Лекции по так называемым общеобразовательным предметам на первом курсе института мало чем отличались от их преподавания в школе – по крайней мере в моей, где учителя, за редким исключением, были профессионалами высокого уровня и подготовили нас хорошо.
На одной из первых лекций по химии мне было скучно слушать основы неорганики, которые нам намертво вбили в головы ещё в девятом классе. Я тихо, но увлечённо болтал со своим соседом, первое замечание преподавателя вежливо выслушал, извинился, но разговаривать продолжал, и на второй раз был банально изгнан из аудитории. Надо сказать, что такое со мной произошло впервые в жизни, я от неожиданности растерялся, но постарался выйти с нейтральным выражением лица.
Но беда не приходит одна. Мой однокурсник Витя Денисенко, которому поручили выпускать курсовую стенгазету, пропесочил меня в ней как нарушителя дисциплины. Это стало поводом для более близкого с ним знакомства,
Витя вскоре стал одним из самых близких моих институтских друзей. Несмотря на то, что после окончания института он уехал из Одессы, наша дружба не ослабевала и продолжалась почти 70 лет, до его ухода из жизни.
Он вырос без матери, которая умерла в самом начале войны, и о ней почти не рассказывал; чувствовалось, что эти воспоминания даже через 10-12 лет остаются для него болезненными, и я не расспрашивал. Его отец после окончания войны остался служить; когда я впервые побывал у них, то увидел на вешалке в прихожей шинель с погонами подполковника.
Самое сильное и одновременно самое неприятное впечатление от знакомства с семьёй Вити произвела на меня его мачеха. Это была властная, жёсткая женщина с резкими и непререкаемыми суждениями обо всём, что она изрекала. Она подавляла, по-видимому, всех членов семьи – и свою племянницу, совершенно забитую, тихую девочку, не поднимавшую глаз при разговоре, и даже (как мне показалось) самого главу семьи. По крайней мере, он отвечал жене каким-то извиняющимся тихим голосом. Чувствовалось, что Витя тяготится всем этим, и после одного-двух посещений я перестал у него бывать.
А ко мне он приходил с удовольствием. Мы вместе готовились к занятиям и вместе занимались стенгазетой, пытаясь не наполнять её официозом и безликими «заметками», а делать интересной.
Моя мама полюбила этого вежливого мальчика с тихим голосом, мягким характером, доброй улыбкой и хорошим чувством юмора (это качество в том его проявлении, которое было принято в нашей семье, она особенно ценила).
После окончания института с «красным дипломом» Витя, вероятно, смог бы по своему среднему баллу оценок (это определяло возможность выбора назначений на работу) остаться в Одессе, но такую возможность даже не рассматривал – он мечтал поскорее избавиться от общения с мачехой.
Направление в Новосибирск на завод «Сиблитмаш» Витя выбрал сам – там молодые инженеры нашей специальности были очень нужны.
В конце первого в жизни трудового месяца он отправил мне письмо, в которое вложил фотографию с трогательной надписью на обороте «Моему другу Мише просто так.
30.09.1958 г.»
Витя стал работать в конструкторском отделе. Жил в заводском общежитии и легко приноровился к этому. Там же жила окончившая в другом городе строительный институт девушка Лина, с которой он стал встречаться; вскоре они поженились и через какое-то время получили от завода квартиру.
Так случилось, что моя первая служебная командировка была в Новосибирск. Я намеренно не сообщил другу о своём приезде, желая сделать сюрприз.
В первый день после окончания своей работы я с предвкушением удовольствия от встречи отправился по адресу, хорошо известному мне из нашей не прекращавшейся четыре года регулярной и довольно содержательной переписки. Волнуясь, нажал на кнопку звонка.
Открывший дверь Витя в подвёрнутых почти до колена трикотажных тренировочных штанах держал в руке не полностью отжатую половую тряпку, с которой капала грязная вода. И он, и я онемели – он от неожиданности, я от увиденного (представляя в своём воображении разные варианты нашей встречи, такого явно не предполагал).
Через несколько секунд Витя пришёл в себя и раскинул руки, чтобы обнять меня, но тряпка явно мешала.
