Часть 1
28 июня 1952 года я завершил пятилетнюю учёбу на юридическом факультете тогда Ленинградского Государственного Университета имени А.А. Жданова и получил диплом Юриста.
Впереди, как казалось, открывалась “широкая дорога” служения правопорядку, законности и справедливости.
Годы студенчества были для меня одновременно самыми интересными, тревожными и трудными годами жизни.
Было интересно учиться, и нас очень хорошо учили. Преподавательский состав факультета включал в себя профессоров А.В. Венедиктова (гражданское право), М.Д. Шаргородского (уголовное право), И.И. Яковкина (римское право, Всеобщая история государства и права)*. Менее известные, но отличные преподаватели были и по латыни, логике, судебной медицине и психиатрии, бухгалтерскому учёту и целому ряду других предметов, знание которых могли сослужить хорошую службу в предстоящей практической деятельности. К сожалению, учебный план, по мнению многих студентов курса, был перегружен предметами общественно-политического цикла.**
Интересными эти годы были и потому, что я обрёл новых друзей.
Дружба с ними прошла испытание жизнью и с большинством из них закончилась их смертями. Светлая им память.
Во многом интересная жизнь в эти годы и потом состоялась ещё и потому, что я принимал активное участие в деятельности так называемого 13-ого факультета ЛГУ - Клуба. Театральный коллектив театра-студии, артистом которого я прослужил 40 лет (1947-1988), хор ЛГУ, вместе с которым я выступал в качестве чтеца и конферансье, общение и дружба с творческими людьми
этих коллективов, среди которых были многие, ставшие известными всей стране (н.а.СССР И. Горбачёв, Л. Филатова, н.а. России С. Юрский, А. Толубеев, Т. Щуко, з.а.России Е. Акуличева режиссёр В.С. Голиков и многие другие).
Как я уже отметил, годы студенчества оказались весьма тревожными, как для меня, так и для огромного числа думающих жителей Советского Союза. Это было время претворения в жизнь
постулатов и сентенций Постановлений Политбюро ЦК ВКП(б) “Об опере В. Мурадели “Великая дружба “ и “ О журналах Звезда и Ленинград “. Существенно были сужены рамки свободы творчества в сфере культуры, но не только. В праве процветала теория А.Я. Вышинского о признании вины подследственным как царицы доказательств в уголовном процессе. Вредоносность этой теории, живучей и в 21-м веке, проявлялась в практике работы множества следователей, не умевших или не желавших собирать доказательства, а занимавшихся, вместо этого, добыванием признаний.
Уже на студенческой практике в прокуратуре я оказался свидетелем порочных методов следствия. В связи с так называемым делом врачей-вредителей возродился антисемитизм. Причём не только на бытовом уровне, но и в политике государства. В связи с этим нарастала тревога по поводу грядущего распределения и трудоустройства. Дело ещё было и в том, что в стране ощущалось перепроизводство юристов. Только в Ленинграде ежегодно на рынок труда выбрасывалось двумя юридическими высшими учебными заведениями почти 500 юристов. Мысль что будет со мной, с нами не давала покоя.
Трудно в эти годы мне было в основном в морально-бытовом плане потому, что к началу моего студенчества я осиротел. Умер мой папа - врач Б.А.Барский. Я остался жить с мамой, инвалидом 2-й группы, больной туберкулёзом лёгких и потом, вдобавок, раком. Постоянно работать она была не в состоянии. Её пенсии и моей стипендии было явно мало для оплаты нужных маме питания, лекарств и ухода за ней. Мой брат, старше меня на шесть лет, служил в Армии и помочь нам не мог. Мне пришлось совмещать учёбу, занятия в художественной самодеятельности с работой. В летние месяцы я работал пионервожатым в пионерских лагерях, а в учебное время либо разгружал товары из железнодорожных вагонов, либо работал артистом мимических ансамблей Мариинского и Малого оперного театров. Либо делал то и другое.
И вот наступил день распределения на работу. Подавляющее большинство из почти 250 выпускников были распределены в отдалённые районы страны на должности начальников районных почтовых отделений. Другая значительная группа, которым, вроде, повезло, поехала работать нотариусами.
Меня из-за семейного положения (состояния здоровья матери) оставили без распределения.
Во весь рост передо мной встал вопрос “Что делать?“ Я, конечно, хотел работать так, чтобы быть связанным непосредственно с судопроизводством. Понимал, что для работы судьёй я молод и неопытен. В адвокатуру не пробиться, хотя, на всякий случай, я послал заявление в Президиум Ленинградской Областной Коллегии Адвокатов о приёме меня в Коллегию. Ответили - нет мест, вакансий.
В Городскую Коллегию я не рискнул даже соваться. Оставалась прокуратура. Туда-то я и хотел попасть. Поэтому уже в июле месяце я послал Прокурорам Ленинграда и Области заявления о приёме меня на работу, Мои имя, отчество и фамилия не оставляли сомнений в моей национальной принадлежности, и я не получил даже письменного отказа. А может быть, просто кадровики очень перетрудились и не успели вовремя ответить? То же произошло позже и с жалобой в Генеральную Прокуратуру. Тогда я вспомнил о 6-й статье Сталинской Конституции, в которой провозглашалась руководящая и направляющая роль партии в обществе и государстве. Не зря же изучал конституционное право.
