Поезд прибыл точно по расписанию.
Майское утро дарило мягкий солнечный свет и прохладу в тени. Несмотря на войну, одесский вокзал жил своей жизнью: встречал и провожал пассажиров. Одни уверенно шли к вагонам своих поездов, другие спокойно, без суеты, выходили на перрон Южной Пальмиры и двигались вдоль платформы к выходам в город.
Однако вокруг всё же наблюдались некоторые изменения. Намного меньше носильщиков и таксистов предлагали свои услуги, исчезли зазывалы «снять квартиру», зато больше появилось людей в форме полиции и в «пикселях». А после утесовской фразы «В цветущих акациях город у Чёрного моря» по радио звучала рекомендация спуститься в ближайшее укрытие во время тревоги.
Меня встретил давний приятель. Мы обнялись.
Эти пятнадцать лет, что мы не виделись, почти не изменили его облик. Алекс справедливо считал себя коренным одесситом, хотя и не жил здесь долгое время. Ему посчастливилось родиться в этом славном городе, провести в нём детские и отчасти юношеские годы. А сорокалетние странствия только усилили в нём любовь к Одессе.
Мой приятель являл собой тот тип ассимилированного еврея, который впитал «и острый галльский смысл, и сумрачный германский гений», и весь цимес того, что когда-то называлось русской классической литературой. Ко всему природа подарила Алексу замечательную память: он мог мгновенно вспомнить и процитировать подходящие к месту строки Пушкина, Бабеля, Славина, Паустовского и многих других. И не только писателей. Особенно его волновало то, что прямо или косвенно было связано с Одессой.
Думаю… нет, пожалуй, уверен, мой приятель – это уникальный пример физика-лирика. В его сознании произошёл удивительный симбиоз высшей математики, молекулярной физики, современной философии и литературы. И при этом он любил тёмное пиво, не гнушался и «беленькой».
Однако его Изольда терпеть не могла алкоголя. Характером видно пошла в отца – областного прокурора. Её нервозность чувствовалась на расстоянии, даже если она только входила в квартиру после прогулки. А в лице её часто сквозила гримаса обиженного ребёнка. Обиженного давно и надолго вперёд. Изольда готовить не любила, часто уединялась для общения с гаджетом, а уходя в бассейн или на прогулку с Мусей, озадачивала Алекса тем, что необходимо купить и что сделать по дому.
Самым спокойным и ласковым членом их семьи была Муся – американская питбулька.
Несмотря на глупую славу безжалостного и неустрашимого бойца, на мощные челюсти и крепкое мускулистое тело весом в тридцать кило, Муся обладала незаурядным умом и покладистым характером. И поскольку мне выделили для ночлега её любимый диван, днём, когда я сидя читал книгу, она молча входила в кабинет и, лизнув руку, ложилась рядом, а вечером со вздохом и печальным взглядом уходила в другую комнату. Поутру «упитанная булька» приходила поздороваться и приносила синий мячик, с которым любила играть.
На следующее утро мы с Алексом отправились на Ланжерон.
По аллеям Приморского парка уже прогуливались собаководы, любители моциона и женщины с детскими колясками, в разные стороны изредка сновали бегуны и велосипедисты. Справа от Карантинной стены в тени платанов прохаживался вооруженный солдат. Его задача – не допускать видео и фотосъёмку порта, где загружались зерновозы. А когда мы спустились к Дельфинарию, рядом, как из-под земли, ввысь взлетели серебристые струи фонтана.
Накануне этот пляж очистили от мин. Поэтому на берегу уже в первый день лета лежали, стояли, играли сотни отдыхающих. С десяток смельчаков плескались в прибрежных волнах. Закатив брюки, я решил «проверить воду». Хотя солнце полной мерой отдавало тепло загорающим, прикосновение волны было быстрым и холодным, как первый поцелуй юной школьницы. Мы решили не рисковать здоровьем и, съев в кафе по пломбиру потрясающей дороговизны, отправились к музею Паустовского.
Там, на уютной, всего в один квартал, Черноморской улице, на доме, где несколько лет жил писатель, кроме обычной мемориальной доски мы увидели ещё вот эту:
Читання до дому
С Черноморской улицы открывалось море – великолепное во всякую погоду. Слева внизу были хорошо видны Ланжерон и Карантинная гавань, откуда уходил, изгибаясь, в море обкатанный штормами старый мол. Справа крутые рыжие берега, поросшие лебедой и пыльной марью, шли к Аркадии и Фонтанам, к туманным пляжам, где море часто выбрасывало сорванные с якорей плавучие мины.