– Заходи, раздевайся, – смущённо сказал он, отступив назад и чуть не опрокинув ведро с ещё более грязной водой. – Я, как видишь…
Вдруг раздался детский плач и нежное «Не плачь, Зоенька, папа уже идёт к тебе». Витя подошёл к лежащему в кроватке маленькому ребёнку, которому было несколько месяцев, взял на руки и очень ласково стал успокаивать. Мамы ребёнка по какой-то причине дома не было. А я продолжал стоять, не зная, куда поставить дурацкий бисквитно-кремовый торт, купленный по дороге. Эту картину и радостно-растерянное выражение лица Вити я помню до сих пор, хотя прошло уже более 60-ти лет.
Вместе с ним на завод были направлены около десятка наших однокурсников. Большинство из них тоже стали работать в конструкторском отделе. Встречаясь потом с ними в Одессе на наших традиционных сборах, регулярно проводимых каждые пять лет, я получил достаточно полное представление о моём друге как об их сотруднике.
Довольно быстро из рядового разработчика он стал ведущим конструктором, а потом начальником конструкторского отдела.
Не представляю деликатного, вежливого и тактичного Витю традиционным начальником, принимающим решения и жёстко требующим их выполнения. Хотя работающие с ним коллеги стали формально его подчинёнными, они наверняка оставались прежде всего СО-трудниками, вместе с которыми выбирается путь решения задачи и способ её осуществления.
Но таким руководителем может стать далеко не каждый – им надо родиться, а к описанным отношениям с сотрудниками – стремиться.
В 1979 г. была создана самостоятельная организация – СКБ (Специальное конструкторское бюро) «Тяжлитмаш». Виктор назначается его главным конструктором.
В 1982 г. за большой личный вклад в создание нового перспективного литейного оборудования Виктор Васильевич Денисенко стал лауреатом премии Совета Министров СССР.
В 80-х Витя дважды ненадолго приезжал в Одессу, и мы с удовольствием общались. Конечно, никакая переписка не могла сравниться с этим. Поводом для одного из приездов была очередная встреча однокурсников. Один из участников, несмотря на летнюю жару, был на торжественной части в пиджаке, на лацкане которого висела медаль лауреата такой же премии. А Витя о своей ничего не сказал…
Потом наступили «лихие девяностые», экономика стремительно разрушалась, зарплаты задерживались. Виктор к тому времени уже был начальником СКБ. К нему на приём приходили сотрудники, в том числе и те, вместе с которыми он много лет назад начинал работать, и спрашивали, как им жить – денег нет, дети болеют, их нечем кормить, нет возможности купить самое необходимое. Некоторые женщины плакали… Что он мог им ответить?
Будучи умным человеком, способным проанализировать ухудшающееся экономическое положение страны, Виктор не видел выхода. Поэтому мой кристально честный, порядочный и принципиальный друг оставаться на этой должности не захотел – получение заказов на разработку проектов оборудования, ещё недавно очень востребованного, стало нереальным, а смотреть в глаза обездоленным подчинённым и беспомощно разводить руками он не мог.
А ведь в те годы значительная часть руководителей, не заботясь о моральной стороне своей деятельности, энергично использовала, мягко говоря, не совсем законные способы личного обогащения – получая значительные «откаты», продавали за бесценок оборудование, сдавали в полуофициальную аренду помещения и целые здания и совершали ряд других неприглядных поступков для своего личного и довольно весомого обогащения.
Виктор принял трудное и болезненное решение – попросил генерального директора объединения, в которое вместе с заводом входило СКБ, освободить его от занимаемой должности. Тот безуспешно пытался его отговорить. Поняв, что это не удастся, он предложил Виктору должность своего референта – сотрудника высокого ранга, который ищет и анализирует направления деятельности объединения, разрабатывает важные документы, касающиеся его работы.
Так как начальственных амбиций у Виктора не было, он согласился и ряд лет успешно работал. Вроде бы его жизнь наладилась – он и на этой должности по-прежнему пользовался авторитетом и уважением, а отвечал при этом только за самого себя.
Но неожиданно тяжело заболела Лина – у неё обнаружили злокачественное заболевание, не поддающееся лечению. Витя безуспешно пытался найти выход, привлекал лучших специалистов, но всё было бесполезно. Он стал не только мужем, но и сиделкой, медбратом, уборщиком, санитаром, доморощенным психотерапевтом, стараясь внушить оптимизм безнадёжно больному любимому человеку и при этом не показать своего отчаяния. Бессонные ночи и постоянное нервное напряжение продолжались довольно долго. На работу он, естественно, не ходил, но продолжал там числиться.