Я написал прошение на адрес ЦК ВКП(б) о том, что молодой специалист, на обучение которого государство затратило свои ресурсы, не имеет возможности работать по полученной специальности, что я готов и хочу работать в органах прокуратуры где угодно в стране, что мои многочисленные обращения в различные прокуратуры остаются без ответов и удовлетворения. Больших надежд на успех у меня, признаюсь, не было. Но каково же было моё удивление, когда через примерно месяц я получил письмо Заместителя Прокурора Карело-Финской ССР с предложением занять должность помощника прокурора Сегежского района К-Ф ССР.
Сбылась ‘мечта идиота’. Через несколько недель, в сентябре 1952 года, я прибыл в Сегежскую прокуратуру к месту моей первой профессиональной работы. Сразу я оказался в круговороте дел: прокурор поручил мне вести ежедневный приём граждан, осуществлять выступления в судах по поддержанию обвинения по уголовным делам, осуществлять общий надзор за соблюдением социалистической законности на предприятиях и в организациях района, т. е. проводить на них прокурорские проверки, участвовать в рассмотрении в судах т. н. обязательных категорий гражданских дел и чуть позже лично расследовать минимум одно уголовное дело в месяц. И начались будни долгожданной работы и самостоятельной взрослой жизни.
Поселили меня в гостинице. Буквально на третий день ко мне в номер пришли знакомиться местный адвокат, чуть старше меня по возрасту, и женщина-следователь районного отдела милиции. У них была с собой бутылка лимонного ликёра. Выпили по стакану. Заесть было нечем. Должен признаться, что до того ликёр никогда не был в числе моих приоритетов, а использование гранёных стаканов для питья ликёра, да и водки, у нас в доме не практиковалось никогда. Симбиоз адвоката и следователя сразу показался мне не совсем уместным, но это явление было за рамками моих полномочий.
В начавшейся самостоятельной работе я столкнулся с “неожиданностями”, не предусмотренными учебным планом юрфака. Расскажу только несколько казусных ситуаций.
Однажды, когда прокурор района был в командировке и я вёл приём граждан, раздался телефонный звонок. Я взял трубку и сказал: “Помпрокурора района Барский слушает“. В ответ слышу:
- Не знаю такого.
- Чем могу помочь и кто это?
-С екретарь окружкома Гвоздев. Дайте Зайцева (прокурор района)
- Он в командировке.
- Зайдите немедленно в Окружком.
- Хорошо. Закончу приём граждан - и зайду.
Когда я пришёл к первому секретарю, он, прежде всего, поинтересовался, как давно я здесь работаю и почему по прибытии в Прокуратуру не представился в Окружком. Я объяснил, что не знал такой своей обязанности, что нас этому не учили, что я не член Партии, а комсомолец. Гвоздев разъяснил мне, что любой руководящий работник обязан представляться в партийный орган.
После этого он перешёл к вопросу по существу. Он сказал, что Окружком проводит кампанию по изъятию излишков жилой площади в городе и, если в прокуратуру будут приходить жалобщики, то учтите, что это наше решение. Хорошо, сказал я. Если решение будет соответствовать жилищному закону, прокуратура его безусловно поддержит и даст соответствующие разъяснения обратившемуся к нам. Поняв, что со мной каши не сваришь, секретарь попросил передать прокурору, чтобы тот, вернувшись из командировки, немедленно явился к нему. На этом эпизоде мои отношения с партией не прекратились. Вскоре я завершил расследование одного уголовного дела, возбуждённого мною же по анонимной жалобе в прокуратуру о массовом подпольном абортмахерстве.В одном случае аборт был произведен со смертельным исходом для женщины. Подозреваемой в проведении криминальных абортов оказалась жена секретаря
ЦК партии Сегежского целлюлозно-бумажного комбината - основного предприятия города и района, к тому же сама член партии. А в те времена руководящая и направляющая мощь партии осуществлялась прежде всего в интересах руководящего состава и членов самой партии. Для этого было придумано, что привлечение к уголовной ответственности члена партии возможно только после согласия Комитета партии не ниже районного. В силу этого, ни в каком открытом законе не было прописанного правила и мне пришлось обратиться от имени Прокуратуры в Окружком с просьбой дать санкцию на привлечение подследственной к уголовной ответственности. Окружком не дал искомой санкции, разъяснив мне, что выговор с занесением в личное дело для неё будет более тяжким и достаточным наказанием, чем тюремное заключение. Так изобличённый преступник избежал законного наказания.
Когда Прокуратура Республики проводила очередное собрание молодых специалистов в городе Петрозаводске, я рассказал об этом, казавшемся мне вопиющим случае и сказал, что подобные решения являются помехой в работе правоохранительных органов. Зампрокурора Республики, проводивший встречу с нами, стукнул кулаком по столу и закричал на меня: “Вы думаете, что вы говорите!?”...
