Продолжение. Начало в № 4 [111].
— Сэр! — обратился я к нему. — Что значит "Адмирал"? И что такое Адъютант? Я никак не могу в этом разобраться.
Он отложил тяжелую книгу или по крайней мере то, звуки чего напоминали звуки листаемой книги, и опять подошел ко мне.
— Да, — произнес он, и в его голосе прозвучало сочувствие, — я думаю, с твоей точки зрения, мы довольно плохо обращались с тобой.
Он сделал несколько шагов, и я услышал, что он тащит одно их этих странных металлических сидений. Когда он на него садился, оно тревожно скрипнуло.
— Адмирал, — повторил он задумчиво. — Что это значит, ты поймешь немного позднее, но пока я постараюсь как-то удовлетворить твое любопытство. Ты находишься на корабле, который плывет через космическое пространство, космическое море, как мы его называем, потому что при той скорости, с какой мы движемся, редкие частицы материи, рассеянные в пространстве, встречаются настолько часто, что они воспринимаются как вода. Тебе понятно? — спросил он.
Я немного подумал о том, что он сказал, и — да — я понял. Я подумал о нашей Счастливой Реке и кожаных лодках, которые перевозили на другой берег.
— Да, мне понятно, — ответил я.
— Ну что ж, хорошо, — продолжал он. — Наш корабль — один из целой группы. Это самое главное. На каждом корабле, включая наш, есть капитан, а Адмирал — как бы это лучше выразиться? — он капитан всех капитанов. Такого человека мы называем "Адмирал".
Кроме наших космических матросов, у нас на борту есть солдаты, над ними обычно стоит старший офицер, который является "помощником" Адмирала. Такого помощника мы называем "Адъютант". Если пользоваться известными тебе понятиями, у аббата есть капеллан — тот, кто выполняет всю основную работу, оставляя основное решение за вышестоящим.
Это было мне понятно. Я стал обдумывать все услышанное, когда мой Пленитель наклонился ко мне и прошептал:
— И, пожалуйста, не называй меня так часто своим пленителем. Я главный хирург этого корабля. Опять-таки, если обратиться к известным тебе понятиям, это похоже на главного ламу-врача в Чакпори. Ты должен называть меня Доктор, а не Пленитель!
Меня развеселило, что даже у таких великих людей есть свои слабые струнки. Такого человека, как он, беспокоит то, что какой-то невежественный дикарь (как он окрестил меня) называет его "Пленитель".
— Да, Доктор, — ответил я, желая доставить ему удовольствие. Вознаграждением был благодарный взгляд и мягкий кивок головы.
На некоторое время он погрузился в какие-то приборы, которые, как выяснилось, были подсоединены к моей голове. Он что-то регулировал, менял расход жидкостей, его непонятные манипуляции вызывали чувство покалывания на моем черепе. Спустя некоторое время он сказал:
— Тебе придется отдыхать еще три дня. За это время кости срастутся, и ты быстро начнешь поправляться. Потом, при условии, что все пройдет, как мы надеемся, мы опять отвезем тебя в Зал Заседаний и покажем тебе множество различных вещей. Я не знаю, захочет ли Адмирал говорить с тобой, но если захочет, не пугайся. Говори с ним так же, как говоришь со мной.
А потом грустно добавил:
— Или гораздо вежливее!
И он, слегка похлопав меня по плечу, вышел из комнаты.
Я лежал, лишенный возможности двигаться, и думал о своем будущем. Будущее? Какое будущее может быть у слепого человека? Что буду я делать, даже если мне удастся уйти отсюда живым? Должен ли я буду просить себе на пропитание, подобно нищим, которые толпятся у Западных Ворот? Большинство из них, конечно, мошенники.
Я размышлял о том, где я буду жить, как буду добывать себе пищу. Наш климат очень суровый, и в нем не выжить человеку, у которого нет дома, нет места, где приклонить голову. Я очень беспокоился по этому поводу, и все волнения и события, которые происходили со мной, ввергли меня в тяжелый прерывистый сон.