Когда Лина умерла, Витя совершенно вымотался и физически, и морально. Немного придя в себя, он пришёл к генеральному директору с заявлением об увольнении. Но тот оказался на высоте и отказался выполнить просьбу:
– Вам нельзя быть без дела. Отдохните неделю и выходите на работу.
Виктор пытался убедить директора, что от него в таком состоянии не будет никакой пользы, а он не может просто приходить, сидеть и получать зарплату. Но тот был настойчив:
– Если первое время вам будет трудно находиться на работе полный день, будете уходить раньше. Думаю, постепенно втянетесь – вы человек волевой. Поверьте, вы нам нужны.
Это был психологически верный подход опытного руководителя – не мы делаем вам одолжение из уважения к прошлым заслугам, а «вы нам нужны». И Виктор согласился.
Действительно, через какое-то время он втянулся в работу и постепенно стал не только восстанавливаться сам, но и всё больше приносить реальную пользу делу, которому (пусть и в другой форме) была посвящена вся его жизнь.
Однако его ожидал новый поворот судьбы.
Дочь, которая давно жила отдельно и имела успешный бизнес, развелась с мужем, по примеру своей подруги приобрела участок земли в небольшом посёлке на берегу Чёрного моря недалеко от Туапсе и стала строить там дом. Когда его основная часть была закончена, оставались лишь отделочные работы и благоустройство участка, она в очередной раз прилетела в Новосибирск и завела с отцом серьёзный разговор:
– Ты живёшь один в опустевшей квартире. Большую часть года тут зима, снег, бывает гололёд. Тебе всё труднее себя обслуживать, покупать продукты, да и просто перемещаться вне дома. Бросай свою работу и переезжай ко мне. Прекрасный климат, чистый воздух, до моря 40 минут. У тебя будет своя небольшая комната, сможешь гулять, купаться, да и мне поможешь – будешь присматривать за окончанием стройки и обустройством участка, когда я уезжаю.
Сначала Витя отказывался – не мог представить, как он останется без привычной работы и многолетних контактов с близкими ему людьми. Но дочь была настойчива, и он согласился.
К новой жизни он привык довольно быстро. Присматривал за строителями, занимался садом, купался, плавал, много гулял быстрым шагом, с каждым разом увереннее преодолевал нелёгкий подъём от пляжа в посёлок.
Через несколько лет такой жизни он во время очередного нашего регулярного телефонного общения сказал, что хотел бы побывать в Одессе. Конечно, я очень обрадовался, и мы стали обсуждать срок его приезда.
Наконец ранним утром я встретил своего друга на вокзале. Разумеется, я понимал, что он наверняка очень изменился – ведь мы не виделись лет двадцать пять, и каких! Первое, что бросилось в глаза – Витя стал совершенно седым…
Он провёл у нас дней десять. Моя жена с утра уходила на работу, и мы оставались вдвоём. Однажды Витя вызвался приготовить какое-то неизвестное мне кушанье из овощей нескольких видов. Я попытался отговорить его, но он настаивал:
– Вот увидишь, вам понравится, тем более что, судя по твоей реакции, вы такое не готовите.
– Витя, ты наш гость, нечего тебе кухней заниматься.
– Я хочу доставить вам удовольствие.
Предполагаю, что причина была не только в этом – мой деликатный друг ещё и хотел таким способом не оставаться лишь пассивным объектом нашей заботы и внимания. Пришлось согласиться.
Он деловито обследовал запасы продуктов и вынес вердикт:
– Идём на рынок. Мне нужно ещё (он перечислил какие-то овощи, не приобретаемые нами обычно) – без них не получится вкусно.
На рынке он придирчиво выбирал именно то, что ему требовалось, не позволив мне расплатиться. Дома надел передник и довольно долго священнодействовал, отвергнув мои робкие предложения помочь хотя бы почистить и нарезать овощи:
– Позволь мне сделать всё самому.
Когда жена и я его похвалили результат его трудов, он смущённо и даже немного по-детски сказал:
– Рад, что вам обоим понравилось. Это моё фирменное блюдо.