Тут уже я начал разочаровываться в такой желанной когда-то прокурорской работе. Следующим моим проколом оказался случай, когда я, на какое-то время отпустив из-под стражи, поспособствовал побегу юного хулигана.
Следователь представил мне на утверждение своё постановление об избрании для подозреваемого меры пресечения в виде содержания под стражей. Рассмотрев представленные материалы, я счёл необходимым лично допросить обвиняемого. После допроса он стал меня умолять отпустить его домой на 2 часа, чтобы попрощаться с больной матерью. Он плакал, клялся, что через 2 часа он обязательно самостоятельно вернётся в прокуратуру. Короче, я дал свободу эмоциям, проявил излишнюю доверчивость и дал указание конвою отпустить парня. Когда он в назначенное время не поя-
вился, пришлось объявить его в розыск. Милиция быстро, оперативно обнаружила беглеца и обманщика. Инцидент был исчерпан, но я больше никогда не позволял своим эмоциям превалировать над разумом при решении деловых вопросов прокурорской практики.
Мне вспоминается ещё одна из ряда вон выходящая ситуация, создавшаяся в моей прокурорской работе. Однажды прокурор района поручил мне поддерживать обвинение в суде по делу об умышленном убийстве. Я внимательно изучил дело. В ходе этого изучения я узнал, что подсудимый гр. Мийна (карел по национальности) в третий раз предстаёт по этому делу перед
народным судом. Два предыдущих суда заканчивались обвинительными приговорами, которые отменялись по кассационным жалобам осуждённого и его адвоката Верховным
Судом Республики. Единожды Народный Суд соседнего с нами Медвежьегорского района, на территории которого было совершено преступление, признавал виновным в убийстве другого карела, гражданина Лайдинена. Но и этот приговор был отменён Судебной Коллегией Верховного Суда из-за недостаточности доказательств вины с направлением дела на новое рассмотрение со стадии предварительного следствия в Народный Суд другого района. Убитым оказался сын председателя местного колхоза, русский по национальности. Таким образом, преступление имело не просто большую общественную опасность, но и отдавало националистическим душком.
Я с пристрастием прочитал, обдумал, сопоставил материалы уже трёхтомного дела и установил, что проведённое дополнительное следствие ни на йоту не добавило, к уже оценённым Судами доказательствам. Новых доказательств вины гр-на Мийна в деле я не обнаружил. Тогда я доложил прокурору района, что не могу поддерживать обвинение по этому делу. Прокурор прочитал мне лекцию о том, что каждый прокурор должен выражать не своё мнение, а действовать от имени Генерального Прокурора, что раз он, прокурор района, утвердил обвинительное заключение, то я обязан поддерживать обвинение в суде. На мой вопрос “А как же быть с моим социалистическим правосознанием, с совестью моей, наконец?” последовал недвусмысленный ответ: “Засунь их в одно место, - с конкретизацией адреса. - Я тебя обязываю участвовать в рассмотрении этого дела”, - добавил прокурор.
Мне ничего не оставалось, как исполнить приказание начальника. Два дня слушалось это дело в суде. Я изо всех сил старался найти хотя бы какую-то зацепку, какое-то доказательство, которые могли бы помочь мне выйти из процесса с наименьшими для себя и для дела потерями. Когда наступило время прений сторон, я отказался от обвинения. В суде наступила “ревизорская “ немая сцена. Мне неизвестна статистика отказов прокуроров от обвинения, но смею утверждать,что в СССР таких случаев за 70 лет единицы. Но формально, мой поступок нельзя было рассматривать как нарушение трудовой дисциплины и расстаться со мной немедленно прокуратура не могла, не имела законных оснований, хотя и явно возжелала. А тут случилось неожиданное.
На каждое воскресение я пытался выезжать на поезде домой в Ленинград, к болеющей маме. Однажды я остался дома на половину дня понедельника. Во вторник я снова был на работе. Но через какое-то количество дней прокурор, порывшись в карманах моего пальто (что уж он там забыл - не знаю), обнаружил проездной железнодорожный билет, датированный понедельником. Вот за такой и таким образом обоснованный прогул я был уволен из органов Прокуратуры. Была без радости любовь, да и разлука оказалась без печали. Мои юношеские мечтания и представления рассеялись, “как с белых яблонь дым. “ Наступала пора снова искать место в жизни. .В 1953 году в Ленинграде в системе Министерства строительства должен был создаваться новый строительный трест“Севзапмонтажавтоматика “. Кто-то из моих друзей порекомендовал управляющему трестом А.И. Зимину меня в качестве юрисконсульта, и я начал новый этап юридической деятельности.
Здесь пригодились полученные в Университете знания по гражданскому, финансовому, административному праву и опыт проверок в порядке общего надзора в строительных организациях Сегежского района. С моим участием был составлен Устав треста и его под- , разделений, необходимые для регистрации вновь создаваемой организации. Мной была произведена регистрация треста в Минстрое и Минфине СССР. Это получился очень правильно организованный строительный трест, где под крышей одного треста проходил весь цикл работ от проектирования до внедрения автоматики на цементных заводах.
