Все в жизни Вероники могло бы сложиться по-другому. Наверное, она могла стать актрисой или моделью. Наверное, она могла бы выйти замуж за директора завода или — на худой конец — за подающего надежды молодого художника. Наверное, она могла бы ездить на работу на "мини", а по выходным гулять со своими детьми в уютном московском парке, вызывая восхищенные взгляды мужчин и завистливые — женщин, ведь молодая красивая мама — это так здорово! Наверное, она... Да, все могло бы сложиться по-другому. Если бы не нос.
Нос Вероники был ее проклятьем. Огромный, как у орла, выдающийся далеко вниз, находящийся в постоянном движении, словно конечность какого-то мерзкого головоногого, он мог бы подойти разве что торговцу арбузами где-нибудь на стамбульском рынке, но никак не молодой симпатичной (если не считать носа, конечно) девушке!
Действие проклятья началось еще в те годы, когда Вероника носила большие белые банты и с вдохновением рассказывала стишки на утренниках. Именно тогда ее нос вдруг резко прибавил в росте, удлинился и начал загибаться вниз, словно пытаясь разглядеть, нет ли чего интересного у нее на подбородке. Ни на подбородке, ни на щеках Вероники, конечно же, ничего интересного не было — но нос так и остался висеть разочарованным огрызком трубопроводного шланга.
В школе Веронику дразнили "комарихой" и за косички не дергали — пренебрегали. А когда настала нежная пора первой любви и робких поцелуев у подъезда, Вероника слегла в больницу с подозрением на лейкемию, пневмонию и обширную язву желудка одновременно. Выносить равнодушно-насмешливые мальчишечьи взгляды она была не в силах.
К счастью, подозрения так и остались подозрениями: Вероника оказалась абсолютно здорова. Пожалуй, именно крепкое здоровье да закаленный долгими рыданиями перед зеркалом характер помогли ей не сойти с ума от горя и перенести все невзгоды переходного возраста, а заодно окончить школу и поступить в институт. Получив студенческий билет и ощутив себя по-настоящему взрослой, Вероника решила: надо быть реалисткой. Она стала действовать.
Для начала Вероника решила выяснить, нет ли на ней какой порчи. Она нашла в газете нужное объявление и явилась по адресу — в прокуренную московскую квартиру с заплесневелыми стенами, на которых вразнобой висели рамочки с засушенными насекомыми и стеллажи с заспиртованными грызунами в стеклянных банках. В течение четырех часов Вероника выслушивала страшные истории "потомственной ведьмы" о разного рода проклятьях и наговорах, и если бы дело не закончилось предложением дать ведьме триста баксов, Вероника всерьез уверовала бы в сверхъестественное. Поняв однако, что дело здесь нечисто, Вероника страшно разозлилась и неожиданно для себя предрекла ведьме скорую и страшную кончину в зубах гималайского медведя. Результатом магического сеанса стал огромный фингал под левым глазом у Вероники и четыре глубокие борозды на правой щеке у ведьмы. Ненавистный нос остался цел и невредим.
Следующим шагом Вероники стало избавление от всех зеркал в доме. Операция прошла под покровом ночи, пока родители спали, и завершилась складированием ненавистных стекляшек на балкон. Впрочем, уже через день зеркала вернулись на место: оказалось, что выщипывать брови наощупь неудобно, да и мама очень разозлилась.
Осознав, что даже в родных пенатах она не сможет забыть про свое уродство, Вероника поняла: выход остался лишь один.
Пластическая операция.
В принципе, Вероника готова была лечь под нож хирурга в любой момент, но готовность эта омрачалась одним неприятным обстоятельством: операция стоила денег. Больших денег. Таких, которых ни у Вероники, ни у ее родителей никогда не было.
В связи с этим был разработан план. Он заключался в том, что учеба должна оставаться учебой, но и работать тоже не помешает. Работать так, чтобы к окончанию института накопить наконец на операцию, стать нормальным человеком и тогда уже... На этом пункте план Вероники заканчивался, а следующего она пока не придумала.
Вероника стала работать. Точнее, стала пытаться работать. На собеседованиях ее почти всегда ждало одно и то же: растерянный взгляд на нос и пять минут ничего не значащих вопросов. Никому не нужна была носатая официантка, секретарша или даже парикмахерша. Отчаявшись найти хоть сколько-нибудь денежную должность, Вероника устроилась в библиотеку, но и там проработала всего неделю: проклятый нос, казалось, собирал всю вековую книжную пыль и чихал через каждые две минуты. Находиться в библиотеке было решительно невозможно.
