четыре раза в неделю у меня уроки английские, два раза итальянские, а немецкие три раза брать буду».[13] Впоследствии Мария овладела всеми этими языками, впридачу она изучила польский, начала на нем читать и с него переводить. В первых письмах – из Германии - Мария как примерная ученица (она и в самом деле пока только осваивает новый для нее мир) отчитывается перед Тургеневым – о своем лечении (начала лечиться по системе петербургского доктора Шипулинского), о распорядке дня (рано встает, много гуляет), уроках, прочитанных книгах («Записки княгини Дашковой» и «Прерванные рассказы» Искандера), она просит рассказать о Герцене, которого Тургенев навещал в Лондоне, говорит о своей работе («работа нехороша и пуста что-то»). Тургенев откликается на каждую тему, причем глубоко, вдумчиво. Пишет о Герцене: «он бодр и крепок – внутренняя грусть меньше его точит, чем прежде: теперь у него есть деятельность (здесь явный намек на Вольную русскую типографию). Дает советы как писатель с опытом писателю начинающему: «... дело не клеится; это бывает от двух причин: или усталости и нерасположения – или оттого, что человек вступил (иногда незаметно для самого себя) в новую эпоху развития – и еще не находит новых слов – а старые не годятся». И присовокупляет к этому: «Дай вам Бог идти вперед спокойно и правильно...».[14]
Он доволен ученицей и ее отчетом: «Вы читаете, гуляете, учитесь – и, вероятно, работаете – все это очень хорошо и похвально»[15]. Есть еще одна – подводная – тема в их переписке, спрятанная не столь глубоко, но на поверхность почти не выходящая (вернее, она прорывается иногда словно ненароком, мы будем указывать эти случаи). Это тема складывающихся между молодой женщиной и писателем отношений, пока неясно каких. Мария слегка поддразнивает:
«Шевченко мне пишет, что его не выпускают из Петербурга и спрашивает: уж не повеситься ли? Каменецкий пишет тоже, что ему хочется С МОСТУ ДА В ВОДУ... а из Твери К(улиш) писал ему, что еще сам не знает, куда поедет»[16].
Смысл этого отрывка непосвященным непонятен, но Тургенев – посвященный. Ясно ему и то, почему Мария пишет ему о своих поклонниках, оставленных ею в Петербурге. «Впрочем, успокойтесь! – отечески утешает он свою корресподентку. – Шеченко не повесится, - Кулиш не застрелится, - Костомаров (ошибочно назван Костомаров вместо Каменецкого, - И.Ч.)... может быть, бросится в воду, - но повторяю, что же делать? - Он жил Вами и для Вас; Вы теперь далеко – жизнь пошла серая, плоская, мелкая, скучная...».
И далее следует философский пассаж, завершающийся рассуждением о молодости: «В сущности всякому человеку более или менее плохо; в молодости этого не чувствуешь – оттого молодость и кажется таким прекрасным возрастом»[17]. В год написания письма Тургеневу только 41 год, не так много, но его корреспондентке всего 26, она моложе на 15 лет, к тому же, Тургенев рано начал ощущать тяжесть возраста. Есть ли у него какие-то планы, связанные с Марией Маркович? Скажу так: есть, но неотчетливые. Она ему приятна, это бесспорно. Но его страшит всякая перемена, страшит ее молодость: «... Вы молоды. Самая Ваша тоска, Ваша задумчивость, Ваша скука – молоды. Мы, например, с Вами во многом сходимся: одна только беда: Вы молоды – а я стар. Вы еще вносите новые суммы, а я уже подвожу итоги. Я не жалуюсь на это: всему свой черед, «Благословен и тьмы приход»[18]. Итак, Тургенев говорит молодой женщине: «мы с Вами во многом сходимся» - это чего-то да стоит. Совсем рядом с этим: мы с вами могли бы поладить», чуть дальше: вы мне нравитесь. В этом контексте понятно, почему после этих слов сказано: «одна только беда». Беда для чего? Для развития отношений, для дальнейших планов...
Тургенев одинок, бессемеен, его отношения с замужней мадам Виардо непонятны, как раз в этот период, за два года до того у пары Виардо родился младший сын Поль, чьим отцом, возможно, был Тургенев. В последующие после рождения мальчика годы Тургенев как бы демонстративно отходит от Полины, уж не для того ли, чтобы отвлечь Луи Виардо и досужих сплетников от всяких подозрений? Как бы то ни было, на взгляд окружающих, Тургенев свободен. Мария Маркович пока еще связана с браком, но легко заметить, что брак этот трещит по всем швам. Странновато, что 41-летний Тургенев говорит о конце жизни, но подобные мысли стали его посещать рано. Собственно, те же мысли настигают «alter ago» Ивана Тургенева - Федора Лаврецкого при виде молодежи, шумящей в доме Калитиных: «Здравствуй, одинокая старость!» Однако интонация письма и его продолжение заставляют думать, что эти мысли предварительные, еще не устоявшиеся. Тургенев еще не определился в отношении своей молодой очаровательной землячки. В конце письма Иван Сергеевич снова выступает в роли учителя, человека, наставляющего того, кто идет за ним: «Я все это только к тому сказал, что мне весело думать, что Вам еще много остается впереди; дай бог, чтобы Вы вполне воспользовались собственной жизнью. Не многим это удается»[19]. Иван Сергеевич видит в Марии не просто молодую привлекательную женщину, но подающего надежды писателя. Его критика достаточно сурова. Так, повесть «Червонный король», которая Герцену показалась «гениальной», Тургенев резко раскритиковал: «... она не додумана – точно Вы и тут спешите – притом язык ее слишком небрежен и испещрен малороссиянизмами»[20].
В письмах из Германии за 1859 год (а переписка весной-летом идет полным ходом, жаль, что не все письма сохранились!) Мария сообшает своему адресату, что побывала в Саксонской Швейцарии - посетить ее советовал Иван Сергеевич - и очарована. Она достала те стихи, что слышала в чтении Тургенева, когда они вместе приехали в Дрезден к М.К. Рейхель. Скорее всего, это были стихи Пушкина, о котором она пишет дальше, да и Тургенев советовал ей его читать: «это самая полезная, самая здоровая пища для нашего брата, литератора; когда мы свидимся – мы вместе будем читать его»[21].