Сосредоточение руководства процессом в одном месте во многом позволяет избежать междоусобных трений, нестыковок, способствует экономии затрат, обеспечивает качество работ.
Во время работы в этом тресте мне удалось сначала понять самому, а потом и внедрить в практику правило, согласно которому юрисконсульт наравне с руководителями отделов и подразделений треста приглашался Управляющим на все оперативные совещания. Вскоре всем стало понятно, что предупредить ошибку, как правило, юристу легче и проще, чем её исправлять или устранять Значительный удельный вес в работе юрисконсульта занимает т. н. претензионная работа, участие в разрешении арбитражных споров между контрагентами в хозяйственной деятельности. Арбитражный процесс не очень существенно отличается от судебного. Главное отличие состоит в том, что он не столь регламентирован. Поэтому научиться участвовать в рассмотрении и разрешении хозяйственных споров мне оказалось достаточно
просто. Важное место в этой работе занимает контроль за исполнением договорных обязательств. Внутри треста арбитраж между его подразделениями от имени Управляющего осуществлял единолично юрисконсульт.
Но в целом работа юрисконсульта представлялась мне достаточно однообразной, да и мало оплачиваемой. Нужно было думать о чём-то другом. О чём? Впереди маячила адвокатура. Поскольку она не входила в мои первоначальные приоритеты, я о ней и не думал, хотя, как я написал выше, я ещё в 1952-ом году послал заявление в Президиум Ленинградской областной Коллегии Адвокатов (ЛОКА). И вот совпало так, что к 1956-му году в Коллегии вспомнили обо мне. Дело в том, что в
Коллегию собирались принимать зятя главного бухгалтера Коллегии, который закончил милицейское юридическое училище и не обладал глубокими знаниями права. Ему нужен был напарник, коллега, способный на первых порах стать его наставником. Меня пригласили в Президиум и провели длительную беседу, в ходе которой решили, что я подходящий для этого субъект. И нас обоих на ближайшем заседании Президиума Коллегии приняли в адвокаты, направив на работу в юрконсультацию Подпорожского района Ленинградской области. Начались будни трудной, нервной адвокатской работы.
Здесь мне хочется перед тем, как перейти к конкретике, поделиться только двумя своими соображениями, имеющими отношение и к нынешней адвокатуре. Первое.
По некоторым категориям уголовных дел (госизмена, шпионаж, терроризм и т. п.) подозреваемый не может сам выбрать себе адвоката. Министерство (Комитет) Госбезопасности по согласованию с Президиумами Коллегий определяют группу адвокатов, допускаемых к защите по этим делам. Вместо предоставления допуска выбранному подзащитным адвокату ему навязывается “специальный” адвокат.
По моему мнению, такая защита может оказаться, и оказывалась, далёкой от реальной реализации права на защиту и права на выбор адвоката. Второе. Как определяется размер оплаты работы адвоката? Уставы адвокатских коллегий связывают размер гонорара со сложностью дела, определяемой составом преступления (статьёй уголовного кодекса) и количеством томов в деле. И назначают этот размер не сами адвокаты, к моменту заключения с клиентом соглашения, уже имеющие общее знание особенностей дела, а заведующий консультацией, таких знаний не имеющий. А в случае назначения защитника следователем или судом, размер гонорара определяется судом при вынесении приговора.
Иногда, чтобы не сказать частенько, размер назначенного гонорара совсем не соответствует количеству рабочих часов, затрачиваемых адвокатами на защиту по объёму подготовительной работы. Часто это понимают и клиенты, предлагающие адвокатам дополнительные к внесенным в консультацию суммам деньги. Получение адвокатом таких сумм, называвшихся аббревиатурой МИКСТ (Максимальное Использование Клиента Сверх Таксы) являлось серьёзным дисциплинарным проступком.
Адвокат не имеет права отказаться от исполнения договора на осуществление защиты, но может отказаться заключать такой договор В самом начале адвокатской деятельности мне пришлось принять поручение на защиту человека, обвинявшегося в совершении развратных действий в отношении несовершеннолетнего мальчик. Антипатия к подсудимому, возникшая в моём сознании, не позволила мне осуществить свои обязанности эффективно, и он был приговорён к 5 годам заключения с отбытием в тюрьме. Для тех, кто не знает, скажу, что отбывание наказания в тюрьме является самой тяжёлой формой отбытия наказания.
Правда, по моей кассационной жалобе Судебная Коллегия по уголовным делам Ленинградского Областного Суда изменила приговор и заменила тюрьму как место отбытия наказания на колонию строгого режима. Когда я на следующий день пришёл в следственный изолятор, чтобы сообщить осуждённому решение кассационной инстанции, он так обрадовался, что сказал: “Можно я вас поцелую.“ - “О, нет, не надо”, - ответил я, испытывая к нему чувство брезгливости.