Следующим местом работы Вероники стала небольшая фирма по продаже газонокосилок; кажется, внешность сотрудников была директору абсолютно безразлична (к слову сказать, директор и сам не мог считаться писаным красавцем с такими-то ушами). Правда, остальной коллектив, состоящий из двух агентов по распространению и секретарши — по совместительству бухгалтерши — насмешек не скрывал, в результате чего оба агента получили по роже, секретарша — кофе на блузку, а директор — заявление об уходе. По собственному, черт побери, желанию.
Деваться было некуда, оставался лишь "Макдоналдс". Там-то Вероника и закрепилась, впервые в жизни почувствовав себя не изгоем, а полноправным членом общества — своим среди своих, Гулливером среди Гулливеров и лилипутом среди лилипутов.
Прошло пять лет. За это время Вероника успела скопить нужную сумму, возненавидеть гамбургеры и пристраститься к натуральным продуктам. Каждый день, возвращаясь домой, Вероника просматривала буклеты и сайты всех пластических клиник в городе. Вообще-то она давно уже решила, где именно произойдет превращение гадкого утенка в прекрасного лебедя, и хотя бы раз в неделю проходила мимо волшебного дома с вывеской "Зайцевская, 19", но на всякий случай отслеживала все новости в мире пластической хирургии. К тому же больше заняться ей было нечем.
И вот день настал. Новенький, еще пахнущий типографской краской диплом об окончании института лежал в сумочке; там же покоилась банковская карточка с весьма внушительной суммой на счете. Вероника надела свое лучшее платье, достала из коробки ни разу не ношенные туфли на огромном каблуке и одолжила у мамы шикарную сумочку: выйти из клиники она должны была королевой. Небрежным шагом, ни на кого не глядя, мысленно осыпая проклятиями изобретателя шпилек и с нежностью вспоминая свои старые удобные "Адидасы", Вероника приближалась к заветному дому с резными ставнями и сказочным барельефом под крышей. Когда до вывески оставалось всего два квартала, туфли все-таки сыграли с Вероникой дурную шутку: она подвернула ногу и шлепнулась прямиком в огромную холодную лужу, подернутую разноцветной бензиновой пленкой.
Это была катастрофа.
Вероника сидела посреди лужи, рыдала навзрыд и размазывала грязными руками потоки слез, лившиеся по щекам и водопадом скатывающиеся с кончика ее огромного носа. Горе было настолько велико, что она не сразу заметила протянутую мускулистую руку и негромкий вопрос:
— С вами все в порядке?
Поток слез наконец иссяк, и Вероника смогла сфокусировать взгляд на темноволосом молодом человеке, который стоял над ней с озабоченным видом и раз за разом повторял простые слова:
— С вами все в порядке?
Она протянула руку; позволила поднять себя, взглянула в глаза молодого человека и замерла от удивления. Он смотрел на ее лицо, смущенно улыбался, повторял какую-то успокаивающую белиберду — но не смеялся! В его взгляде не было ни капли иронии, ни грамма презрения, ни толики насмешки... Он смотрел на Веронику так, как обычный парень смотрит на обычную девушку — не на уродину, не на "комариху", а просто на девушку!
Преодолев оцепенение, Вероника с обреченностью камикадзе задрала лицо вверх, выставляя свой обонятельный придаток на всеобщее обозрение. Взгляд молодого человека не изменился. Вероника стала отряхивать платье, повернувшись в профиль — самую невыгодную позицию — и искоса наблюдая за незнакомцем. Глаза его по-прежнему выражали лишь заботу и легкое смущение. И вот тогда сердце Вероники наконец дрогнуло, рассыпалось на миллион осколков, собралось заново и белоснежным голубем воспарило над землей. Впервые с момента своего носатого существования она почувствовала себя счастливой...
Прошло два месяца.
