Посвящается Никите Ткачуку
Никогда не стану писать мемуары, не будет в моих трудах документальных сведений, хроник событий и дневниковых наблюдений в стиле “что вижу, то пою” – к этой мысли я возвращался неустанно. Я всегда был твёрдо убеждён, что литературное произведение – это фантазия, игра ума, придумывание, если угодно. Пишите письма друзьям или жалобы в Интернете, если соскучились по перечислению голых фактов и мнений. Пушкин называл себя сочинителем, и я тоже хочу сочинять, а не записывать.
Что приятнее: услышать про своих придуманных персонажей: «А как их зовут на самом деле? А что они делают сейчас?» – или, изложив факты, оправдываться: «Да нет же, это всё так и было, как я написал»?
Где настоящее творчество: в погоне за образами и цветами или в размазанных вдоль оси времени блеклых воспоминаниях о том, как мешали работать? Для меня ответ был очевиден. И Набоков был одного со мной мнения, когда писал, что дневник – самая низкая форма литературы.
Именно, что был, но не буду оправдываться.
***
Его звали Яша Светлов, он работал инженером в Специальном конструкторском бюро (СКБ). Фамилия настоящая, я её не изменил, и СКБ – тоже настоящее, хотя на сегодняшний день вряд ли действующее: оно же не военное, а скважина с нефтью-газом спокойно обходится китайским оснащением.
Яша был парторгом в своём отделе. Мне скажут, что в Совке еврей-парторг был существом из мира фантастики. В ответ я, поскольку решил ничего не сочинять, даю факты: на момент создания СКБ обслуживало неприоритетную отрасль индустрии, и посему зарплаты в нём были нищенские, а вкалывать приходилось много. Текучесть титульной нации была выше средней, и уже в самом начале застоя половина трудящихся имела семитскую внешность. Позже значение отрасли повысилось вместе с оплатой труда, но внешность работников не поменялась и лишь приобрела у тех, кто поглупее, оттенок мудрой прозорливости. А тут ещё среди вышестоящих оказалось по недосмотру мало патологических антисемитов, вот и создалась почва для исключений, не отрицающих правило.
Ещё одна особенность данного случая, призванная положительно влиять на партийный рост, заключалась в том, что Яша был подлецом. Об этом знали не все, и, тем более, не все говорили. Я стал носителем информации лишь потому, что неподалёку от него работали несколько моих приятелей и среди них близкий друг. Людей, совершавших подлые поступки в моём присутствии, я помнил поимённо и не собирался прощать, даже если мне лично вред не был причинён. В то же время к подлецам, известным из книжек, газет или чьих-то рассказов, я относился спокойно (такая уж у меня нервная система), нет, не равнодушно, а именно спокойно. Яшин случай был не прост: рассказам людей не имело смысла не верить, но лично я очевидцем не был.
Мне скажут: «Как можно! Такие обвинения! Так чернить полузнакомого человека! Нужно быть уверенным на сто процентов! На двести! Позор! Дуэль!» Остыньте! Не хотите читать – не надо. Слова – мои, и я за них отвечаю. Герой сего мемуара знает, где меня найти. Если что-то из выше и ниже сказанного ему покажется спорным, ...он придёт (позвонит) ко мне сам, если не струсит, или пришлёт кого-нибудь, если не пожалеет денег.
Итак, Яша стучал, то есть доносил, но, что отмечали все посвящённые, делал это чрезвычайно естественно. Заложив человека, всё равно, где и как – за спиной или прилюдно, шёпотом или вслух (письмена я не упомянул: чего не знаю, того не знаю), он через самое короткое время, иногда почти сразу, мог подойти к жертве и завести отстранённый разговор.
Он был среднего роста, лёгкий, поджарый, плотные тёмные волосы, плоское лицо, на нём прямая линия рта, острый нос и бусинки глаз. Ходил быстро, галстук, пиджак, руки слегка на отлёте, –всегда готовый метнуться в сторону. Очень светлая кожа и пиджак почему-то наводили меня на мысль о его природной чистоплотности. В течение десяти лет почти каждый будний день мы с ним встречались, не здороваясь, в коридорах нашего СКБ, и получилось так, что виделись часто, а вот слушать его голос мне почти не пришлось. Лишь однажды, на колхозных работах, когда задержали обед, в большом грязном помещении раздался крик: «Я такой голодный!» Это Яша возвысился над толпой, глаза увлажнились, нос покраснел, в голосе вибрировал протест, почти угроза, последнее предупреждение.
