После ужина, а промельком и в течение, громом и молниями альтернативы блистали и грохотали. Мама, как всегда, нападала. Папа, как всегда, защищался, на победу совсем не надеясь. Предел мечтаний — ничья.
Мама бой вела хитро: хвалила-хвалила и вдруг — шпага звенит, воздух дрожит, защищайтесь, сударь, если сумеете. Папа умел, но, бывало, удар пропускал, высоко поднимал руки вверх, на милость победителя маме сдаваясь, и, голову вниз опустив, шёл мыть посуду.
В альтернативах Петя, несмотря на многочисленные попытки — был в папу настойчивым, мама говорила: упрямым — ничего понять не сумел. За них на маму и папу не обижался: им это было важней самого важного. Не обижался — но было обидно. Тем более что время интернета на сегодня выбрано и с перехлёстом немалым, про который никому ничего не сказал, но сам-то ведь знал и ему было стыдно.
Не очень. Но всё же.
Альтернативы, как всё непонятное, его донимали, представляясь сперва чем-то острым, затем — он понял — мечами, подобными тому, который вращается бешено-бешено, как сошедший с ума вентилятор, изгнанным из рая Адаму и Еве, о которых в детской Библии прочитал, путь назад закрывая. Выгнали — вот, и идите себе, надо было раньше думать-соображать, нечего на змея всё сваливать.
После того, как Адам и Ева в раю вели себя кое-как, теперь туда путь закрыт всем навсегда. А там, наверное, классно. На деревьях все фрукты спелые, ни гнилых, ни зелёных, но как здесь на базаре, и никто никого не обманывает, не обвешивает и не обсчитывает. Петя вспомнил, как с одной из бабушек как-то чего-то там покупали, и та, разозлившись на жулика-продавца, повернувшись и его потянув, ушла и долго не могла успокоиться, даже таблетку под язык положила.
Получается, рынок рынку альтернатива? И оба, и тот и другой, раю альтернатива?
Заморочив этой альтернативой мозги, Петя долго не засыпал, думая, когда же мама с папой перестанут ночь в день превращать, как говаривал дедушка, на этот раз он точно помнил: еврей.
А маме с папой было и впрямь не до сна. Бросив на полуслове альтернативы, они обсуждали, что делать с Петей. Хорошо, что он, никак не засыпая, не слышал, а то бы наверняка возмутился. И был бы прав. Но и мама с папой не виноваты. Они ведь с Петей одним голосом должны говорить. А это даётся — прекрасно знал он — совсем не легко.
Во-первых, они о самом простом договорились, о чём — дело редкое — вовсе не спорили: разрешить интернет, не считая минуты, но не перебарщивать. Вот так. На его сознательность полагаясь всецело, и чтобы ему не было стыдно за украденные минуты, о чём они, ясное дело, догадывались: сами были такими, чего уж.
А во-вторых... Учебный год вот-вот закончится. Что делать дальше? Петя может продолжать ходить в эту школу, в этот же класс, где родной и чужой языки уживаются, и неплохо, но дальнейшее развитие ограничивают (это мама).
— Что же перевести в обычную школу, полностью на чужом языке? А родной? И когда вернёмся…
— Когда вернёмся… Когда и если. Если — когда?
— Ты хочешь сказать…
— Именно это. Хоть не сказала, но ты услышал и не возразил, потому как альтернативы альтернативами, дай Бог, что тут добавить, но…
— Но это ведь не навечно!
— Ну да, только и мы тоже не вечные. Мы, может быть, и вернёмся, а Петька вырастет здесь, и чем быстрей здешнее станет его, и он станет здешним, своим, тем ему жить будет легче.
— Ты думаешь…
— Мой дядя своим студентам, будущим врачам, когда те говорили: я думаю, обрывая их, отвечал: «Вы должны не думать, а знать».
— Но ты ведь не знаешь.
— Может, и не знаю наверняка, но точно не думаю…
— Печальную ты нарисовала картину.
— Не я картину, картина нас всех нарисовала, с пожеланиями нашими никак не считаясь.
— И будет продолжать рисовать.
— И что бы ни рисовала, с нами или без нас, с Петей или же без него, всё без человеческого лица получается. Такая нам картина досталась, не мы её выбирали.
— Она выбрала нас и не полюбила. Она, вообще, любит только себя, и лишь снисходительна к тем, кто её боготворит, пусть даже лишь потому, что более некого. И Петьку мерзкая Баба Яга не отпустит.
— Ещё поглядим. Во всяком случае мы должны сделать всё, чтобы за раму хоть он один выбрался.
Когда мама с папой до этой курносой, как император Павел Петрович, скорбно табакерной Михайловского замка печали договорились, Петя уснул, и будущая школа на чужом языке, и Баба Яга по счастливому незнанию ему не приснились.
Зато снился прекрасный сад под названием рай, куда детям его возраста без сопровождения взрослых вход безоговорочно разрешён. Он и бродит без устали, смотрит на деревья, многих никогда раньше не видел, нюхает цветы, которых никогда раньше не нюхал, слышит шелест крыльев стрекоз, который только здесь и можно услышать, пение птиц, которые только здесь так прекрасно поют.
Справа от Пети розовый Фиби, слева — Слонёнок. Они тоже смотрят вокруг, слушают и вдыхают, забывая траву щипать и хоботом рвать фрукты и в рот отправлять.
У входа в сад меч бешено смертельно вращается, грозя голову снести каждому, который осмелиться сунуться, и устроен он так, что дети, даже голову не сгибая, могут войти и выйти, когда захотят.
Гуляя, Петя по обыкновению своему размышляет, на сей раз о том, почему дети, хотя здесь прекрасно, не остаются, а возвращаются.
Ответ, перебрав множество вариантов, он не находит.
Забегая надолго вперёд: и не во сне ни Пётр, ни Питер ответ не найдут.
Забежав: они будут дружны, но так, как могут быть дружны люди очень разного возраста и биографий.
Иногда будут встречаться ни в прошлом, ни в будущем, а в настоящем, однако же не совсем, в смысле: не подлинном.
И оба однажды поймут: детство не сзади, в прошлом, а впереди, и удивятся, поздней своей удивлённости удивившись.
К поэзии равнодушные, будут они время от времени про себя стеснительно повторять стихи, когда-то мамой и папой сочинённые вместе.
Эпилог? Эпитафия?
Хотя, если подумать, в сущности, это одно и то же.
Свою речь уведём навсегда
С дерзкой яростью крысолова
Мы, хранители русского слова,
Крысам не оставляя следа.
Грызунам грязным вечно молчать,
Слова нашего недостойным,
Пребывать в выгребных и отстойных
Временах и вконец одичать.
Волчьим воем их будет язык,
Рёвом дикого зверя утробным,
Причитаньем лягушек надгробным,
Им под стать, их язык будет дик.
Крысам не оставляя следа,
Мы, хранители русского слова,
С дерзкой яростью крысолова
Свою речь уведём навсегда.
Добавить комментарий