Игнат с Вероникой встречались каждый день. Он поджидал ее у "Макдоналдса", встречал крепкими объятиями, засыпал головокружительными поцелуями, сажал на свой мотороллер и катал по узким центральным улочкам, выслушивая ее радостное щебетанье и говоря что-то в ответ. Слова были не важны, равно как и маршруты их поездок; важны были его глаза, его руки, его губы, его голос... Вероника находилась в перманентном экстазе: она часами простаивала перед зеркалом — улыбаясь, а не плача, она начала читать женские романы — а не "Собор парижской богоматери", она обзвонила всех подруг, преимущественно коллег по "Макдоналдсу", и на встречах с ними не прятала нос в платок, а с гордостью являла драгоценный лик. Даже банковская карточка казалась теперь ненужной: Вероника понятия не имела, куда можно эти деньги потратить, ведь у нее теперь все было! Жизнь несла Веронику на волнах душистого счастья, за штурвалом белоснежного корвета стоял красивый темноволосый принц, и пришвартовываться к осточертевшим берегам не было никакого желания.
Впрочем, женщина в любой ситуации остается женщиной.
— Дорогой, — сказала Вероника как-то раз, когда они с Игнатом сидели на залитой солнцем веранде ресторана, — дорогой, я тебе нравлюсь?
— Очень, — ответил возлюбленный и для пущей убедительности прижался губами к губам Вероники.
— А внешне? Как ты думаешь, я красивая? — продолжила Вероника, дождавшись окончания поцелуя.
— Ты самая красивая на свете, — сказал Игнат и подул девушке в ушко. Та хихикнула, увернулась и спросила:
— А мое лицо? Тебе нравится мое лицо?
— Конечно, дорогая, мне очень нравится твое лицо, оно прелестно...
— И губы? — уточнила Вероника.
— И губы.
— И глаза?
— И глаза.
— И... и нос? — голос Вероники чуть дрогнул.
— И нос — безмятежно ответил Игнат.
— И родинка над верхней губой?
— И родинка над...
— Игнат! — Вероника отпрянула, — у меня же нет никакой родинки над верхней губой! У меня вообще ни одной родинки на лице нет! Ты... разве ты не видишь? Ты совсем на меня не смотришь?!
Она готова была расплакаться. Игнат с грустью усмехнулся:
— Вижу. Но... немного не так, как обычно. Видишь ли, я... Это звучит как бред, но поверь мне, пожалуйста, хорошо? Обещаешь верить?
Вероника закусила губу, оценивающе посмотрела в глаза Игната и еле заметно кивнула.
— Три года назад в меня ударила молния, знаешь, как в фильмах... Я был на рыбалке. Все вокруг было мокро, и я был мокрым, и поблизости не было деревьев... Когда я очнулся, то поначалу решил, что попал куда-то... Ну, в общем, что я не на Земле. Потому что я стал видеть людей... гм... не совсем людьми. Ну, то есть, я как бы вижу человека, но вместо его лица — лицо какого-то животного. Поначалу было страшно, даже очень, но потом привык, а сейчас даже нравится...
Вероника смотрела на Игната круглыми от ужаса глазами.
— Не бойся, в остальном я вполне нормален, — улыбнулся возлюбленный, — и эта особенность зрения не доставляет хлопот. Скорее даже наоборот. Ну вот, например... Видишь того типа, что сейчас нахамил официантке за то, что чай недостаточно горячий? Вон он, развалился на кресле в углу... Я вижу его индюком. С круглой мордой и красными перьями.
Вероника проследила за взглядом Игната и прыснула: мужчина и в самом деле походил на огромного индюка.
— А вон мимо бежит девчушка лет семи, кажется, собирается купить мороженое. Она неподдельно счастлива, и я вижу ее пушистым котенком, который гонится за клубком ниток. Похоже?
— Похоже, — сказала Вероника, прижимаясь к Игнату, — а вон та женщина? За прилавком киоска?
— Гусыня. Важная, гордая гусыня. Наверное, она хорошая мать, никогда не даст детей в обиду...
— Действительно, гусыня, — рассмеялась Вероника, — ты очень верно все видишь... Ладно, не буду тебя больше мучить. Только один, самый-самый последний вопрос... Скажи, а какой ты видишь меня?
— А тебя, — ответил Игнат, обнимая девушку и нежно целуя ее в щеку, — тебя я вижу слоненком. Маленьким очаровательным слоненком, который... Вероника! Милая, куда ты?! Что случилось?..
Разбрасывая в стороны стулья и расталкивая испуганных пешеходов, не обращая внимания на автомобили и перепрыгивая через нескончаемые московские лужи, Вероника мчалась вперед. На ногах были старые верные "Адидасы", в кармане — забытая банковская карточка. До Зайцевской, 19 оставалась всего пара кварталов.
Добавить комментарий