С тех пор я никогда не брался защищать, обвиняемых в изнасиловании несовершеннолетних и в совершении развратных действий в отношении их.
Часть 2
Вскоре меня перевели в Кингисепп, город, расположенный ближе к Ленинграду и почти на границе с Эстонией. По-прежнему нас в консультации оставалось двое - я заведующий и тот же, но уже поднаторевший напарник. Появилась возможность больше бывать дома. Напарника можно было оставлять в консультации одного.
Здесь мне пришлось начинать представлять в суде интересы истцов и ответчиков по гражданским делам и консультировать их по разным аспектам гражданского процесса. В частности, я консультировал группу музыкантов филармонического оркестра, собиравшихся переходить на работу в ансамбль “Виртуозы Москвы“, бороться с исками об изъятии нетрудовых доходов. Круг дел был очень разнообразный. Вскоре я перешёл на работу в Городскую Коллегию, куда я был принят по обмену с пожилым адвокатом, который перед выходом на пенсию надеялся в области больше зарабатывать.
В Городской Коллегии консультации (кажется, их было 18) размещались в каждом районе города, и в каждой консультации трудилось до 30 адвокатов. Сначала я попал в пятую консультацию Кировского района, а потом в семнадцатую в Октябрьском районе города.
В Городской Коллегии мне довелось принять участие в защите по нескольким интересным уголовным делам. Например, ко мне обратился артист и режиссёр Ленинградской эстрады Яша Киперман (называю его, т. к. его профессия будет иметь значение в дальнейшем повествовании) с просьбой принять защиту некоего Спиридона Е., проживающего в Псковской области, в поселении Струги Красные. Этот Спиридон занимался лечением граждан, не имея медицинского образования. Меня такое дело заинтересовало, тем более что со слов Яши, у него лечились не только его супруга (поэтому Яша проявлял инициативу), но и такие известные стране люди, как Борис Штоколов, Георгий Товстоногов, Игорь Горбачёв и другие, не менее популярные личности.
Уголовный закон запрещал людям, не имеющим медицинского образования, заниматься лечением больных. Причём, состав этого преступления был так называемый усечённый, т. е. вне зависимости от результата, последствий лечения, само лечение образует состав законченного преступления. Вместе с тем Яша рассказал, что Спиридон пользуется огромной популярностью, что к нему на приём приезжают огромные массы людей и он никому не отказывает в приёме, что он берёт с пациентов всего по три рубля за приём и лекарства, снабжая их необходимым набором лечебных средств - трав, растворов, мазей.
Получив такую вводную, я попросил Яшу собрать подписи как можно большего числа пациентов Спиридона под составленным мною письмом в адрес суда, защищающее его от сурового наказания, а сам вместе с Яшей поехал в Струги Красные знакомится с подзащитным, находившимся на свободе под подпиской о невыезде.
В селе я увидел, что около дома Спиридона скопилась большая толпа страждущих, примерно с сотню человек с детьми, стариками, калеками и т.д. Некоторые люди приезжали из отдалённых мест на подводах, индивидуальных машинах и общественным транспортом. Из разговоров с ожидающими приёма (многие приехали во второй или третий раз) мы узнали, что ожидать приёма иногда приходится по несколько дней, что квартируют они у колхозников, живущих в близлежащих деревнях, что Спиридон им очень помогает, что, если его будут судить, то народ организует демонстрации в его защиту.
Выяснилось также, что уголовное дело было возбуждено по жалобе местного председателя колхоза, который хотел добиться выселения лекаря с территории колхоза. По мнению председателя, обилие приезжающих разрушает и без того не благоустроенные дороги на территории колхоза, а получаемая колхозниками плата за ночлег по одному рублю с человека представляется им куда более ценной, чем колхозные трудодни.
Поэтому колхозники занимались обслуживанием приезжающих вместо выходов на фермы или в поле, что дезорганизовывало работу колхоза.
Сам Спиридон Е. произвёл на меня двойственное впечатление.
Это был коренастый, среднего телосложения, не улыбчивый человек, не очень опрятно одетый и, вместе с этим, от него исходила какая-то энергия, которая располагала, притягивала к нему. Узнав всё это, я принял решение:
1. В действиях Спиридона Е. нет состава преступления, т к. нет вредных последствий его действий (отсутствует элемент состава преступления - общественная опасность),
2. Рассчитывать на объективность Суда при явной заинтересованности в исходе дела со стороны местных руководителей не приходится.
3. Исходя из вышеизложенного Спиридону, на всякий случай, нужно признать себя частично виновным, а нам, защите, пытаться изъять дело из данного района и передать его в другой район, где влияние местных руководителей может быть минимизировано и где можно будет избежать народных волнений.
Для реализации этого плана защиты, в частности, передачи рассмотрения дела в Народный Суд другого района Псковщины, на что в установленном законом порядке у меня надежд не было, возникла идея привлечь к осуществлению правосудия партию. Но как? Тут помогла находчивость Яши. Он вспомнил, что его хороший приятель артист МХАТа Владлен Давыдов женат на дочери заведующего административным отделом ЦК Савенкова. У Давыдова Яша узнал номер телефона ЦК и позвонил Савенкову, прося назначить время для встречи, т. к. необходимо предотвратить народные волнения в Псковской области.