В самом конце восьмидесятых Яша запросился в Америку. Времена для отъезжанцев настали самые ласковые: не созывали собрания, не требовали кровью или хотя бы деньгами оплатить заботы мачехи-родины. Доброхоты, те, что прежде пугали кандидатов безработицей и преступностью, теперь интимно сообщали им, что «надо валить». Конечно, от партийного лидера не ожидалось, что он окажется в первых рядах, но те же доброхоты мгновенно зашептали по углам, что там, куда он устремился, его ждёт-не дождётся престарелая родня.
***
Яша уехал, а месяцев через семь настал мой выход на дистанцию для иммигрантской гонки с препятствиями. Прибыл в Штаты – хорошо. Жильё – есть жильё, дорогое, с тараканами, неважно, прорвёмся. Работа – есть, платят – обхохочешься, ничего, главное – по специальности (ну ладно, почти по специальности). С работой лишь одна проблема, вернее, две: язык и опыт. Язык – могу только читать-писать, говорю плохо, понимаю ещё хуже (о том, что начальник люто заикается, догадался через полгода). Теперь опыт – другие нормативы, другие единицы измерения, другие берега.
Так вот, если моё языкознание коллеги по работе ещё соглашались терпеть, то по части опыта я понимания не нашёл совсем. Им в голову не могло прийти, что существуют ещё какие-то нормативы, единицы и берега, кроме ихних. Явился в страну – должен знать. Я уговаривал себя не отчаиваться, найти где-нибудь что-нибудь, почитать и быстренько выучить, но всё, что было под рукой, никуда не годилось. И вдруг из-за Гудзона повеяло надеждой. Порыв её ветра принёс на мой рабочий стол адрес курсов, где по воскресеньям людям с моей специальностью в течение нескольких месяцев рассказывают про её стандарты и нормативы, имеющие хождение на обоих берегах легендарной реки.
И вот я, после двух с половиной часов в автобусе и сабвее, вышел в воскресную пустоту летнего Куинса. Шестой этаж, маленькая библиотека, гора бумаг в канцелярии, школьные парты.
Иммигрантские курсы, слава вам и вашим создателям, и вечная от меня благодарность. Ваш девиз: «Голодному дадим не рыбу, а удочку». Здесь москвич с десятилетним стажем в Америке скоро скажет, что всё не так страшно: расчёты токов те же, напряжения другие, вот они, запишите, а что касается сечения проводов – забываете про квадратные миллиметры и берёте вот эту таблицу.
– Здравствуй, Миша! – сказал Яша Светлов.
Я поднял глаза от бумаги, которую мне дали заполнить, и улыбка сама вползла на моё лицо. Первый человек из прошлой жизни! Такой же чистенький, вместо пиджака – курточка. Хорошо вот так встретить, и чёрт с ней, с его репутацией, всё в этом мире зыбко, непостоянно, люди меняются.
– Где ты живёшь? – спросил он.
– В Нью-Джерси.
– А я здесь, недалеко. Что, решил сюда поступить? И правильно, хорошее дело. Я эти курсы уже закончил. Вот прихожу иногда посмотреть. Ведь у меня в Америке никого.
А где же престарелая родня? Я не успел спросить, так как дежурная поторопила с оформлением и сказала, что сейчас будет небольшой тест на знание английского. За мной дело не стало, и через минуту моя бумага уже была готова украсить собой аккуратную стопку в углу стола.
– Он же не заплатил! – раздался крик за моей спиной. Я узнал его: тот же протест пополам с угрозой, как тогда, в колхозе. – Сорок два доллара! С меня взяли сорок два доллара, а с него не берут!
– Мы больше не берём плату за эти услуги, – пояснила девушка, но она знала Яшу так же плохо, как я.
– Что же это?! Почему я платил, а он – нет?!
Вот она, магия звука: я как будто снова там, в колхозе, в грязном сарае. Однако назрел вопрос: что делать сейчас? Чужая мне (пока ещё) страна, чужие нравы, правильно ли, мудро ли будет сейчас взять и озвереть?
Ещё не придя ни к какому выводу, я обернулся. Увидев это, Яша отпрыгнул далеко в сторону, всплеснул руками и бросился вдоль коридора, взывая из глубины:
– Я платил! Мы платили!