Мария отчитывается и о своих музыкальных впечатлениях, хорошо понимая, как важно Тургеневу, связанному «мистической связью» с певицей Полиной Виардо, знать об этой стороне ее натуры. Конечно, ему приятно будет услышать, что Мария два раза была «в Академии пения, была в католической церкви и была в театре, когда давали «Фрейшиц» (опера Вебера «Вольный стрелок», - И. Ч.) и, если б опять давали его, она опять бы пошла.
Тургенев учит свою корреспондентку не бояться изучать жизнь, людей вокруг, Мария к советам прислушивается: «Иногда вспомню ваши наставления и прямо иду в эту толпу».[22]
Известно, что Тургенев «открыл» для себя поэзию Евгения Баратынского, опубликовал в «Современнике» 15 его неизвестных стихотворений, собирал о нем материалы. Марии он обещал прислать сборник поэта. В одном из писем 1860 года она просит: «Не забудьте Баратынского». В результате Павел Анненков, видимо, по просьбе Тургенева, послал Маркович книгу поэта из Петербурга[23]. По-видимому, Тургенев помогает своей корреспондентке не только советами, но и материально: «Присланный вам счет не так страшен, как вы полагаете – и по приезде моем в Париж (дней через 10) все это уладится», пишет он ей в письме из Англии[24].
Получает корреспондентка и выволочки от своего опытного и авторитетного учителя по поводу оформления своих писем.
И в самом деле, письма Маркович к Тургеневу необычны, все они примерно до 1862 года лишены обращения и начинаются с какой-нибудь незначащей фразы, типа «Без меня пришло ваше письмо» или «Через неделю мы едем из Швальбаха в Англию, на Вайт». Только в более поздних письмах появляется обращение «Иван Сергеевич» или даже «Милый Иван Сергеевич».
Но это ее стиль, так она пишет всем. То же касается указаний даты и места, она явно в плохих отношениях с календарем, недаром в одном из писем Тургенев указывает ей на путаницу в датах старого и нового стиля[25]... Иван Сергеевич, уехавший в Россию и с нетерпением ожидающий там писем из Европы, недоволен: «Ей-же-ей, говоря библейским языком, нельзя писать такие письма, какие Вы пишете, любезнейшая Марья Александровна! Без обозначения числа, года, места – и всего-то какие-нибудь пять шесть строчек, точно свободной минуты нет у Вас! Право, это огорчительно – и Вам надобно отделаться от этой дурной привычки»[26].
Похоже, что мечта о встрече с Тургеневым становится для Маркович своего рода манией.
Она упорно ждет этой встречи и торопит ее.
Почему эта встреча так для нее важна?
Мне кажется, нельзя упускать из виду следующее. В октябре 1859 года, как раз когда Тургенев находился в России, Мария встретит человека, сразу в нее влюбившегося и затем ставшего ее избранником на несколько лет[27]. Это Александр Пассек. У нас нет в руках их переписки, весь роман с трудом восстанавливается по скудным и смутным отголоскам[28]. Осенью 1859-го - зимой 1860-го роман только намечается, Мария стоит на пороге расставания с мужем. Вокруг нее много молодых людей, русских, украинцев, поляков. Это студенты Гейдельбергского университета, собирающиеся у Пассеков и в других «русских» домах. Как быть? К кому прислониться? Тургенев для нее важен и как возможный «претендент», и просто как близкий человек, которому небезразлична ее судьба.
Встреча
Весной 1860 года Тургенев сообщает в письме свой парижский адрес. Мария в это время в Лозанне, она бомбардирует Тургенева письмами: за две недели мая три коротких письма – все с корректировкой даты своего приезда. Наконец, 16/28 мая записочка в два предложения из Парижа: «Я приехала сегодня. Скажите, когда вам можно прийти, - я буду ждать»[29].
Это кульминация их отношений. Муж еще здесь, он пока что не уехал в Россию, но живут они раздельно, он в Гейдельберге с Богданом, она в Швальбахе. В Париж приехала она одна. Приехала, по всей видимости, для того чтобы прояснить свои отношения с Тургеневым.
О том, что их встреча (встречи?) в Париже произошла и, вероятно, была весьма эмоциональной, мы можем судить по косвенным признакам. Герцен, которому Мария Маркович очень понравилась и который не прочь был подразнить младшего по годам «старого друга», пишет в начале мая 1860 года из Фулема: «Ты сделался Дон-Жуанам – тебя надобно искать в Байроне». Дело в том, что парижский отель, где жил Тургенев, назывался Bayron[30]. Герцен, по-видимому, знал об общении Тургенева с Маркович на территории отеля – отсюда и каламбурная шутка.
Следующая по хронологии записка Марии Маркович (около 12/24 июня 1860) в контексте их отношений звучит как призыв на любовное свидание:
«Во вторник утром я приеду в Соден».
М. Маркович
Что такое Соден? Зеленый и уютный курортный город в Пруссии, расположенный в провинции Гессен-Нассау, близ Франкфурта-на-Майне. Тургенев проходил там профилактический курс водолечения – писатель с юности боялся мочекаменной болезни, от которой скончался его отец.
Итак, Мария Маркович утром во вторник, 14 июня по ст. с., приехала к Тургеневу, отдыхающему и принимающему процедуры в Содене, а вечером уехала в его сопровождении назад, о чем мы знаем по его письму графине Елизавете Егоровне Ламберт. Самой Марии Александровне Тургенев пишет в тот же день: «Поездка наша оставила во мне самое приятное впечатление, и я чувствую, что узы дружества, которые нас связали с прошлого года, еще крепче стянулись»[31]. Известно, что Тургенев еще раз навестил Маркович в Швальбахе в конце июня 1860-го. Апогеем их новых отношений стала совместная поездка по Рейну 6-7 июля (по ст. ст.) того же года. Напомню: Марии Маркович в это время 27 лет, она замужем, ее муж живет отдельно, в Гейдельберге, вместе с сыном. У нее много поклонников. Один из них – недавно появившийся на горизонте Александр Пассек, - по-видимому, ей очень нравится. Что до Тургенева – ему к этому моменту 42 года, - то роман с ним ведет в никуда, как и все романы Ивана Сергеевича, за исключением главного лирического сюжета его жизни. Но она еще этого не понимает.