Время от времени я чувствовал, как скользящая дверь открывается и в комнату заходят люди, может быть, для того, чтобы посмотреть, жив ли я еще. Щелканью и звяканью редко удавалось вывести меня из забытья. У меня не было никаких ориентиров, чтобы понять, сколько прошло времени. В нормальных условиях мы можем определить, сколько прошло минут, по ударам своего сердца, но здесь проходили часы, причем часы, когда я был без сознания.
Итак, как мне показалось, я довольно долго путешествовал между миром материальным и миром духовным, когда меня вдруг грубо вернули в состояние полного бодрствования. Эти жуткие особы женского пола опять набросились на меня, как грифы набрасываются на труп. Их болтовня и хихиканье вызывали у меня раздражение. Еще большее раздражение вызывала их непристойная свобода в обращении с моим телом. К тому же, я не знал их языка, я не мог даже двигаться.
Меня всегда удивляли женщины, подобные этим. У этих представительниц так называемого слабого пола руки были очень тяжелыми, и еще тяжелее были эмоции. Я был истощенным, хилым, я чувствовал себя совсем плохо, а тут еще эти женщины переворачивали меня с такой черствостью, как будто я был куском камня.
Они смазали меня лосьонами, нанесли на мою высохшую кожу отвратительно пахнущие мази, выдернули трубки из ноздрей и из всех остальных мест и грубо заменили их новыми. Я содрогался от одной только мысли о том, что новый дьявольский удар судьбы может опять заставить меня испытать подобное унижение.
С уходом этих отвратительных особ меня опять оставили в покое, но ненадолго. Дверь опять заскользила, и мой Пленитель — нет, я должен помнить, что его нужно называть "доктор", — вошел в комнату и закрыл за собой дверь.
— Доброе утро, я вижу, ты уже проснулся, — сказал он приветливо.
— Да, сэр доктор, — ответил я немного раздраженно, — трудно спать, когда эти щебечущие женщины набрасываются на тебя, подобно чуме!
Это, казалось, очень его позабавило. Теперь, по-видимому лучше узнав меня, он уже обращался со мной, как с человеком, хотя и слабоумным.
— Нам приходится пользоваться услугами этих медсестер, — сказал он, — за тобой нужно ухаживать, поддерживать чистоту и обеспечивать отсутствие дурных запахов. Тебя обработали одеколоном, припудрили и подготовили к следующему дню отдыха.
Отдых! Опять отдых! Я больше не хотел отдыхать, я хотел уйти отсюда. Но куда я мог уйти? Пока доктор стоял рядом и изучал то место моего черепа, где была произведена операция, я еще раз обдумывал все, что он мне сказал. Когда это было? Вчера? Или позавчера? Я не знал. Я знал только, что одна вещь ставит меня в тупик.
— Сэр доктор, — сказал я, — вы говорили мне, что я нахожусь на космическом корабле. Я правильно вас понял?
— Да, это так, — ответил он. — Ты находишься на борту флагмана этой флотилии, которая ведет наблюдение. Сейчас мы отдыхаем на горном плато Тибетского плоскогорья. Тебя интересует, почему?
— Но, сэр! — ответил я. — Когда я был в комнате перед всеми этими удивительными людьми, я видел, что мы находимся в просторном каменном помещении: как может быть на корабле каменное помещение?
Он рассмеялся, как будто услышал очень смешную шутку. Обретя снова способность говорить, он сказал, прерывая свое объяснение взрывами смеха:
— Ты наблюдателен, очень наблюдателен. И ты совершенно прав. Это скалистое плато, на котором сейчас лежит наш корабль, когда-то было вулканом. Повсюду здесь имеются глубокие переходы и огромные внутренние помещения, из которых в незапамятные времена извергалась лава.
Мы использовали эти переходы и увеличили объем этих помещений так, чтобы они удовлетворяли нашим целям. Мы широко используем это место — время от времени его используют различные корабли. Мы вынесли тебя с корабля и перенесли в такое каменное помещение.
Перенесли с корабля в каменное помещение! Это произвело на меня очень странное впечатление, я представил себе, как прохожу по металлическому коридору и попадаю в каменную комнату.
— Сэр доктор, — воскликнул я, — я знаю много туннелей и каменных помещений. Существует одно закрытое подземное помещение в горе Поталы, в котором есть даже озеро.