***
Про этот его бросок и всплеск руками-крыльями я вспомнил через много лет, когда вселился в свой новый дом. Собственно говоря, новыми в нём были только несколько панелей внутри и наружное покрытие внешних стен, состоявшее из пенопласта, облепленного поверху чем-то похожим на извёстку цвета турецкой розы. Жить в нём было удобно, район, где он располагался, был не из дешёвых, но и не настолько дорогой, чтобы привлечь наркодельцов к местной школе. Первой зимой наш дом честно служил укрытием от холода и снега, потом так же успешно отразил атаки дождей ранней весны.
Увы, никто и никогда не повествует о том, как у всех всегда всё хорошо. Исключением являются праздничные речи и финансовые отчёты, но никак не мой мемуар, и посему той же весной я однажды проснулся в шесть утра. Будильник молчал, выжидая свои оставшиеся десять минут, а разбудил меня стук продолжительный и громкий. Я приподнялся на кровати, стук повторился. Стучали снаружи, но не в дверь, а в стену спальни.
Стук раздавался вновь и вновь, это были серии из нескольких ударов: громких, частых и каких-то нетерпеливых. Они повторялись через неравные промежутки времени, и это каждый раз делало неожиданным следующий пассаж. Позже я понял: такая нерегулярность оставляла надежду на то, что стук не возобновится, и вот это раздражало больше всего.
Я поднялся, подошёл к входной двери и открыл её. Несмелый утренний свет представил на обозрение шершавую стену цвета турецкой розы. По утрам я обычно не спешу надевать очки и потому, не сразу узрел над окном спальни серое пятно, которое, отвечая на моё едва заметное движение головой, отделилось от стены, превратилось в птицу, всплеснуло крыльями и метнулось куда-то в сторону, ища спасения в ветвях дальних деревьев. Я возвратился в дом и, утихомирив будильник, приступил к туалету.
Да, неплохо я пугнул бедолагу, вон как улепётывал, теперь десятому закажет сюда соваться. Приеду в офис - и перво-наперво надо будет проверить эскизы.
На пути к выходу в гараж, я услышал тот же дробный стук, а вечером на турецко-розовом фоне белели пенопластом два аккуратных отверстия.
***
Меня и ещё два десятка соискателей провели в читальный зал библиотеки, усадили за неудобные одноместные парты и дали каждому тестовый бланк для заполнения. Я немного поволновался, потом пробежал глазами вопросы и перестал: всё было на уровне вполне доступном. Нужно сосредоточиться и постараться не влепить опечатку. Да и не требуется тут никому меня заваливать. Конечно, мой будущий педагог знает язык несравненно лучше меня, но ведь говорит он с моим акцентом и наверняка ориентируется на мой уровень. Вот сейчас я дорисую этот тест…
– Здесь пиши с прописной буквы! – произнёс Яша театральным шёпотом за моей спиной.
Я всё правильно записал и в помощи не нуждался, и он, как видно, это тоже понимал, когда повторил свой совет уже во весь голос.
– Тем, кому подсказывают, мы тест не засчитаем! – тотчас раздалось из центра зала.
Так вот чего этот подлец добивается! Я обернулся, больше не скрывая своего плохого к нему отношения. Эффект повторился: отскок назад и взмах руками-крыльями.
***
Я выскакивал с воплями, кидался камнями: сперва случайными, потом припасенными загодя. Я купил пластиковую копию совы с неспешно и грозно вертящейся головой. Я празднично декорировал своё жилище лентами фольги, подвешивал зеркальца и компакт-диски. Опылял химией. Ответом был суматошный всплеск крыльями, испуганное бегство, оживлённая дробь на утро и оспа белых пятен вечером.
Вмешалась моя супруга. Она спустилась со второго этажа и принесла мне виски, тот самый, от которого веселеешь, глядя на цену бутылки. Потом, взяв шпаклёвку и банку с резервной турецко-розовой краской, вышла наружу. Я поспешил за ней, установил раскладную лестницу и сделался добровольным ассистентом: держал, подавал, наблюдал за процессом снизу.
Наш дом на время пришёл в божеский вид, а я открыл компьютер и попытался вникнуть в вопрос: «Почему они долбят? Зачем?» Экран ответил письменно: «Ищут пропитание или призывают противоположный пол». Так я и думал: пожрать и потрахаться. Ага, есть и ещё: некоторые из них таким способом готовят себе жильё. А вот здесь забрезжило, это я могу: куплю ему квартиру за свои деньги, лишь бы он мою не долбил. А может, продовольствием откуплюсь? Мешок зерна хватит? Нет, им же насекомые нужны.