Савенков, будучи занятым на заседаниях Верховного Совета, депутатом которого он был, перепоручил встречу с нами своему заместителю гражданину Гладышеву. Об этой договорённости Яша сообщил мне по телефону из Москвы, и я тут же выехал в Москву. На следующий день мы, получив пропуска, были у цели, в ЦК. В состоявшейся обстоятельной беседе мы рассказали о создавшейся ситуации и, казалось, убедили Гладышева в целесообразности нашего предложения. Гладышев оказался бывшим Прокурором Псковской области и хорошо помнил Спиридона, поскольку когда-то поддерживал обвинение последнего в мошенничестве. Тогда Спиридон лечил коров и другой скот. В результате нам было обещано, что дело будет взято на контроль, изучена ситуация. В зависимости от результатов будет принято решение.
Какова же была наша радость и удовлетворённость от предпринятого неординарного шага защиты, когда, получив известие об окончании следствия и возможности ознакомиться с материалами следствия, нам - мы со Спиридоном узнали, что дело будет рассматриваться далеко от Стругов Красных. В материалах следствия не было ни одного показания свидетелей и потерпевших о вредности или бесполезности лечения травами у подсудимого. Не появилось их и в судебном заседании.
В итоге Суд приговорил гр-на Спиридона Е к двум годам и шести месяцам лишения свободы с отбыванием в колонии общего режима условно. Оправдательных приговоров и тогда суды почти никогда не выносили. Спиридон из Струг Красных вскоре переселился в посёлок Всеволожская под Ленинградом и, как мне было известно, продолжал свою общественно-полезную работу.
После окончания этого дела мне пришлось защищать уже в Ленинграде бывшего солиста Мариинского театра, лауреата Международного конкурса вокалистов Валерия М. Он вынужден был оставить сцену в расцвете сил и таланта из-за тяжёлой болезни (арахноидит головного мозга). Сначала он тоже лечился у Спиридона, а потом начал практиковать сам. В отличие от Спиридона, он принимал не всех пациентов, а только тех, кому была уверенность помочь, и взимал значительно большие суммы. Среди его пациентов были некоторые представители власть имущих, представители элитарных групп. Этим, возможно, объясняется то, что незадолго до смерти Валерий М. был награждён Орденом “За заслуги перед Отечеством 4-й степени. “Он так же, как и Спиридон Е., был осуждён условно. Но после осуждения он закончил училище медсестёр и стал практиковать на законных основаниях.
Вспоминаются мне два дела об убийствах, защита по которым, как мне думается, может представлять читательский и даже профессиональный интерес. Первое дело по защите Николая Ц.
Фабула дела проста. В селе Рыбацкое под Ленинградом трое рабочих конторы по сплаву леса после работы собрались в квартире Ц. выпить и отметить получку. Результат попойки оказался трагическим. Один из участников, назовём его гражданин С, погиб. Другой - хозяин квартиры - не дошёл до дому, т. к. был арестован. Третий гражданин Г. дал показания о том, что в какой-то момент пьянки Ц. и С. подрались. Из-за чего, Г. не помнит. Он безуспешно пытался разнимать дерущихся.
Допрошенный в качестве подозреваемого Ц. заявил, что признаёт себя виновным, хотя решительно ничего не помнит. Ц. считает, что раз Г. говорит, о нём как об убийце, значит, так оно и было.
С такой мотивировкой признания себя виновным в совершении тяжкого преступления я встретился впервые. Показания Г. при внимательном, скрупулёзном изучении вызвали у меня массу сомнений. Вопреки позиции подсудимого, я занял позицию отрицания вины Ц. в убийстве С. Обычно в адвокатуре, как минимум, не поощряется расхождение позиций защитника и подсудимого.
Такое возможно лишь в случае согласования с подзащитным и, если адвокат выбирает путь ведущий к оправданию или путь смягчения обвинения, применения статьи УК с более мягким наказанием. В судебном следствии мне удалось за счёт чётко построенного допроса Г. показать Суду никчёмность показаний С. Как он разнимал - оттаскивал одного от другого или бил, или связывал руки - не помнил. Был ли в руках Ц. нож, молоток или какой-то другой предмет - не видел. Отчего на нём была порвана рубашка, - не знает. “Может, когда разнимал,
кто-нибудь ухватился.” И такие ответы Г. давал по всем вопросам. Из показаний независимых свидетелей Суд установил, что у Ц. и С. были более тесные дружеские отношения, чем у С. и Г. Отсутствие прямых доказательств, ущербность показаний тоже пьяного Г., скромный, прямой и простецкий характер подсудимого, а также наличие у Г. прямой заинтересованности в оговоре подсудимого (Если не он, то значит сам. Других людей в квартире не было) дало мне основание просить Суд оправдать Ц. “ за недостаточностью доказательств вины“ подсудимого.
Приговор Суда был обвинительный, но условный.