Проєкт Зеленого театру (Костянтин Паустовський, «Час великих очікувань»)
Згідно з мовою оригіналу
Поразительно! Прошло чуть более ста лет, но теперь не Антанта, а наш северный сосед атакует Одессу ракетами и управляемыми бомбами, пытаясь загнать нас в «царство» путинской империи, отобрать свободу и независимость, навесить ярлыки «националистов» и «жидобандеровцев»... И снова беспокойное море выбрасывает на прибрежные пляжи коварные плавучие мины.
Быть в Одессе и не посетить её рынки – это преступление. Одни названия чего стоят: Привоз, Староконный, Новый! Эти рынки – широкое поле для исследований. И не только материальной культуры. Где вы ещё такое услышите: «Пырижэчки! Пырижэчки! С горошком, картошком, зеленню! Купляйте себе на здоровье – мало не покажется! Сем грывен штука, двенадцать – за пару!».
Вы не представляете, что можно найти на толкучке, расползающейся невероятной паутиной по улицам вокруг Староконного рынка. Это даже не «1000 мелочей», это десятки тысяч мелочей, о существовании которых вы уже давно забыли. Это музей под открытым небом, где есть свои завсегдатаи, свои чудики, свои законы, свой сленг. Это клуб, где знакомятся, рассказывают анекдоты, обсуждают новости и состязаются в остроумии.
Покружив тут около часа, мы возвращались с добычей. Алекс наконец приобрел шило желанного размера, а я – бейсболку, пояс и ножницы до экспансии некитайского ширпотреба. Ещё я рассчитывал найти в здешних книжных развалах «Время больших ожиданий» Паустовского. Но, увы…
И это было не единственным огорчением.
На обратном пути Алекс предложил «завернуть на Новый и прикупить дунаечки». Если вы подзабыли, напомню: «дунаечкой» в Одессе называют черноморско-азовскую сельдь. Когда-то эта рыбка славилась как дефицитный деликатес и поставлялась для чиновников высокого ранга.
Мы завернули… Прошлись по рыбным рядам… Но несмотря на пик сезона, «дунаечки» не нашли. Не уходить же с пустыми руками. Особенно когда навстречу тебе дразнящими волнами уже плывут ароматы клубники, черешни, помидоров, зелени и свежеиспеченного хлеба…
Изольда было рада нашему «улову».
При этом похвасталась и своим новым приобретением – картиной известного одесского мастера.
- Мне сказали, он даже был директором школы «Костанди». Сашенька, её нужно повесить в моей комнате, правее и выше пейзажа с клоуном.
Нужно заметить, Изольда по диплому искусствовед. И хотя по профессии почти не работала, образование давало о себе знать очень часто: в умении обновить интерьер, выбрать украшение или дорогой наряд.
Однако гвоздей в доме не нашлось, и картина до утра простояла у стены.
И это было последнее утро моих одесских «гостин». Кроме цветов и новой книги, мне хотелось ещё чем-то отблагодарить своих добрых хозяев. Поэтому я пораньше ушёл на Новый рынок, с надеждой отыскать всё же лакомую «дунаечку» и купить гвоздей.
Гвозди были в изобилии. Однако «дунаечку» снова не завезли. А мне так хотелось принести к столу что-то диковинное! Поэтому я купил полтора кило свежемороженой корюшки. А к ней ещё и обычную сельдь.
Когда я внёс на кухню и выложил все покупки, радостно обозначая каждую, Изольда посмотрела на меня пронзительно-скорбным взглядом и удалилась в свою комнату. Прошло минут пятнадцать, я заканчивал чистку и разделку рыбы. Вдруг – так коршун падает на свою жертву – Изольда, никогда не повышавшая голос, накинулась на меня со словами: «Ты что это со своим уставом в чужой монастырь лезешь! Мы никогда здесь рыбу не готовим! Ты мне всю кухню провонял! Ты не представляешь, сколько я в неё труда вложила! Ты мне мойку забьешь! Ты всё тут загадил! Вон и мух сколько налетело!».
Я опешил, делал ведь всё аккуратно, закрыв мойку и столешницу вокруг неё бумагой, отходы собирал в двойной пакетик, а парочка мух тут гуляла ещё со вчерашнего дня. Хотел было сказать ей об этом, но передумал. Лишь попросил понапрасну не кричать и не нагнетать атмосферу.
- Иза, у меня поезд через три с половиной часа. Не волнуйся. Я успею ещё раз всё убрать, перемыть, подмести и проветрить.
Она будто бы успокоилась. Молча оттеснила меня от мойки. Отрезала двум-трём недочищенным рыбешкам головы. И снова взвилась: «У меня больные руки! Посмотри на мои пальцы! Я уже не смогу сегодня готовить!»
- Да я же не просил помощи! Отдохни, открой свой любимый фильм… Через пять минут я закончу…
- И не вздумай мне жарить здесь эту рыбу, - уходя в комнату, подытожила Изольда.