Следующим вечером после работы я стоял в центре большого богатого магазина с названием «Птичий мир». Здесь не продавались только сами птицы: ни живьём, ни чучелом. Остальное, всё, что их касается, было в невиданном ассортименте. Пять продавцов и продавщиц были заняты не мной. Привыкай, пришелец, если до сих пор не привык: треть России ходит по нужде на дырку, в Эритрее голод, а здесь – всё для пернатых. Любая прихоть за ваши деньги.
Этот магазин я уже посещал, купил пластмассовую сову и постеснялся вернуть. При её появлении враг исчез и сутки не объявлялся, но потом преодолел смущение и вернулся к повседневному вредительству. А вот и ко мне подошли.
– Здравствуйте, я ищу дом, домик, ну, в смысле будку.
– Здравствуйте, для кого?
Для меня. Переселяюсь.
– Для птицы, для дятла.
– Для какого? Их двести видов. – Я внимательно посмотрел на неё. – Просто нужно знать размер. Пройдёмте в тот зал, и мы с вами выберем.
Принёс домой, залез на соседнее дерево сначала по лестнице, потом по веткам. Вот уж не думал, что это так высоко: внизу всё маленькое, облака близко. Грамотно прикрепил, спустился вниз и залюбовался работой. Попутно вспомнилась продавщица, как, прощаясь, она сказала:
– Когда установите, подождите несколько дней. Они очень осторожны и сразу не прилетят, – и зачем-то добавила: – Многие из них внесены в Красную книгу.
Так и сказала: «из них» как будто их туда вписывают каждого персонально.
Птичий дом недолго пустовал, через день туда вселилась какая-то истеричка, оравшая на всех, кто шёл мимо, жутким голосом. Я понял, что мой дятел остался бездомным: его звуковая палитра не содержала таких вокализов, был только стук, хорошо описанный выше по тексту, а когда мешали работать – короткий взвизг и хлопанье крыльев.
Уникальный виски был испит до дна, новую бутылку супруга не подарила. Похоже, что еётерпение иссякало вместе с остатком краски цвета турецкой розы.
И тогда я стал серьёзен. Ну что ж, милейший, ты желаешь войны – ты её получишь, и Красная книга тебе не поможет. Если тебя в ней пока нет, то ты там будешь, а если уже вписан, то появится траурная рамка. Нашёл с кем шутить! Я не стану в тебя шмолять, как мой друг, который чуть ногу себе не сломал, гоняясь за такими, как ты, с воздушкой. Метод есть, он старше пистолетов, ружей и школьных рогаток. Он проверен тысячелетиями. Инструкций писать не буду, но концепция такая: прямая трубка, примерно четверть дюйма в свету, длина не меньше фута и кусок проволоки, дюйма четыре, один конец острый, на другом клочок увлажнённой ваты, чтобы работала в трубке как плунжер. Всё. Потом вложили в трубку, поднесли ко рту и плюнули. Если боитесь не попасть или неохота практиковаться – вместо проволоки возьмите мелкие шарики из твёрдого материала или банально – крупную дробь, и не стесняйтесь брать это в рот перед плевком: отравиться не успеете, гарантирую. Всё это, повторюсь, концептуально, остальное – на ваше усмотрение.
Один заход в универсальный магазин – и всё было готово. Но по случайности время операции совпало с праздничным днём, и перед самым началом боевых действий я был отправлен в большой вояж по магазинам.
Погода стояла прекрасная, радио что-то тихо и нежно бормотало про политику, в мою автомашину прохладной струёй вливались летняя благость и пацифизм.
Нельзя нарушать законы, даже если мы их не знаем. Надо жить по-божески, даже если ты считаешь, что Бога нет, и глупо не следовать указанию перста судьбы, даже если в судьбу не веришь.
Когда слева по ходу появился жёлтый фасад «Птичьего мира», моя машина остановилась, несмотря на то, что в целевом списке он не значился. Войдя, я мгновенно затерялся среди кормушек и клеток, но мне не дали пропасть. И день, и час выдались самые неприсутственные, поэтому новость о том, что я сам не знаю, чего хочу, молнией облетела пустой зал, и через пять минут вокруг меня уже готовился к заседанию экспертный совет.