Собираясь в Англию, Тургенев писал Марии в письме от 9/2 июля 1860-го с шутливой угрозой: «...еду на остров Уайт – и наперед Вам говорю, что ввек Вам не прощу, если Вы туда не приедете»[32]. На угрозу, хоть и шуточную, и как хорошо видно, отражающую градус тургеневского нетерпения, Мария Александровна отвечает в письме, написанном чужой рукой. Она больна и диктует ответ Тургеневу их общему знакомому Н. Макарову. Что же она отвечает? «Когда приеду на остров Вайт, и приеду ли, еще не знаю; но если не приеду, то прощать или не прощать меня не за что; я бы хотела очень приехать». Удивительное дело: здесь бывшая послушная ученица выговаривает учителю, мало того, выговаривает в присутствии третьего лица: прощать меня не за что. Обратим внимание на нежелание корреспондентки понимать стоящую за словом эмоцию. Ее понимание демонстративно простодушно.
Письмо Тургеневу получилось отчасти зашифрованным, во всяком случае, Макаров, случайно приехавший во время болезни Маркович и писавший под ее диктовку, в нем явно не все понял. В письме звучит настойчивая констатация статуса кво. «В Швальбахе живу все так же, как и прежде. Часто бывает дождь. Я все такая же, как и была... Новых знакомых никаких нет». Среди этих фраз, подтверждающих неизменность и одинаковость жизни, вдруг проскальзывает «шифровка»: «NN видела».[33] Кто этот NN? Обозначение впервые употребил Тургенев, спрашивая в предыдущем письме: «посетил ли Вас NN?». По догадке комментатора, к которой я присоединяюсь, скорее всего, этими буквами корреспонденты обозначают Александра Пассека.
В поисках решения. «Мне с вами надо говорить и вас видеть»
Марианна Синецкая из тургеневского романа «Новь», чей внешний и внутренний облик поразительно совпадают с портретом нашей героини, оказавшись в трудноразрешимой ситуации, обращается за советом к Соломину. Тургенев пишет:«Решительно, надо попросить совета у этого человека, - думалось Марианне, - он непременно скажет что-нибудь полезное». По-видимому, для Марии Маркович таким человеком, который мог бы ей сказать «что-то полезное», был сам Тургенев.
В 1860-м Мария Александровна оказывается на распутье. Еще не уехал муж, но уже собирается в дорогу, и она не знает, ехать ли ей с ним или остаться с сыном за границей. У нее развиваются отношения с Александром Пассеком, но встречаются они тайно, урывками, под зорким взглядом его матери и под ее жалобы знакомым на «бесстыжее» поведение замужней дамы, соблазнившей невинного юношу.
Нужно ли идти навстречу этой любви? Наверное, не зря в ее тогдашних письмах к Ивану Тургеневу постоянно возникают строчки о желании «увидеться», «поговорить». Она расписывает все варианты возможной встречи: «Если бы вы уезжали неожиданно, скоро, телеграфируйтие мне и скажите, где вы остановитесь – я туда приеду... и если где по дороге остановитесь, скажите, - я туда приеду»... «Если я скоро в Россию, то постараюсь приехать в Париж увидаться с вами и говорить»[34].
Тургенев отвечает ей с Уайта. Кончается письмо фразой: «Шутки в сторону, я очень желаю Вас видеть, хотя уже почти потерял на это надежду».[35]
Они встретились в Париже в сентябре 1860-го. Мария Маркович находит в Тургеневе влюбленного, конфидента и советчика. Думаю, что она советуется с ним насчет мужа, Богдана, по поводу своей работы... Скорей всего, она не говорит ему всего о своих отношениях с Пассеком. Похоже, что Тургеневу она становится необходима. Сужу по одной из сохранившихся записок той поры. Она датирована приблизительно сентябрем-декабрем 1860-го. Тургенев пишет: «Любезная Мария Александровна – мы едем отсюда в 12 часов – в Фонтенбло – но если даже Вы не хотите ехать с нами, мне НУЖНО Вас видеть – приходите ко мне в 11 ½ часов – вечерять, я только к полуночи вернусь и не могу быть у Вас»[36]. Не знаю, кто из знакомых Тургенева, кроме Маркович, мог бы откликнуться на этот призыв.
Побег и бунт ученицы
«Бунт» был вызван некоторыми обстоятельствами. Ранней весной 1861 года Мария Маркович вместе с сыном и в сопровождении Александра Пассека отправляются в Италию, в Рим. В сущности это было открытым вызовом принятым нормам поведения: мать Александра, Татьяна Петровна Пассек, уже давно с большой тревогой следившая за «юным» сыном и его «взрослой» соблазнительницей (разница в возрасте между ними была всего три года, ей 28, ему 25), начала бить во все колокола. Она уведомила о «побеге» влюбленных Герцена, она приехала за поддержкой к Тургеневу. Тургенев знал от самой Марии о предстоящей поездке, но, скорей всего, она сказала ему, что едет в Рим «с друзьями» - Пассеком и профессором истории Московского университета, семейным и добронравным Степаном Васильевичем Ешевским. На самом деле, Ешевский уехал в Рим до Марии и Александра, их приезд был для него неожиданным, похоже, что его имя было для Маркович неким «прикрытием».
Приехав в Рим, Мария сразу же пишет письмо Тургеневу. В ответ она получает сразу три письма, в которых звучат недоумение, обида, нежелание считать этот «вывих» чем-то настоящим. До нас не дошло «свирепое» письмо писателя, за которое он неловко извиняется уже на следующий день: «Дело в том, что я пересолил с намерением – а то бы ничего не вышло. Но основание моего письма справедливо... Вам нельзя продолжать идти по той же дорожке...»[37]. В ответ на «свирепое» тургеневское письмо Мария переходит в наступление, она полагает, что на Тургенева «надавили»: «Вот теперь вспомилось мне, что говорили многие: «Он не злой человек, но его все можно заставить сделать... Или это правда?...»[38] Судя по датам, Тургенев получил послание Герцена, в котором тот возмущался «общей фальшивостью» дела и призывал «выпутать (Марию Маркович, И. Ч.) из мира дрянных сплетен, двойных любвей, кокетства и лжи»[39], несколько позже, чем написал свое «свирепое письмо». В ответе Тургеневу на все его «римские послания» Мария Маркович гневно выговаривает: «Помните, вы как-то сказали: «Что такое добрый честный человек? Что такое злодей? Что правда-неправда? В сущности, все одинаково». А я думаю, что есть разница и, право, большая – не надо же смешивать и говорить так за то, что всегда вас выслушивали и во всем вам верили». Грамматически последнее предложение получилось неуклюжим – «говорить так за то», но смысл его вполне ясен: Мария просит не платить ей за ее «веру» ложными сентенциями и – подразумевается – ложным осуждением. И в довершение она сообщает, что покажет тургеневское письмо А(лександру) В(адимовичу): «Он истинно добрый и истинно честный человек – он так и ответит мне»[40]. Каково было читать Тургеневу, что Мария Маркович собирается отдать на суд Александра Пассека его, тургеневское, письмо к ней!
