 |
На оселке этой самой сложной шекспировской трагедии четыре века оттачивали свое мастерство величайшие актеры мирового театра. Гамлета играли совсем юным и тридцатилетним; рефлектирующим и решительным, слабовольным и мстительным, безумцем и притворщиком. Каждая эпоха творила своего Гамлета, отстаивая и утверждая свои идеалы, и, что удивительно, всем этим трактовкам было просторно в рамках шекспировского текста.
Появление в августовской афише шекспировской компании Kings County трагедии Шекспира «Гамлет» в 18-ю годовщину ее существования и в канун первой годовщины злодейского террористического акта, нельзя назвать случайным. Зло, в борьбе с которым погиб Гамлет, оказалось живучим. 11 сентября Америка, как некогда принц датский, утратила беспечность и встала перед необходимостью отмщения. Дальнейшая аналогия просматривается легко, но, увы, не внушает оптимизма. Победа Гамлета оказалась пирровой. Смерть не разбирает друзей и врагов. Единственный, оставшийся в живых свидетель братоубийственной бойни — верный Горацио (Мэтт Дамико) потерянно бродит по дворцовому залу, усеянному трупами, как поле брани. Ему выпала нелегкая миссия свидетеля и летописца. Способны ли потомки извлечь выводы из этого урока? Сакраментальный вопрос человечеству: быть или не быть, — остается без ответа.
Спектакль, шедший всего две недели на исходе лета в фешенебелбном районе Бруклинских высот, вызвал интерес. На него откликнулись все ведущие газеты, в том числе «Нью-Йорк Таймс». Я смотрела спектакль за день до его закрытия, два ряда были сплошь заняты прессой. Это значит, что статьи вышли уже после закрытия. Американцы, в отличие от прагматичных русских, оценивают спектакль, не как коммерческое предприятие, а как событие культурной жизни. Правда, это касается лишь офф-офф бродвейских театров, имеющих статус «неприбыльных». Для них пресса имеет огромное значение, она может продлить жизнь проекта.
Рискну предположить, что Джемма Эликс Ливи (это ее вторая работа с компанией) поставила «Гамлета» на недавнего выпускника Джульярда Шона Макнелла, у которого, за спиной внушителный список ролей шекспировского репертуара, в том числе таких значительных, как Юлий Цезарь.
Спектакль, как деликатно выразился критик «Нью-Йорк Таймс», оформлен, в «чрезвычайно минималистском стиле», то есть, идет, практически, на пустой сцене. Потертое кресло, изображающее трон, потрепанный штандарт, выполняющий роль ковра в сцене «мышеловки» — вот и весь реквизит.
Полноте, скажет искушенный зритель, «Гамлет» — без тронного зала, без открытых террас и мрачных сводов Эльсинора? Без всего, с чем ассоциируются образ Дании-тюрьмы? Впрочем, эта аскеза не столько от недостатка воображения, сколько от недостатка средств. Она имеет свои преимущества: не отвлекает внимание зрителей от игры актеров. Художник по костюмам Ребекка Дауд одела героев в некое подобие костюмов эдвардианской эпохи начала ХХ века: котелки, фраки, жилетки, гамаши, плащи. Много меха. Полоний почему-то кутается в женскую накидку. Гертруда прикрыла свои роскошные плечи норковым палантином. Офелия — в трауре. Гамлет щеголяет в черном сюртуке либо в длинном черном пальто на красной подкладке. Намек на кровь, которая будет пролита? Из запасников памяти возник «черный плащ с кровавым подбоем». Нет, это из другой оперы. Хотя, кто знает? И тут и там — история предательства.
Вся эта пестро наряженная толпа внезапно освещается резким светом прожекторов (дизайнер по свету — Дуг Филомена) и замирает в стоп-кадре… Идет немая сцена. Тишину нарушает голос худенького белокурого подростка, прикорнувшего на авансцене. Он читает монолог «Быть или не быть». Это — Гамлет?! Не может быть. Спектакль начался.