Основной недостаток любого импровизированного мероприятия в том, что после нельзя сказать, что оно прошло не по плану. Мои вопросы сразу повергли всех в уныние. О том, как привлечь птиц, они знали великолепно, а прогнать, отпугнуть…
– Проверьте дома электропроводку, чтобы нигде не искрила. Это характерный звук, и дятлам кажется, что внутри копошатся насекомые.
– Проверял я. А скажите, можно ли где-нибудь на задворках хищных птиц завести? В смысле, семейство, гнездо.
– А у вас уже есть они. Не могут не быть. В природе все живут вместе. – Сказавший это повернулся и с деловым видом направился к прилавку.
– А почему они вашу сову не боятся? – спросил я не без ехидства, указуя на её точную копию, скучающую на полке вдали.
– Птицы очень наблюдательны, они быстро определяют, что опасно, а что – нет, – ответила улыбчивая возрастная женщина. – Принесите нам эту модель, мы её примем назад, – добавила она и тоже отделилась от группы.
– А поймать, отловить их как-то можно? Ну чтобы потом где-нибудь выпустить, конечно.
Ещё двое отошли, очевидно, усомнившись в моём миролюбии.
– Надеюсь, вы не думаете, – сказал мне оставшийся, – что птицы это делают с целью принести вред лично вам?
Я поблагодарил, как водится, за потраченное время и ушёл.
***
Я уходил вполне счастливый, унося в дорожной сумке расписание будущих занятий и фамилию препода. Лифт где-то застопорился, но я не унывал, приветствуя возможность размять конечности пешком. Однако, оказалось, что уходить было рано, и едва успев спуститься на один пролёт неширокой гулкой лестницы, я был остановлен знакомым криком. Кричал Яша Светлов. Я поднял взгляд, не разобрав ни что он кричал, ни даже к кому обращался. Он стоял надо мной, слегка наклонясь вперёд, одна рука за спиной, другая на перилах, нос на плоском лице покраснел и комично дёргался. Ничего птичьего в нём не было: ни в позе, ни во внешности.
– Так ты работаешь!
Я захлопал глазами: это вопрос или сообщение? Если вопрос, то я не понимаю: сейчас, нет, не работаю, вот иду себе домой.
– Я видел у тебя в заявлении, ты пишешь, что устроился на работу!
Я по-прежнему молчал, задрав голову и приоткрыв рот. Значит, пока я оформлялся в офисе, эта светлая личность полезла в мои документы и теперь вслух негодует. Медленно, очень медленно я продолжил спуск по лестнице.
– Ты хитрый парень! – Гремело сверху. – Я уже год здесь и не могу устроиться! Ты хитрый парень!
Почему он не идёт за мной, не настигнет, не бросится? Я захвачу его за куртку и потащу вниз, падая. Потом, в последний момент, уйду вбок и вверх, как когда-то показывали, а ему помогу приложиться головой к ступеньке. Это будет самооборона, несчастный случай.
Я продвигался вниз, всё время вниз, весь – ожидание. Где ты, Яша? Почему не приходишь? Ты пойми: я не вернусь к тебе, мне нельзя! У меня двое детей и жена в интересном положении.
Я вышел на свежий воздух. Снова лето, деревья, проспект, запах мочи из сабвея. Интересная выходит интроспекция, когда при встрече с открытым подлецом даже человек с неоднозначной репутацией может на момент ощутить себя этаким Атосом.
***
Дома меня ждала супруга, и не она одна. В гостях у неё был наш старый приятель. Он не навещал нас после переезда, и, что естественно, этот наш дом не видел прежде никогда. Приятель владел небольшой, но солидной строительной компанией. Обойдя дом снаружи, он похвалил работу дятла. Оказывается, отверстия, им производимые, имели целью показать любому, кто понимает, что у внешнего покрытия правильно выбран только цвет, а остальные компоненты никуда не годятся.
Ценой за переделку были повторно заплаченные деньги, возросшие на сумму, которую мы пожмотили вначале. Ни в чём не повинный цвет турецкой розы тоже попал под горячую руку и с тех пор наши стены – амарантово-пурпурные (слегка выцвели, но это секрет).
Дятел не пожелал покидать приглянувшиеся ему места и обосновался на соседних деревьях. Он оказался игривым созданием с очаровательным цветным хохолком. Как будто зная, что им любуются, он стремительно перескакивал с одного дерева на другое, услаждая наш слух ритмическими пассажами. Они повторялись через неравные промежутки времени, и это делало неожиданным каждый следующий, внося в исполнение элемент спонтанности.
Добавить комментарий