Ответ Тургенева на это письмо не сохранился, по-видимому, был он неровным, нервным, об этом можно судить по новому «выговору», который Мария Маркович делает своему наставнику-поклоннику: «У меня нет таких друзей, которые бы говорили нехорошо о Вас, разве Вы этого не знаете?... Если я говорила об А.В., что он добрый и честный человек, зачем Вы приняли, что я хотела этим сказать, что Вы нехороший?» Она заключает свою вторую строгую отповедь так: «Принимайте мои слова так, как говорятся мои слова – без намеков и искренно» (1 квiтня (апреля) 1861).[41]
Тургенев отвечает уже из России, куда уехал в самом конце апреля 1861, - уехал в «деревню» дописывать главный роман своей жизни «Отцы и дети». В письме из Спасского он опять, по старой памяти, отчитывает свою неприлежную ученицу: «Господи боже мой – или – боже мiй милiй! как говорят г-да хохлы - что Вы за неисправимая женщина – любезная Марья
Александровна! Можно ли из Италии в Россию писать записку в 5 строк, из которых, вдобавок,
ничего не узнаешь путного... Ни слова о том, куда Вы намерены ехать из Рима, где думаете
провести лето – вернетесь ли в Париж за Вашими вещами, что делают Ваши спутники, есть ли
у Вас еще спутники и т. д». (курсив мой, - ИЧ).
Не нужно быть прорицателем, чтобы понять, что последний вопрос волнует Тургенева больше всего. После выволочки следует драгоценная похвала: «Однако в Вашей записочке есть хорошее слово – Вы говорите, что преданы мне НАВСЕГДА. Это много значит, но я Вам верю, хотя Вы - не без хитрости, как сами знаете»[42].
После неожиданного отъезда Марии с ее тайным возлюбленным, роман с которым, уже давно длящийся, она скрывала от Ивана Сергеевича, естественно было предположить, что она «не без хитрости». Тургенев предрекал быстрый конец этому увлечению. Вот и сейчас он допытывается, одна ли она или все еще со своими «сопровождающими».
Ему по-прежнему трудно поверить в искренность любви Марии Маркович к Пассеку. Он задумывается, «под какую рубрику» отнести все что было между ним, Иваном Тургеневым, и молодой женщиной. Весной 1861 года писатель пишет ей из Спасского: «При свидании я Вам сообщу, на каком предположении я остановился – как на самом вероятном – хотя мало лестном для меня»[43].
Можно попробовать докопаться до тургеневского «предположения». Тургеневу могло прийти в голову, что он слишком «стар» для Марии, что она предпочла ему «молодого». В пользу этого соображения говорит еще один пассаж письма, расположенный ближе к концу. Вот он: «Здесь весна очень запоздала – и вдруг вспыхнула – как порох – всяческой зеленью, цветами и травами. Этого за границей не увидишь. Но худо - толкаться стариком с каким-то окисленным сердцем в груди - под этими золотистыми липами... Что делать! Скоро еще хуже будет»[44] (курсив мой, - И. Ч.).
Тургеневу в это время 43 года, Марии Маркович – 28. Тургенев находится в расцвете творческих сил, он признан соотечественниками, пользуется авторитетом на Западе, впереди у него вершина – роман «Отцы и дети». И однако свои 43 года - что за возраст для мужчины?- он считает старостью. И по-видимому, это не рисовка. Потеря первоначального - яркого и чистого - восприятия мира для писателя признак «окисления сердца».
Рефлексия по поводу отношений с Марией Маркович находит продолжение в середине письма после того, как писатель написал о своих планах: «Я бы Вам был благодарен, если бы и Вы сообщили мне свой план». Дальше следует очень важное для нас замечание: «Но ведь Вы не зависите от себя... а от чего или от кого Вы зависите – это для меня тайна».[45] Удивительно, писатель-психолог, знаток в особенности женской души, Тургенев отказывается понимать, чем руководствуется в своих поступках Мария Маркович. Можно это отнести – как, по всей видимости, относил сам Тургенев - к разнице поколений. Кроме того, писатель видел у своей корреспондентки «непостоянство в общем ходе жизни» при постоянстве привязанностей, о чем он напишет ей в письме из Спасского, но уже летом следующего года[46].
Со своей стороны, я могу сказать, что Мария Александровна не была вполне чистосердечно в письмах к Ивану Сергеевичу. В своих отношениях с ним она оставляла «зазор» для возможных «корректировок»[47]. Потому многое из первостепенного для нее в данный момент в свои письма не включала и наоборот: кое что, не главное, выдвигала на первое место. Отсюда у ее корреспондента возникала неверная фокусировка, на основе которой трудно было сделать какие-либо выводы об ее истинной жизни и о побудительных мотивах ее поступков.
Противоречия. Национальный вопрос. Добролюбов
Уже раньше Тургенев посмеивался над дружбой Марии Маркович с поляками. В ее друзьях числились Эд. Желиговский (Антоний Сова), С.И. Сераковский, Т. Шуазель, Сохновский, П. Круневич. Мария сочувствовала польскому национально-освободительному движению. Она выучила польский язык, начала читать по-польски, впоследствии переводила книги польских авторов. Прочитав в письме, что ехала она в Гейдельберг и назад «все с ПОЛЯКАМИ и с ПОЛЬКАМИ»[48], Тургенев отозвался на это так: «Не предавайтесь слишком влиянию польского элемента»[49]. В его майском письме из Спасского есть похожая, но более развернутся, вполне невинная насмешка над украинцами, или малороссами, как их тогда называли: «Видел я в Петербурге Белозерского (редактор украинского журнала «Основы», бывший член Кирилло-Мефодиевского братства, - И. Ч.) и др... Мне дали 4 № «Основ», из которых я мог заключить, что выше малороссийского племени нет ничего в мире – и что в особенности мы, великороссы, дрянь и ничтожество. А мы, великороссы, поглаживаем себе бороду, посмеиваемся и думаем: пускай дети тешатся, пока еще молоды. Вырастут – поумнеют. А теперь они еще от собственных слов пьянеют. И журнал у них на такой славной бумаге – и Шевченко такой великий поэт... Тешьтесь, тешьтесь, милые дети»[50].