В сцене с дворцовыми стражами и Призраком отца Гамлета никакого Призрака, разумеется, нет: его играет стража и очень убедительно: зрители невольно оглядываются по сторонам.
Нет занавеса и кулис. Режиссера выручает изобретательность. Многолюдные сцены — приезд Гамлета, отъезд Розенкранца и Гильденстерна, похороны Офелии — вынесены в проходы между рядами.
Каждая страна и эпоха имеют своего Гамлета. Для россиян XIX века — это Качалов, ХХ века — Смоктуновский. Для англичан — Лоренс Оливье. Что касается Шона Макнелла, то у меня возникли ассоциации с… Михаилом Чеховым — этот спектакль подробно описан в литературе. Они даже внешне были похожи. Михаил Чехов не блистал красотой: невысокого роста, тщедушный, с заурядным лицом и грустными глазами... И, тем не менее, его Гамлет остался в анналах истории русского театра и театральных легендах. Вопреки модной тогда трактовке, Чехов играл не рефлексию и нерешительность своего героя, а философскую сущность его трагедии — распад «связи времен». Именно на это и делает упор Шон Макнелл.
Представьте себе подростка, выросшего в счастливой семье, воспитанного на традиционных семейных ценностях, и вы получите Гамлета в его, так сказать, досценической жизни. Подросток, боготворит отца — короля и чтит мать — королеву. Он уезжает в Геттисберг — получать европейское образование, как положено престолонаследнику. Оттуда он был вызван депешей, сообщающей, что его отец скоропостижно скончался. На похороны он опоздал, но зато как раз поспел к свадьбе матери... Смерть отца — огромная травма для впечатлительного юноши. Но самый большой удар нанесла ему мать: не долее как через месяц, вышедшая замуж за брата своего покойного мужа Клавдия. Этого Гамлет ни понять, ни простить не мог.
Один короткий, быстротечный месяц —
И башмаков еще не износила,
В которых шла в слезах, как Ниобея,
За бедным прахом моего отца...
О небо! Зверь без разума, без слова.
Грустил бы долее. Супруга дяди.
Супруга брата моего отца!1
Шон Макнелл произносит этот монолог с такой болью и недоумением, что сердце сжимается. С этого момента и начала для Гамлета распадаться «связь времен». С презрения к матери и ее соблазнителю. Постель датских королей была осквернена инцестом и предательством. С юношеским максимализмом он возненавидел не только мать, но всех женщин на свете, и в том числе — нежно любимую Офелию: «Ничтожность, женщина, твое названье». Впервые им овладевает мысль о самоубийстве, но как христианин, он отбрасывает ее. Потом снова была встреча с Призраком. Гамлет узнал страшную тайну убийства своего отца. Неприязнь к Клавдию, которую он инстинктивно испытывал всегда, перешла в лютую ненависть. С этой минуты мысль о мести не покидает Гамлета.
Гамлет Макнелла по натуре не борец, хоть и не трус. Он, скорее, «книжный червь», склонный к занятиям наукой и философией. Свою знаменитую реплику: «Пала связь времен, зачем же я связать ее рожден?» — он произносит с упором на местоимения «я», и с некоторой досадой на судьбу, которая уготовила ему эту миссию. Он с удовольствием передал бы ее кому-нибудь другому, но нельзя: бесчестие и убийство случились в его семье, семье датских королей, и никто другой не может смыть этот позор.
С этого момента ипохондрик Гамлет разительно меняется. Никакого заранее продуманного плана мести у него нет, но его распирает жажда деятельности. Его движения становятся лихорадочными, речи — язвительными, поступки — странными и непредсказуемыми. По Эльсинору разнесся слух о безумии принца. Безумец ли Гамлет, или просто симулирует безумие? Макнелл не оставляет сомнений на этот счет: его Гамлет более, чем в своем уме. Он избрал маску безумца, чтобы скрыть растерянность перед предстоящей ему миссией и сбить с толку врага. Для каждого супостата у него особая маска. Самим собой он бывает только наедине и — с единственным верным другом Горацио. У Гамлета есть основания не доверять никому: связь времен продолжает распадаться, и из нее вылетают все новые и новые звенья.