Мы с ним много гуляли по Одессе – и не могли наговориться («А помнишь….», «А тут мы…», « А здесь жила Алла…», «Давай подойдём к нашему институту»…
В один из дней с утра решили совершить долгую прогулку вдоль моря в Аркадию. Пройдя Воронцовский дворец, вышли на Приморский бульвар, мимо памятника Дюку Ришелье и Потёмкинской лестницы подошли к памятнику Пушкину.
– Как будто не прошли эти пятьдесят лет после моего переезда, – задумчиво сказал Витя. – Те же платаны-«бесстыдницы», те же каштаны, клёны…
Через парк Шевченко спустились к пляжу Ланжерон, миновали Отраду и, продолжая идти вдоль моря, добрались до Аркадии.
– Устал? – спросил я.
– Есть немного… Но это так здорово! Сколько мы прошли?
– Километров восемь-девять.
– На этом пляже мы открывали в начале мая сезон купания.
– Нет, не на этом, он сейчас платный. Мы купались рядом, за вон тем мостиком.
Немного отдохнув на одной из скамеек тенистой аллеи, подошли к остановке троллейбуса.
– Домой?
– С одной задержкой по пути – хочу тебе что-то показать.
Мы вышли у входа в парк Победы – зелёный оазис, окружённый новыми многоэтажными домами.
– Я не помню этого места, – удивлённо сказал Витя.
– Ты не можешь помнить, его обустроили в 70-х. Сейчас сам всё увидишь.
Мы вошли в дендропарк. Он поражал обилием зелени, разнообразными деревьями и кустарниками с яркими цветами, извилистыми дорожками. Спустились к причудливо изгибающемуся длинному пруду в виде системы небольших озёр с несколькими островками и перекинутыми через него мостиками.
– Какая красота! – с восхищением сказал Витя. – И это всё искусственное?
– Пруд искусственный, а рыбы, утки и лебеди в нём настоящие.
– Здесь и лебеди есть?
– Пойдём, сам увидишь.
Мы сели на скамейку напротив маленького деревянного домика, установленного на сваях над водой в центре одного из участков пруда.
– Думаю, они скоро появятся. А пока посмотри на тот большой пористый камень – на него вылезли погреться на солнышке черепахи.
Действительно, через некоторое время мимо нас величественно проплыла пара белых лебедей.
У Вити было такое спокойное, такое счастливое лицо!
И чувствовал он себя совсем неплохо для своего возраста. А ведь нам было, как говорят в Одессе, «хорошо за семьдесят».
Перед его отъездом мы строили планы следующей встречи:
– Знаешь, – сказал он, – всё-таки поездка поездом утомительна: пересадка в Ростове, потом эти таможни…
– А самолётом из Адлера?
– Оттуда в Одессу теперь не летают…
– Я слышал, что из Поти в порт Ильичёвск (это недалеко от Одессы, километров 25-30) начал ходить паром. Это путешествие занимает дня три. А для тебя реально добраться до Поти?
– Не знаю, надо поинтересоваться.
Тогда в возможности его приезда мы не сомневались, обсуждались лишь способы.
К сожалению, эта наша встреча была последней – здоровье Вити стало ухудшаться.
Мы уже давно регулярно, раз в полтора-два месяца, общались не по телефону, а по скайпу. Я видел, как он сдаёт. По моему настоянию, он неохотно рассказывал, что слабеют зрение и слух; появились и другие проблемы, решать которые нереально в небольшом посёлке, где нет даже поликлиники, не говоря уже о врачах-специалистах.
Конечно, можно было ездить для этого и в Туапсе, и в краевой центр Краснодар, но Витя от обсуждения этих вариантов уклонялся – не отвергал, но туманно говорил о трудности их осуществления. По-видимому, его дочь не проявляла к этому заинтересованности.
Наступил март 2022 года. Во время нашего очередного общения, естественно, зашла речь о разразившейся войне. И вдруг в ответ на мой возмущённый рассказ о зверствах российской армии в Буче, разрушениях в Мариуполе, Харькове и других местах мой друг с удивлением говорит:
– Мишенька, ты всерьёз веришь этой вашей пропаганде? Российская армия не воюет с мирным населением, это вам так преподносят события, чтобы оправдать действия украинского руководства. Надеюсь, что всё это скоро закончится.
Я едва не задохнулся от негодования:
– Витя, ты себя слышишь? Я своими глазами видел фото последствий этих зверств, разрушений, жертв среди женщин и детей!