Требуются пояснения. Тургенев ничего не имел против малороссов. Мы знаем, что он общался с Шевченко, в 1876-м году написал о нем воспоминания.[51] Он перевел на русский язык народные украинские рассказы Марко Вовчка. Однако ему претило всякое ложное возвеличивание. Украинская литература только зарождалась, она не обладала еще таким богатством, как русская, – отсюда насмешка над «великим поэтом» Шевченко, чье величие, конечно же, меркнет на фоне таких гениев поэзии, как Пушкин. Характерно, что схожее чувство в отношении Шевченко испытывал Иосиф Бродский[52]. Но у Бродского это вылилось в желчные ядовитые стихи, у Тургенева же тон легкий, вовсе не ядовитый. Та серьезность, с которой относятся к нарождающейся украинской культуре ее адепты, кажется ему преувеличенной, «детской». К тому же «пиетет» перед своим у националистов любого народа обычно сопровождается неприятием чужого и чужих, хотя бы и близких по языку и крови. Другое дело, что имперская власть мешала проявлению украинской самобытности и культуры – арестовывала и преследовала их носителей, закрывала национальные журналы. Многие из украинских приятелей и знакомых Марко Вовчка (включая ее мужа) отбыли суровое наказание за участие в тайном Кирилло-Мефодиевском братстве, имевшем целью национальное и социальное раскрепощение Малороссии.
Будучи русской по рождению, Марко Вовчок однако всей душой сочувствовала украинцам и полякам. Недаром она собирала в украинских селах песни и сказания, выучилась говорить и писать по-украински так, что ее язык Шевченко считал образцовым[53]. Тургенев же в своих выводах относительно украинской культуры был осторожен и взвешен, он отмечал, что свой дневник Тарас Григорьевич вел на русском языке, что «даже несколько огорчало его соотчичей».
Нет, Тургенев не спешил вслед за Герценом и Марией Маркович поддержать притязания поляков и украинцев. При этомон не выражал свои мнения в официальной печати, так что с полным правом мог написать Герцену в ходе польского восстания 1863 года: « ...Ни одного – ни обидного, ни эмоционального слова не вышло из моих уст насчет поляков – хотя бы уже потому, что я еще не потерял всякого понимания «трагического». Теперь никому не до смеха».[54]
Свои расхождения с Марией Маркович по украинско-польскому вопросу Тургенев видел, но относился к ним с улыбкой.
Еще одним раздражающим моментом в отношениях Тургенева и Марии Маркович неожиданно стал Добролюбов. Мария Александровна случайно встретила его в Неаполе. Николай приехал туда лечиться от злой чахотки, побороть которую не смогла и Италия. В письме к Тургеневу от 6/18 мая 1861 года Мария пишет, что видит Добролюбова каждый день: «Он хороший какой человек и как не думает о том, что он вот как хорош и об этом не напоминает никому». Нужно было быть очень простодушной, чтобы написать это Тургеневу, у которого с Добролюбовым были свои счеты. Сближение Марии Александровны с Добролюбовым не должно было его радовать.
В позднем письме к сыну (от 10 вересня (сентября, - И.Ч) 1887 года) в Астрахань, где сосланный народоволец Богдан Маркович общался с Чернышевским, Мария Александровна пишет о Добролюбове, с которым встречалась недолго – «какие-нибудь месяц или два»: «Он обращал меня, что называется, в свою веру... Предупреждаю, что отзывы его о многих, которые пользуются «симпатиями русской публики», были более чем непочтительны. Особенно горько и язвительно осмеивал он Тургенева»[55].
Если мы возьмем письмо Марии Маркович, адресованное Николаю Добролюбову и написанное в августе 1861 года, то там о Тургеневе не говорится ни слова. Зато в конце есть примечательный постскриптум: «P.S. Т. хороший человек». Под Т., конечно, подразумевается Тургенев. Есть у меня одна догадка. В письме к Николаю Чернышевскому в Астрахань в сентябре 1887 года в ответ на его просьбу «написать все, что слышала от Ник(олая) Алекс (андровича),[56] Мария Маркович писала: «Я так и сделала, за исключением одного рассказа его, который не считаю вправе передать»[57]. Моя догадка состоит в том, что рассказ Добролюбова, который Мария не хотела предавать огласке, касался Тургенева.
Добролюбов, Чернышевский, позднее Некрасов несомненно вошли в жизнь Марии Маркович, ее мировоззрению были гораздо ближе разночинцы-демократы, чем либеральный дворянин Тургенев.
И однако для Марии Александровны Тургенев оставался «хорошим человеком», наряду с Добролюбовым, Чернышевским и Некрасовым. Его память она не хотела чернить, передавая чужие рассказы, пусть хоть и добролюбовские. И опорой в этом ей могло послужить только чуткое сердце да тонкое понимание людей.
Учитель и ученица меняются местами
После истории с Пассеком (которая на самом деле продолжается), Тургенев никак не может представить истинный облик своей корреспондентки. Правдива ли она с ним?
В ответ на не дошедшее до нас письмо Ивана Сергеевича, где этот вопрос, по-видимому, стоял, хоть и в завуалированной форме, Мария Маркович кидается в наступление: «Что вы видите насквозь? И отчего мне бояться этого? Когда у меня есть что, о чем я хочу сказать, я говорю, когда есть что, о чем не хочу сказать, не скажу – скажу ли, не скажу ли, не боюсь. Если я не люблю много рассказывать, то не люблю и возиться с тем, чтобы то или другое прятать как клад. Это все, если касается меня, а о других я говорю или молчу по их воле, если только могу». И завершается это «наставительное» письмо так: «Вы кот Мурлыка – не мурлыкайте тем людям, что вас любят»[58].