Уже через десять минут, сложив корюшку в пакетик, я двигался в сторону ближайшего кафе. Это было любимое место отдыха Алекса. Иногда он здесь обедал, а чаще – пропускал на свежем воздухе бокал-другой тёмного прохладного пива, закусывая солёным миндалем или жареным арахисом. Но главное: здесь была кухня и, по отзывам Алекса, довольно неплохая.
К сожалению, повариха приходила готовить лишь перед обедом. Ждать я не мог и, обогнув Преображенский собор, попрощался с Верой Холодной, пересёк улицу и зашел в бистро узнать, нельзя ли приготовить рыбу. Здесь мне отказали. Как, впрочем, ещё в двух местах.
И тут меня осенило: ну где же могут помочь несчастному литератору, как не в «Гамбринусе».
Пройдя сквозь «Пассаж», поворачиваю за угол и спускаюсь под мрачноватые каменные своды. Двигаюсь в глубь полутёмного и пустого зала, а ко мне уже спешит моложавый официант со стильной бородкой. Понимаю, что тема не его, и прошу позвать старшего. Тот явился незамедлительно.
- Уважаемый, у меня к вам необычная просьба. Я здесь в гостях, последний день. Мой товарищ человек добрый. Но его жена не переносит запах жареной рыбы… А я вот с утра корюшкой разжился. Перечистил, перемыл… Нельзя ли в вашем заведении довести её до готовности, то есть пожарить? Готов заплатить за это любые деньги».
- У нас кухни нет, - сурово ответил старший, - поищите в другом месте.
Но увидев мои седины, видимо расчувствовался.
- И чтоб вам долго не ходить, выйдете, наискосок через дорогу увидите надпись «Уточкино». Это как бывшая советская столовая…
Поблагодарив, я ринулся туда, время поджимало.
Сколько раз – и несколько лет, и несколько дней назад – я проходил мимо это старого двухэтажного здания. Но ни разу не сподобился войти в него. И напрасно!.. Холёные парни из пустующего «Гамбринуса» должны были завидовать живой атмосфере этого уютного и светлого заведения! Как оказалось, оно пользуется вниманием посетителей. И не только по причине быстрого обслуживания. Здесь в каждом зале свой оригинальный интерьер. Здесь обилие и разнообразие блюд на любой вкус. Здесь улыбчивые и отзывчивые официанты.
Буфет-столовая «УТОЧ-КИНО» – один из символов Одессы. Он – отсылка к её богатой истории, которую делали и легендарный авиатор Сергей Уточкин, и его браться Леонид и Николай, открывшие здесь первый синематограф, и первый джазмен Леонид Утёсов, и многие другие настоящие одесситы.
Войдя в зал второго этажа, я сразу почувствовал: здесь меня услышат. Попросил официанта позвать старшего менеджера. Сел за столик у входа. Через минуту подошла юная симпатичная девушка с бейджиком Аня. Я снова повторил ей историю с корюшкой, пытаясь стилизовать её под одесский говор. Аня улыбнулась, ещё раз внимательно посмотрела на меня и промолвила: «Вы понимаете, нам запрещено готовить из чужих продуктов, санитарные нормы…».
- Но что же мне делать! - взмолился я. - Поезд через два часа. Выбросить дефицитный продукт? Я гарантирую, рыба свежая! Не откажите гостю Одессы. Готов заплатить, сколько скажете.
- Хорошо, пойду спрошу у повара. Только если она согласится…
Через пять минут Аня вернулась и взяла пакет с рыбой, спросив при этом, как готовить.
- Как угодно, лишь бы не долго.
Еще через двадцать минут в зал вышла миловидная повариха и передала мне коробку, из которой шёл аппетитный запах изжаренной в кляре корюшки. От денег она отмахнулась: «Ну что вы, ешьте на здоровье».
С благодарностью в сердце я вернулся в дом на Греческой улице.
Изольда пригласила пообедать перед отъездом. Корюшку я предлагать не стал. Её запах и без того просачивался сквозь упаковку и пакет, что стоял в коридоре. Туда же я сунул два бутерброда, приготовленные хозяйкой, и бутылку воды.
Перед прощанием, когда мы с Алексом присели «на дорожку», в комнату вошла Изольда.
- Ты прости, я возможно погорячилась. Не держи на меня зла. Но селёдку ты всё равно разбирать не умеешь. Ты забыл удалить из неё кости.
Пропустив мимо ушей колкость, я грустно улыбнулся.
- Ну что ты, Одесса не учит быть злым. И ты меня прости, если был неправ. Спасибо за гостеприимство.
Я поцеловал ей руку, надел рюкзак и вышел с Алексом, который уже вызывал такси по сотовому.
Добавить комментарий