– Это монтаж, вас намеренно вводят в заблуждение.
– Витя, откуда ты это взял?!
– Об этом всё время сообщают по телевизору. Это официальная, достоверная информация.
С трудом сдерживаясь, чтобы не дать волю эмоциям и впервые в жизни не повысить голос на друга, говорю сквозь зубы:
– А в интернете ты проверял эти сведения?
– Мне это трудно – плохо вижу, не очень уверенно пользуюсь клавиатурой, потерял навыки поиска. Кроме того, в западных источниках, которые превалируют в интернете, сплошная ложь – лишь бы очернить Россию.
Я с ужасом понял, что мой умный, честный, способный к анализу друг не в состоянии воспринимать информацию, если она отличается от той, которую он в течение десятков лет получает из привычных ему источников. И пробиться к нему я не смогу…
Передо мной стала дилемма – либо вообще впредь прекратить наше общение, как я уже сделал это с несколькими моими российскими знакомыми, либо продолжать его, полностью исключив эту тему.
Колебался я недолго – очень близкий мне порядочный человек искренне убеждён в своей правоте, и я испугался, что потеряю его навсегда.
– Я вижу, что доказывать тебе истину бесполезно, – с трудом буквально выдавил из себя я. – Давай не будем больше говорить об этом. Чтобы не разрушить нашу дружбу, предлагаю исключить эту болезненную тему из нашего общения.
– У нас это происходит впервые за все годы, – смущённо, тихим голосом ответил Витя, – но если другого выхода нет…
– К сожалению, нет.
– Тогда придётся...
Чувствовалось, что ему, как и мне, это решение далось нелегко.
После этого мы общались всего два-три раза – по-видимому, подсознательно боясь последствий невольного нарушения этого противоестественного табу.
В последний раз мы видели и слышали друг друга 2 октября, в день рождения Вити. Я поздравил его, стараясь выбирать пожелания, более или менее реальные для его возраста и здоровья – он всегда чутко чувствовал малейшую фальшь.
– Спасибо, Мишенька, – ответил он с какой-то непривычно жалкой улыбкой, – спасибо, дорогой. Знаешь, наверное, это наш последний разговор…
– Что это за настроение? Что ты себе выдумал?
– Нет, не выдумал. Через несколько дней Зоя отвозит меня в другой город в какое-то специальное учреждение. Понимаешь, мои отношения с дочерью стали непростыми. Она считает, что так будет лучше – здесь мне трудно спускаться со второго этажа, а все необходимые помещения, включая туалет, находятся внизу. Кроме того, я плохо слышу и не всё делаю, по её мнению, так, как нужно, – пытаясь скрыть горечь в голосе, сказал Витя. – А там будет уход, руководит всем врач, при необходимости могут пригласить нужных специалистов…
Я растерялся:
– Ну, допустим, – неуверенно сказал я, – хоть мне это непонятно… Но общаться по скайпу мы сможем! И потом – это ведь только на время?
– Нет, не сможем. Там не разрешают пользоваться компьютером и гаджетами.
– Почему?
– Там такой порядок.
– Но ведь есть мобильный телефон!
– И его у меня не будет. Звонить мне на телефон главврача сможет только Зоя…
– Витя, это безобразие! Ты не должен на это соглашаться!
– Мишенька, всё уже решено. Я ничего не могу поделать. Прощай, мой дорогой… – и он отключился.
Как и было сказано, его телефон потом не отвечал, хотя я пытался звонить несколько раз. Номер телефона дочери я не знал, да и видел её всего один раз в жизни, 60 лет назад, плачущей в детской кроватке.
Наша общая подруга-однокурсница, живущая в Штатах, лет за десять до этого была у Вити в гостях в том посёлке и познакомилась с его дочерью. Я рассказал подруге о нашем разговоре и попросил её связаться с Зоей, но несколько таких попыток тоже оказались безуспешными.
Со временем ей через друзей в Германии, попросивших в свою очередь об этом своих знакомых в Москве, удалось узнать, что Витя умер 15 апреля в этом учреждении. Конечно, этого можно было ожидать, но всё равно было очень больно.
Сразу сделались несущественными наши разногласия, хоть я и не могу до сих пор с ними смириться.
А его печальные глаза при последнем общении и добрая, почему-то показавшаяся мне виноватой улыбка остались в моей памяти навсегда…
Добавить комментарий