«Кот Мурлыка» - персонаж сказочный. В русских народных сказках это герой амбивалентный – сметливый и вороватый, его бьет хозяйка, но, побитый, он находит за печкой «горшок каши» или лакомится хозяйской сметаной. Назвав Тургенева «котом Мурлыкой», Мария Маркович по-хозяйски его одергивает, предупреждает и даже немножко «стыдит», что больше подходит к роли учителя, чем ученика... Смысл «отповеди» примерно такой: верьте тем, кто вас любит. Верила ли сама Мария своим клятвам? С высоты нашего сегодняшнего знания можно сказать, что Тургенев был прав, когда сомневался в истинности ее слов.
Письма Маркович к Тургеневу 1862 года теряют свою прежнюю спонтанность, в них появляются принятые в переписке обороты, например, - обращение к адресату. Письма Тургенева к ней всегда начинались одинаковым образом: «Милая Мария Александровна!» Теперь и письма Марии Александровны к Тургеневу имеют в начале такую же формулу: «Милый Иван Сергеевич». Ученица усвоила урок. Если прежде она очень мало писала о своих взглядах на жизнь, предпочитала выслушивать «учителя», то теперь позволяет себе высказываться на философские темы: «А иногда так как-то грустно смотреть на людей. Похоже на то, что наряжаются на праздник какой-то, и праздник этот их не веселит, а только шумит им. Я как одна, так могу думать теперь, беспокоиться и печалиться, а как слышу разговоры, так только тяжело - все говорят о себе, а точно о ком ином – жизни не видать в речи, хоть и кричат и пылят[59]. В продолжении письма, изъявляя Тургеневу свою любовь и желание его видеть и слышать, Мария одновременно указывает и на его неприятную ей черту: «Хочется иногда вас видеть и слышать. Вас зовут равнодушным ко всему человеком, и я вас так называла иногда сама и ко всему равнодушия не люблю, а с вами лучше, чем с другими»[60]. Не уверена, что эти слова: «С вами лучше, чем с другими» очень обрадовали Тургенева. Любовь тем и хороша, что избирает одного, «других» для нее не существует.
Еще совсем недавно впитывавшая советы Тургенева по части чтения, сейчас Мария Маркович выходит на тот уровень, когда самой хочется поделиться своими читательскими находками. Вот что пишет она писателю в Спасское из Парижа в августе 1862 года: «У меня есть теперь что читать и такие есть вещи, что читаю и не начитаюсь. Несколько раз хотела кое-что вам (вам она так и не научилась писать с большой буквы, - И.Ч.) послать, чтобы и вы прочли»[61]. И в следующем письме, в августе-сентябре того же, 1862 года, тоже в Спасское: «Я читаю по-польски, да, но ничего нет такого, как у Мицкевича. Много и мыслей добрых и чувств добрых, да без поэзии. Я прочла персидского поэта Сади – не читали вы его? Совсем особенное от других – точно невиданные цветы, мне показалось - цветут иначе, другим цветом. Приедете, будем читать Мицкевича – я согласна. Как это мне не до вас? Мне до вас. У меня есть много хороших вещей, и я вам их берегу прочитать . Что же вы читаете? Пишите мне».[62]
Ученица заимела свой голос и общается с мэтром на равных - при том, что он бесспорно эрудированнее, начитаннее, образованнее. Думаю, что причина этого в той степени близости к Тургеневу, которую она ощущала. Свою к ней привязанность писатель неизменно подчеркивал. Вот и в июльском письме из Спасского за 1862 год читаем: «Я знаю, как Вы ко мне расположены, и Вы должны знать, что я к Вам привязан»[63].
В письмах 1862 года хорошо просматривается, как выросла и изменилась ученица. Тургенев, оказавшись в России, отдает ее рассказы Каткову в «Русский вестник», она пишет, что ее не устраивает цена; скорей всего, не устраивала и реакционная направленность издателя, она отказывается от уже посланных Катковым денег. Именно ей, Марии Маркович, поверяет Тургенев свои заветные мысли о друге юности – Бакунине в ответ на ее вопрос о нем после визита к ней Михаила Александровича: «Что за человек Бакунин, спрашиваете Вы? Я в Рудине представил довольно верный его портрет: теперь это Рудин НЕ убитый на баррикаде. Между нами – это развалина...».
А как обстоит дело с Марией Маркович? Так ли она верит оценкам и мнениям Тургенева, как в начале их знакомства? Нет, конечно, все изменилось. И мнения бывшей прилежной ученицы порой резко не совпадают с таковыми у Ивана Сергеевича. В Бакунина и его дело она верит. Позднее Маркович будет участвовать в составлении для него украинских «бунтарских» прокламаций[64]. Летом 1862-го Тургенев находится не в Париже - в России, Марии легче с ним общаться на расстоянии, думать о том, какие книги они вместе будут читать. В то же время она ощущает, что в реальной жизни их отношения подходят к концу.
Разрыв
Последняя из сохранившихся записок Тургенева к Марии Маркович датируется октябрем-ноябрем 1862 года и отправлена из Парижа в Париж, по-видимому, через курьера: «Любезнейшая Марья Александровна, я нездоров и должен сидеть дома – зайдите ко мне вечерком – Мицкевича почитаем. Ваш Иван Тургенев»[65].
Мицкевич здесь выступает в качестве лакомства, вкусной конфетки, с помощью которой Тургенев хочет приманить свою корреспондентку. Ей - как мы знаем - польский поэт очень нравился.
В 1863-64 г.г. Тургенев потерял многих своих почитателей, вслед за Герценом решивших, что Тургенев «предал» друзей своей юности перед лицом Российского Сената, когда давал показания о своих «сношениях с лондонскими пропагандистами» - Герценом, Огаревым и Бакуниным[66]. В 1864 году в Париже побывала Аполлинария Суслова. В своем Дневнике она пишет о своих парижских знакомых, в частности о графине Салиас (писательнице Евгении Тур), которая «разорвала знакомство с Тургеневым за то, что он написал письмо государю, в котором говорил, что разорвал из уважения к нему все связи с друзьями своей юности»[67].
Мнение это разделяли многие парижские друзья писателя. Тургенев отвергал это обвинение в письме Герцену от 21 марта/2 апреля 1864 года: «... я не только не оскорбил никого из друзей своих, но и не думал от них отрекаться: я бы почел это недостойным самого себя. ... Да, государь, который не знал меня вовсе – все-таки понял, что имеет дело с честным человеком - и за это моя благодарность к нему еще увеличилась; а старинные друзья, которые, кажется, могли хорошо меня знать, не усомнились приписать мне подлость и разгласить это печатно».[68] Тургенев пожертвовал деньги на нужды семей русских солдат, погибших при подавлении польского восстания – это был еще один повод подвергнуть его остракизму. Его переписка с Герценом прервалась и восстановилась только через три года, в 1867, когда произошло их «замирение»[69]. Конечно же, все это не могло пройти и мимо Марии Маркович, с которой Тургенев, судя по воспоминаниям той же Аполлинарии Сусловой, тесно общался в год ее приезда в Париж (1864).