Другое дело, которое хочу обнародовать, - дело об убийстве Миши Б. Это дело отличалось от других дел об убийствах двумя обстоятельствами: необычностью и запутанностью фабулы, обстоятельств дела и линией защиты, в основном сконцентрированной на эмоционально-психологическом состоянии подсудимой. Да и женщин мне приходилось защищать не часто.
Пропал семейный человек, муж, отец, сын. Подозрение пало на Татьяну Р., любовницу пропавшего. Её допросили. Она заявила, что ничего о пропавшем не знает. Произвели обыск у неё в квартире. Никаких следов совершения преступления найдено в результате обыска не было. Следствие по делу было приостановлено.
Через 3 года детишки, гулявшие в лесу с собакой в курортном местечке Бернгардовка под Ленинградом, заметили, что собака катает какой-то шар. Присмотревшись, они поняли, что шар это человеческая голова. Дети побежали к родителям и рассказали им о находке, а те, в свою очередь, позвонили в местную милицию. Милиционеры приехали на место, указанное детьми, и забрали то, что осталось от головы с собой, как вещественное доказательство по возбуждённому по факту обнаружения головы делу. Была назначена антропологическая экспертиза по восстановлению лица по черепу. К этой экспертизе был подключён известный специалист в этой области науки антрополог М. М. Герасимов.
Ему были представлены для сравнения несколько фотографий покойников по разным приостановленным делам. В том числе фотография Миши Б. Результат экспертного заключения был категорично подтверждающим подозрение о том, что это голова Миши Б. Ранее приостановленное следствие было возобновлено. Вновь проведённый в квартире обыск со вскрытием пола дал много новых доказательств: на чёрном полу были обнаружены множественные следы крови и найден топор тоже со следами крови на лезвии и топорище. На первом же допросе Татьяна Р. призналась в совершении в состоянии сильного душевного волнения убийства Миши Б.
Ко мне сын Татьяны Р. обратился уже после того, как суд рассмотрел дело, признал подсудимую виновной в убийстве с особой жестокостью и приговорил к высшей мере наказания - расстрелу. По кассационным жалобам защиты и осуждённой, приговор был отменён и дело направлено на новое рассмотрение со стадии предварительного следствия.
В ходе следствия и суда по первому процессу Татьяна Р., вдова, воспитывавшая и вырастившая сына без мужа, отлично характеризующаяся по работе водителем троллейбуса, не судимая, признала себя виновной в убийстве Миши Б. Она рассказала, что в день убийства Миша Б. пришёл к ней в гости и после застолья с угощением и выпивкой, заявил ей в грубой, оскорбительной форме, что разрывает с нею любовные отношения и пришёл только для того, чтобы в последний раз соединиться.
Когда он уснул, Татьяна Р. поплакав над спящим, погоревав о своей несчастной женской судьбе, взяла топор и ударом по голове убила бывшего уже любовника. Затем, опомнившись, что надо что-то делать с трупом, тем же топором расчленила труп - отрубила голову, разрубила тело по талии на грудную клетку и таз, отрубила руки и ноги. Одежду и грудную клетку наутро сожгла в топке домовой прачечной, тазовую часть и конечности утопила в канале Грибоедова, а голову захоронила в лесу около посёлка Бернгардовка.
При новом рассмотрении дела в суде подсудимая, без согласования со мной, изменила показания, заявив, что, когда они с Мишей трапезничали, явился её давнишний приятель гражданин И., ранее судимый за убийство, рассорился с Мишей и в ходе ссоры убил его. А потом под угрозой убить её и сына заставил помогать ему в расчленении трупа. Вызванный в суд гр-н И. полностью отрицал показания подсудимой. Мне ничего другого не оставалось, как ходатайствовать о направлении дела на доследование для проверки вновь открывшихся обстоятельств. Следствие быстро установило железное алиби гр-на И. и дело было вновь направлено в суд.
При новом судебном следствии защита строилась главным образом на раскрытии перед судом душевного состояния подсудимой. В своей речи я объяснял, что подсудимая, искренне любившая покойного, была ошарашена его намерением разорвать с ней отношения, оскорблена грубостью его действий и выражений, озабочена крушением своих планов и надежд на создание полноценной семьи. Одновременно с тем я постарался снизить негативное восприятие действий подсудимой по сокрытию следов преступления (вынести из квартиры труп она одна была физически не способна), самого способа убийства (мгновенного), который не влёк мучений для потерпевшего.
В итоге защите удалось несколько “разжалобить суд” и Татьяна Р. была осуждена к 10 годам лишения свободы вместо первоначального расстрела.
Случалось мне участвовать и в больших процессах, в частности, по так называемым хозяйственным, экономическим преступлениям. То, что теперь узаконено как предпринимательская деятельность, мелкий или средний бизнес, в 60-80-е годы
прошлого века считалось преступлением. Одним из таких дел было дело Ленинградского военторга. В производственных цехах этого учреждения группа предприимчивых людей организовала выпуск неучтённой продукции, которую сбывала через торговую сеть, а выручку присваивала. Все 18 подсудимых обвинялись в совершении хищения государственной собственности в особо крупном размере. Этот размер был определён на основании выводов судебно-технических и судебно-бухгалтерских экспертиз.