Гамлет — сын своего жестокого века. Он отнюдь не либерал. Он легко разгадал предательскую сущность Розенкранца и Гильденстерна, и уготовил им обоим казнь, которую они задумали для него. Он шпагой протыкает ковер, якобы охотясь за крысой, но это игра перед матерью: он уверен, что за ковром прячется и подслушивает Клавдий (Гюллен Виллер). То, что он по ошибке убил его клеврета Полония, не очень расстраивает Гамлета: они стоят друг друга. Он жестоко унижает (сейчас сказали бы «сексуально оскорбляет») Офелию, дочернее послушание которой сделало ее невольной участницей заговора. Он поднимает меч на Клавдия, но прячет его обратно в ножны, ибо убить человека, даже злейшего врага, за молитвой не может... Он подозревает всех и вся, но он не болен манией преследования: вокруг него, действительно, плетутся опасные интриги. Его провоцируют и подслушивают, его отправляют в Англию на верную смерть.
Гамлет Макнелла не просто умен — он мудр не по возрасту. Кстати, возраст Гамлета отнюдь не загадка — у Шекспира есть точное указание на этот счет. Могильщики (а они знают, что говорят) утверждают, что череп королевского шута Йорика, пролежал в земле 23 года. А Гамлет хорошо помнит Йорика, его шутки, его остроты, помнит, что он был человек с «бесконечным юмором и дивною фантазией». Мальчику-Гамлету было лет шесть-семь, когда Йорик с ним играл. Значит, в сцене с могильщиками Гамлету было уже, как минимум, тридцать лет. Субтильный Макнелл кажется подростком, на самом деле его возраст близок к гамлетовскому. Отсюда и мудрость, и изворотливость ума, и жестокий, циничный характер упреков, которые он бросает матери: юноша не посмел бы высказать их...
Гамлета осенила мысль — использовать для мести приход бродячих актеров, чтобы продлить муки своего врага. Просто убить Клавдия — значит даровать ему слишком легкую смерть. Нет, он должен разоблачить его перед двором, заставить трястись от страха. Он должен отомстить. И он дописывает монолог актера, чтоб его отчим-убийца и сластолюбивая мать узнали в героях античной трагедии себя. Он наслаждается этой местью, он злорадствует, он увлеченно режиссирует этот экспромт, но в его возбуждении чувствуется какой-то надлом. Эта же отчаянная, веселая обреченность сквозит в дуэли с Лаэртом (интересная работа Бена Мазура). Гамлет — отличный фехтовальщик (постановщик дуэли Люси Чин), он уверен в своей победе, но его мучат дурные предчувствия. Лаэрт простил (или сделал вид, что простил) ему смерть отца и сестры, уже почти примирились, дуэль — формальность. Но она поставлена профессиональным убийцей Клавдием, который отравил клинок Лаэрта, и на всякий случай приготовил кубок с отравленным вином — для Гамлета. Царапина, нанесенная Лаэртом, оказывается смертельной. Кубок достался Гертруде.
Умирает Гамлет совсем не героично, свернувшись калачиком, как ребенок в утробе матери. И в этом — вызов традиции (как в сцене с могильщиками, которые оказываются... женщинами). Кстати, эта едва ли не самая мрачная сцена во всей трагедии решена режиссером с неожиданным юмором. Как и образ лукавого царедворца Полония в колоритном исполнении Джеффри Гьютона.
К числу бесспорных удач, (разумеется, помимо прекрасной работы Макнелла) можно отнести Офелию — Шеннон Емерик, и Дебору Райт Хаустон в роли королевы Гертруды.
В заключение возвращаюсь к ключевому вопросу трагедии Шекспира «Гамлет»
Быть, или не быть? Вот в чем вопрос!
Что благороднее: сносить ли гром и стрелы
Враждующей судьбы или восстать
На море бед и кончить их борьбою?
Окончить жизнь — уснуть,
Не более!
Добавить комментарий