Последнее письмо, вернее, последняя записка Марии Маркович, адресованная Тургеневу, относится к маю/июню 1864 года и как раз связана с Сусловой.
Приведу ее полностью:
«Извините меня, что я долго вам не отвечала – я то больна была, то было некогда. Я передала книгу, которую вы мне прислали, и ваши слова, которые вы писали мне, Аполлинарии Прокофьевне Сусловой. Она передает вам, что потому оставила книгу и ушла сама, что боялась вас обеспокоить, что не поняв хорошо ваших слов и думала, что вы говорите книгу принести, а не самой ей прийти. Ее адрес теперь (адрес Сусловой в Париже, - И.Ч). Она сказала, рада будет очень, если вы ей напишете. Прощайте. Будьте здоровы и благополучны.
Преданная вам М. Маркович
8-го июня 1864, Париж».
Это конец. Так пишут, когда рвут отношения. В письме нет обращения. В нем нет ничего «от себя» и «о себе». В ответ на письмо Тургенева (оно до нас не дошло) сначала следует молчание («то больна была, то было некогда»), потом явная отписка, несколько предложений, составленных в спешке (с грамматическим ляпом «не поняв... и думала») и касающихся посторонней женщины, приятельницы враждебного Тургеневу Достоевского.
Как отнесся Тургенев к этому посланию? Известно, что еще до его получения он просит некоего Н. В. Щербаня: «Если увидите М.А. Маркович, поклонитесь ей от меня и спросите, почему она не отвечала на мое письмо».[70] Через три недели, по-видимому, уже получив записку от Маркович, писатель снова обращается к Щербаню: «Что делает М. А. Маркович»?
Тургеневу трудно себе представить, что «любезная Мария Александровна» от него отошла.
«Ты отошла – и я в пустыне», сказал поэт, живший на рубеже Х1Х-ХХ вв. Но ситуация очень схожа с тургеневской. Он не в пустыне. Вокруг люди, много людей, его французская любовь – Полина Виардо, к этому времени покинула сцену, поселилась с семьей в Баден-Бадене, рядом с домом певицы уже строится вилла Тургенева. Семья певицы ему дорога, а сын четы Виардо Поль, очень возможно, его сын.[71] Но... Тургеневу, по-видимому, не хватало присутствия Марии Маркович в его жизни. Он привык, что она рядом, он был уверен, что она «предана ему навсегда».
Трудно, практически невозможно понять и мотивировку Марии, решившейся оборвать отношения так неожиданно и резко. С другой стороны, она выбрала для себя путь – находиться рядом с Александром Пассеком - и продолжать «игру» с влюбленным в нее Тургеневым, по-видимому, не желала. Вспомним, что Герцен обвинял Марию в «фальшивости», в «двойных любвях» (так!), «кокетстве» и «лжи». Нельзя отрицать, что обвинение било в цель. Марии Маркович волей-неволей приходилось фальшивить и, если не лгать, то говорить далеко не всю правду окружающим ее мужчинам. И вот она одним ударом разрубает этот гордиев узел, что так свойственно ее натуре, натуре, которая, по слову Тургенева, «непостоянна в общем ходе жизни».
Ивану Сергеевичу Тургеневу в этом непридуманном романе предназначалась своя роль – он наблюдал этот женский характер, он по-отечески направлял и развивал его в самом начале, когда писательница делала первые шаги, он полюбил эту молодую женщину, привязался к ней и готов был выслушивать от нее упреки и наставления, пытаясь ее понять, разгадать тайну ее противоречивой порывистой натуры и, наконец, он сумел запечатлеть ее в своих молодых героинях. Одной из них, как кажется, стала Марианна Синецкая из тургеневского романа «Новь», написанного уже в те годы, когда роман с Марией Маркович остался для писателя далеко позади.
***
[1] В 72-м томе «Литературного наследства» были опубликованы 48 писем М. А. Маркович к И. С Тургеневу за 1859-1864 гг. См. Крутикова Н. Е. Из парижского архива Тургенева (в 2 кн.). М., Наука, 1964. Серия Литературное наледство АН СССР. Только шесть писем Маркович из этой публикации были известны до этого.
[2] Все эти сведения приводятся в книге Евгения Брандиса, который вместе с внуком Марии Маркович Борисом Борисовичем Лобач-Жученко отыскал место рождения писательницы и сведения об ее отце в метрической книге.
См. Брандис Е. П. Сила молодая. Повесть о писательнице Марко Вовчок. Л., Детская литература, 1972 (для старшего возраста). См. также Б. Б. Лобач-Жученко. О Марко Вовчок. Воспоминания, письма, находки. Киев. Художеств. лит-а, «Днипро», 1987, стр. 17.
[3] См. в указ. книге Б. Б. Лобач-Жученко, стр. 17
[4] В письме к сыну Богдану: « ...как безбожно обращались до сих пор с моими биографическими сведениями, помещали меня в институт (отроду в институте не была)...производили от орловских дворян и прочее и прочее»
Цит. По кн. Евгений Брандис. стр. 7. Обратим внимание на то, что писательница не происходила «от орловских дворян». Скорей всего, здесь говорится об отце Марии, Александре Вилинском, чье происхождение неясно.
[5] Впоследствии от Марии Маркович швейцарский композитор Мертке запишет 200 украинских песен (!), их слова и мелодию. См. Марко Вовчок. Твори в шести томах. Державне видавництво Художньоi литератури, Киiв, 1956, т. 6, стр. 433
[6] Тургенев переводил рассказы МВ по сделанному для него Афанасием Марковичем и Кулишем предварительному переводу.