Речь шла о выпуске неучтённой (левой) продукции трикотажным и кожевенно-галантерейном цехами. Расчёт технических экспертиз был прост. Количество сырья (материалов) известно из приходных накладных и счетов за его оплату. А вот расход материала на единицу изделия эксперты определяли по ГОСТам или стандартам аналогичных организаций без учёта условий производства в Военторге. Считая объём левой продукции, эксперты располагали лекала на трикотине или сатине, из которых пошивались панталоны, майки или ночные сорочки,
более экономно, чем рабочие цеха, за счёт чего количество левых, преступных изделий увеличивалось, и, соответственно, увеличивался размер похищенного. Все производственные расчёты, представлявшиеся подсудимыми и защитой как надуманные, отвергались судом, тогда как экспертные расчёты принимались за истину в последней инстанции. Защите, да и подсудимым, было понятно, почему суд так себя ведёт.
По этому делу был вынесен специальный Указ Президиума Верховного Совета СССР (Председатель Президиума Л.И. Брежнев) о придании обратной силы Закону о смертной казни за преступления повышенной общественной опасности. Причём, это было нарушением одного из основополагающих принципов уголовного права о том, что закон, ухудшающий положение граждан, не имеет обратной силы и другого конституционного принципа о равенстве всех граждан перед законом. Указ Президиума позволял суду применить смертную казнь не ко всем обвиняемым по делу, а лишь к 5 человекам - техническому руководителю, начальнику трикотажного цеха, начальнику кожевенно-галантерейного цеха, директору магазина Военторга и шофёру-экспедитору. Последнего защищал я.
Уменьшение размера хищения делало этот Указ никчёмным, чего суд, очевидно, не мог себе позволить, хотя дело слушалось в Судебной Коллегии Верховного Суда РСФСР и, казалось, статусный уровень Судей был достаточно высок, чтобы позволить себе независимость и объективность.
Однако, как обычно, суд переписал в приговор обвинительное заключение, признал всех виновными в объёме предъявленного обвинения и приговорил к длительным срокам лишения свободы, а пятерых, удостоенных внимания Президиума Верховного Совета СССР “смертников”, к смерти.
О том, что этот приговор был, по существу, неправильным и жестоким, а значит противозаконным, свидетельствует тот факт, что он был опротестован Председателем Верховного Суда РСФСР Л.Н.Смирновым, который принял пятерых адвокатов -защитников смертников, обжаловавших ему приговор в порядке надзора. Мне, в частности, Л.Н.Смирнов сказал, что знает куррикулум витэ *** моего подзащитного и что осуждён он необоснованно. Мы ушли из Верховного Суда удовлетворённые проделанной работой. Но каково было наше разочарование, когда, после очередного выступления Н.С. Хрущёва с призывом “Пусть земля горит под ногами расхитителей социалистической собственности, взяточников и хулиганов, “ тот же Верховный Судья Республики отозвал свой протест с рассмотрения на уже назначенном заседании Президиума Верховного Суда. Этот случай является убедительным примером правильных действий защиты, с одной стороны, и, с другой, отсутствием независимого суда ещё в те далёкие годы.
Вспоминается случай, когда, возвращаясь из Ленинградского Областного Суда, после неудачно для меня закончившегося дела в кассационной Коллегии, я встретил на набережной реки Фонтанки двух мэтров Ленинградской Областной Коллегии Адвокатов Д.А.Пуришинского и А.И. Рованского. Они обратили внимание на мой озабоченный и расстроенный вид. Я объяснил им причину и в ответ задал вопрос: “Где вы берёте моральные и душевные силы так много лет работать адвокатами, когда приходится постоянно сталкиваться с беззаконием и непробиваемостью судей“ и они оба мне ответили: “Надо сознавать, что ты сделал всё возможное и необходимое для защиты.“ Тогда появится, мол, удовлетворённость проделанной работой и не будет такого грустного лица у тебя.
Совет мэтров я взял на вооружение, и становилось проще реагировать на неэффективность своих усилий. Однако, иногда, когда мне действительно удавалось реально помочь людям, я радовался тому, что более 50 лет проработал юристом.
Наблюдая теперь издалека за тем, что происходит с законностью и правоприменением в современной России, не могу без горечи и возмущения не отметить, что язвы прошлого продолжают гноиться.
Просто очень болит душа и кипит разум и хочется выразить солидарность с современными российскими защитниками и пожелать им успехов в их трудной, но почётной деятельности.
Мне же, прошедшему путями прокурора, адвоката и юрисконсульта, кажется, что была и остаётся наиболее общественно значимой, разнообразной и интересной работа защитника.
_________
* Полную информацию об этих профессорах читатель может найти в интернете.
** История КПСС. История полит.учений. Научный коммунизм и пр.
*** По-латыни - история жизни.
Добавить комментарий