— Да, — заметил он, — мы его видели на наших геофизических фотографиях. Хотя мы и не знали, что оно известно жителям Тибета.
И он стал продолжать свои кажущиеся бессмысленными занятия — я был уверен, что он что-то делает с жидкостями, которые текут по трубкам и поступают в мое тело.
Я почувствовал изменение температуры своего тела, и, без всякого сознательного вмешательства с моей стороны, мое дыхание стало медленным и более глубоким: мною манипулировали, как марионеткой на рыночной площади.
— Сэр доктор! — сказал я горячо. — Ваши космические корабли нам знакомы, мы называем их Колесницами Богов. Но почему вы не устанавливаете контакта с нашими руководителями? Почему вы открыто не заявите о своем присутствии? Почему вы тайно похищаете таких, как я?
Он глубоко втянул воздух, немного помолчал и, наконец, ответил:
— Ну... эээ... — произнес он, запинаясь, — видишь ли, если я объясню тебе причину, это вызовет только колкие замечания в адрес того, что для нас является добром.
— Но, сэр доктор, — ответил я, — я ваш пленник точно так же, как я был пленником китайцев, я не хочу вас сердить. Я пытаюсь своим варварским способом все понять, что, по-видимому, соответствует и вашему желанию.
Он стал прохаживаться, шаркая ногами и, очевидно, обдумывая, как лучше всего поступить. Придя к какому-то решению, он сказал:
— Мы Садовники Земли и, конечно, множества других обитаемых миров. Садовники не обсуждают своих планов со своими растениями. Или, чтобы тебе было немного яснее, если пастух обнаружит яка, более смышленого, чем средний як в стаде, пастух не подойдет к нему и не скажет:
"Отведи меня к вашему вожаку".
Он также не станет обсуждать с этим разумным яком вопросы, которые явно выше его понимания. Мы не ставим своей целью брататься с туземцами ни в одном из миров, за которыми мы наблюдаем. В незапамятные времена мы сделали это, что принесло всем несчастье и привело к возникновению самых фантастических легенд в вашем мире. Я засопел от злости и возмущения.
— Сначала вы называли меня невежественным дикарем, а теперь называете меня, и мне подобных, яками, — запротестовал я. — Хорошо, если я так низко развит, почему вы держите меня здесь в качестве заключенного?
— Потому, что мы собираемся тебя использовать, — резко ответил он. — Потому, что ты обладаешь фантастической памятью, которую мы еще усилили. Потому, что ты должен стать всего лишь хранилищем знаний для того, кто придет к тебе почти в конце твоей жизни. А теперь спать!
Я услышал, вернее, почувствовал щелчок, и меня окутала мягкая волна забвения.
* * *
Томительно потянулись бесконечные часы. Я находился в состоянии ступора, в полном оцепенении, когда реальности не существовало, когда прошлое, настоящее и будущее закружились в одном общем вихре: моя прошлая жизнь, мое нынешнее беспомощное состояние, когда я не мог ни передвигаться, ни видеть, и мой жуткий страх за свое будущее после того, как я выйду отсюда, — если я действительно когда-нибудь выйду.
Время от времени появлялись женщины и производили надо мной какие-то удивительные манипуляции. Мои конечности гнули и скручивали, мою голову крутили во все стороны и каждую часть моего уже почти превратившегося в скелет тела сдавливали, стискивали, тузили и месили.
Порой заходила группа мужчин, которые, окружив меня тесным кольцом, что-то оживленно обсуждали. Я, конечно, не понимал того, о чем они говорили, но об этом нетрудно было догадаться. Потом они что-то в меня вонзали, но им не приносило удовольствия видеть, как я вздрагиваю от острой боли, — я все время чувствовал, как мое сознание куда-то уплывает.
Наступил момент, когда я опять ощутил тревогу. Я находился в полудреме невесть сколько часов. Хотя до моего сознания дошел звук открывающейся скользящей двери, меня это не обеспокоило. Я полностью ушел в себя, я чувствовал себя так, как будто весь окутан мягкой шерстью, и мне было все равно, что бы ни случилось вокруг, даже если это будет касаться меня самого.
продолжение следует
Добавить комментарий