Лицо хиспаника было того бронзово-красноватого, словно на древней монете, оттенка, которого не заработаешь, хоть год проваляйся на пляже, – с ним надо родиться. «Вернее, - подумал Павел, - нужно, чтоб предки твои пять тысяч лет эволюционировали под горным солнцем Южной Америки, отметая вредные мутации, отбирая именно этот, от чего-то там обороняющий, колер». Лоб хиспаника прорезывали глубокие параллельные морщины, в чёрных прямых прядях проблескивала седина, редкие тёмные волоски на впалых щеках обозначали бородку. В правой руке он держал огромную, медную, рассыпавшую солнечные зайчики сковороду, на которой аппетитно шипел, - без сомнения, в кукурузном масле, - обширный блин, выпекавшийся, надо думать, из кукурузной же, лучше сказать, из маисовой, муки. Поблескивая узкими чёрными глазами, хиспаник сноровисто подбрасывал блин высоко в воздух, заставляя его перевернуться в полёте, и ловко ловил, у самой плиты, вышеупомянутой лучезарной сковородой.
- Two, - сказал Павел и, для верности, показал два пальца, как бы загодя провозглашая победу.
Хиспаник вытряхнул раскалённый блин на решётку и взялся за его остывающего собрата. Который безропотно принял в свои распростёртые объятья большую ложку риса, другую - чёрных бобов, помидоры с луком, кусочки авокадо, мелко нарезанную курятину, острый перец джалапино, ещё какие-то белые, зелёные, красные соусы и приправы. Всю эту разноцветную всячину хиспаник аккуратно закатал в блин, обернул салфеткой и поместил на бумажную тарелочку.
С двумя ароматными свёртками Павел вернулся к столику, где ждала Вера.
- Угощайтесь, мадам! Латино-американское блюдо по имени «буритто».
- Вкусно! – Вера захрустела поджаристой корочкой. – Люблю южно-американскую кухню!
- Кулинары они отменные, - согласился Павел, - если б только на этом всё не кончалось!
- Да ладно тебе, - сказала Вера, - люди как люди. Не хуже других.
- Разумеется, не хуже, вполне возможно, даже лучше - где-нибудь там у себя, в пампасах. Но к постиндустриальному обществу решительно не готовы! Хиспаники – они ж, в основном, чистокровные индейцы. Пробираются сюда, в Штаты, нелегально, притом без всякого образования, – так на какую работу им рассчитывать? Двадцать лет живут - языка выучить не могут! Вот этот амиго, – он кивнул на хиспаника, - думаешь, ботает по-английски?
- Чего это – «амиго»?
- Испанское: «друг», «приятель». На одно только и способны: буритты свои заворачивать. Или там – газоны косить, ямы копать. Спасибо, хоть не мусульмане!
- Так нельзя говорить, - неуверенно промолвила Вера, - это расизм!
- Вот-вот. Во-первых, по-русски здесь не кумекают, ну а ты не заложишь. Во-вторых, - распаляясь, Павел отодвинул в сторону своё, или свой, буритто, - никакой это не расизм! Я ж не говорю, что они ниже всех прочих. Единственное, что я утверждаю: разные нации приспособлены к различным условиям. А в-третьих, – самое возмутительное: живём в свободной стране, а говорить открыто боимся! Свобода слова, ядрёна вошь! А всё почему? Потому - политкорректность! Да если хочешь знать, я против хиспаников вообще ничего не имею: большей частью – простые, порядочные ребята. А вот против наших либеральных, с позволения сказать, политиков, разваливающих страну, – накипело! – Он передохнул. – Ну-ка мы его сейчас проверим на вшивость… насчёт английского!
- Оставь, Паша! – Вера наморщила носик, - не трогай ты человека, ради Христа! Ну чего ты вяжешься?
Но Павел уже завёлся.
- Hi, amigo, - громко окликнул он хиспаника, - how many grades have you finished*?
Хиспаник молчал, безо всякого выражения уставившись на вопрошавшего. По мере того, как затягивалась пауза, всё победнее глядел Павел.
- Одиннадцать! – ответил, наконец, амиго по-русски. – Среднюю школу номер два города Улан-Удэ с серебряной медалью закончил. – И, подумав, добавил. – Вот вы, товарищ, о политике рассуждаете, а у вас, я извиняюсь, ширинка расстёгнута!
_____________________
* сколько классов ты окончил?
Добавить комментарий