[7] См. «Россия молодая» Е.П. Брандиса, стр. 228
[8] Письма к Тургеневу М.А. Маркович (Марко Вовчка) 1859-1864., вступит. статья, стр. 256
[9] Марко Вовчок. «Рассказы из народного русского быта», 1859
[10] Письма к Тургеневу М.А. Маркович (Марко Вовчка), т. 2, стр. 257
[11] В Воспоминаниях Натальи Тучковой-Огаревой ошибочно говорится, что муж Марии Маркович «Собирался обратно в Россию с нежно любимым ребенком». См. Н.А. Тучкова-Огарева. Воспоминания. М., Гослитиздат, 1952, стр. 162-163
[12] Письма к Тургеневу М. А. Маркович т. 2, стр. 265
[13] Марко Вовчок. Твори в 6 томах, т. 6, стр. 527
[14] Письма к Тургеневу М.А. Маркович, т. 2, стр. 271 (сноски 11 и 12)
[15] Переписка И. С. Тургенева в 2-х т., том 2, М., Художественная литература, 1986, т. 2 , стр. 182
[16] Там же, стр. 271
[17] Там же, стр. 182
[18] Там же, стр. 182 (сноска 3)
[19] Переписка И. С. Тургенева в двух томах, т. 2, стр. 182
[20] Там же, т. 2, стр. 188
[21] Письма к Тургеневу М.А. Маркович (Марко Вовчка) 1859-1864, т. 2, стр. 274
[22] Там же
[23] Письма к Тургеневу М. А. Маркович, т. 2, стр. 280, стр. 281, сноска 7
[24] Письма к Тургеневу М. А. Маркович, т. 2, стр. 286, сноска 5
[25] Письма к Тургеневу М.А. Маркович, т. 2, стр. 282
[26] Переписка И.С. Тургенева в 2-х т., том 2, стр. 188
[27] В письме к Герцену в конце октября 1859 года Мария пишет о посещении дома Пассеков – Татьяна Петровна Пассек, была «двоюродной племянницей» Герцена, изображенной им в «Былом и думах» под именем «корчевская кузина». Вот это место: «Вчера мы были у Т.П. Она все о вас говорила. Сыновья ее умны и тихи. Видно, что им всем вместе живется хорошо» (Публикация В. А. Тумановой. Литературное наследство. т. 62_28. Письма М.А. Маркович (Марко Вовчок) – А. И. Герцену, стр. 302
[28] Отрывки из их любовной переписки приводит внук Марии Александровны, см. Б. Б. Лобач-Жученко. О Марко Вовчок. Воспоминания, поиски, находки. Киев, Худ. Лит-а, «Днипро», 1987.
[29] Письма к Тургеневу М.А. Маркович (Марко Вовчок) (1859-1864), т. 2, стр. 279
[30] Переписка Тургенева в 2-х т. , М., Худ-я лит-а, 1986, т. 1, стр. 199
[31] Там же, стр. 280
[32] Письма к Тургеневу М.А. Маркович (Марко Вовчка) 1859-1864., т. 2, сноска 1, стр. 280
[33] Письма к Тургеневу М.А. Маркович (Марко Вовчка) 1859-1864.. т. 2, стр.280, см. также сноску 3, стр. 280
[34] Там же, стр. 282-283
[35] Там же, стр. 190
[35] Там же
[36] Там же, стр. 194
[37] Переписка Тургенева в двух томах, т. 2, стр. 196
[38] Письма к Тургеневу М. А. Маркович, т. 2, стр.290
[39] Переписка И. С. Тургенева в 2-х томах, т. 1, стр. 209
[40] Письма к Тургеневу М.А. Маркович, т. 2, стр. 290
[41] Марко Вовчок. Твори в шести томах, том 6, стр. 399
[42] Переписка И. С. Тургенева в двух томах, т. 2, стр. 199
[43] Переписка И.С.Тургенева в двух томах, т. 2, стр. 199
[44] Там же, стр. 200
[45] Там же, стр. 199
[46] Переписка И. С. Тургенева в двух томах, т. 2, стр. 204
[47] В письмах к Тургеневу из Италии и позднее из Парижа 1861-го года ММ называет много мужских имен, ничем не выделяя Пассека или упоминая его вскользь.
[48] Письма к Тургеневу М.А. Маркович (Марко Вовчка) 1859-1864., т. 2, стр.279
[49] Там же, стр. 281, примеч. 5
[50] Переписка Тургенева в двух томах, т. 2, стр. 199
[51] И.С. Тургенев. Воспоминания о Шевченко. Днiпро, 1988
[52] См. его «На независимость Украины» (1994).
[53] «Однажды на мой вопрос: какого автора мне следует читать, чтобы поскорее выучиться малороссийскому языку? – он (Тарас Шевченко, - И. Ч.) с живостью отвечал: «Марко Вовчок! Он один владеет нашей речью!» И. С. Тургенев. Воспоминания о Шевченко, стр. 392
[54] Переписка И. С. Тургенева в двух томах, т. 1, стр. 242
[55] Твори Марко Вовчок в шести томах, т. 6, стр. 471
[56] Добролюбова
[57] Твори Марко Вовчок в шести томах, т. 6, стр. 472
[58] Там же, стр. 296
[59] Письма к Тургеневу М.А. Маркович (Марко Вовчка) 1859-1864, стр. 297
[60] Там же, стр. 297
[61] Там же, стр. 300
[62] Там же, стр. 301
[63] Переписка Тургенева в двух томах, т. 2, стр. 204
[64] Там же, стр. 207, сноска 1
[65] Там же, стр. 207
[66] Герцен поместил заметку в КОЛОКОЛЕ о «седой Магдалине из мужчин, у которой от раскаяния выпали зубы и волосы» (Герцен. «Сплетник, копоть, нагар и пр.», 1863)
См. «оправдательное» письмо И. С. Тургенева А. И. Герцену. Переписка И. С. Тургенева в двух томах, т. 1, стр. 245
[67] А. П. Суслова. Годы близости с Достоевским. Дневник - повесть – письма. Вступит. статья и примеч. А.С. Долинина. М., Изд. М. и С. Сабашниковых, 1928, стр. 83
[68] Переписка И.С. Тургенева в двух томах, т. 1, стр. 245
[69] Там же, стр. 245, письмо И. С. Тургенева А. И Герцену из Баден-Бадена от 25 мая 1867 г.
[70] Письма к Тургеневу М.А. Маркович (Марко Вовчка) 1859-1864.. стр. 302, сноска 1
[71] См. мою статью «Полина Виардо: возможность дискуссии». НЕВА, № 11, 2012
Добавить комментарий