Пятачок

Они пришли к нам в экспедицию одновременно, по распределению после окончания института: кудрявый веселый мальчуган, за внешность сразу же получивший прозвище Корнет, и чернявый худой паренёк в очках, тоже пытавшийся выглядеть общительным, но у него это не получалось. Более того, эти попытки сыграли с ним неприятную роль. Этот парень, Саша, достал всех, постоянно не к месту цитируя: «Куда идем мы с Пятачком, большой-большой секрет. И не расскажем мы о нём, о нет, о нет, о нет». Должно быть, в этих строчках из детской песни ему виделось нечто скрыто-остроумное. Никто не собирался специально присваивать Саше прозвище, но он сам напросился, и его стали звать Пятачок. 

 Корнет сразу влился в коллектив, его назначили помощником мастера в буровую бригаду и ему это понравилось, он лишь изредка прилетал в поселок с отчетом или на склад. Вечером, как положено, напивался, но ранним утром уже сидел в балке на вертолетной площадке, улыбающийся, ожидающий отправки на буровую. У Корнета была заразительная улыбка, он всем нравился, особенно молоденьким бухгалтершам.

 Пятачка назначили помощником мастера, на другую буровую, но долго он там не проработал.

 Главный инженер геологоразведочного объединения, Борис Иванович Кружаков, любил прилететь зимой в экспедицию, - а их в объединении было восемь, - взять ГТТ и проехаться по буровым. Не затем, чтобы подловить кого-то на пьянстве или еще на каком-нибудь проступке, просто нравилось ему ездить по тундре, он всю жизнь провёл в ней. Вот так неожиданно попал он на буровую, где работал Пятачок. Мастер был в поселке по делам, Саша оставался за старшего. 

 Никого не обнаружив в балке мастера, Борис Иванович отправился на буровую. 

 Шло бурение. Кружаков постоял в насосной, наблюдая за бешеным вращением шкивов насосов, слушая рокот дизелей. Первый помбур, приник ухом к грязевой части насоса, определяя, не моет ли клапан. Дизелист подливал воду в радиатор. Слесарь, насаживал новый поршень на шток. Люди работали, на Бориса Ивановича никто не обращал внимания.

 Кружаков поднялся на мерники и в самом дальнем их конце, возле вибросит, увидел одинокую фигурку человека, который, сняв каску, мечтательно взирал на заснеженный горизонт. Грязновато-белый подшлемник неряшливо сидел на его голове, сбившись на сторону. Этот человек показался главному инженеру чуждым напряженному производственному процессу. Борис Иванович подошел и спросил его:

– Чем занимаетесь?

 Ему хотелось узнать, с какой целью этот человек оказался на буровой, может быть, это журналист местной газеты?

 Саша рассеянно взглянул на Кружакова, не имея понятия, кто перед ним.

– Так. Думаю.

– Интересно, о чем? 

– Считаю, сколько дней до конца вахты осталось.

 Фраза сопровождалась вздохом.

– Ну, и сколько?

– Восемь, считая сегодняшний.

– Надоело?

– Ага.

 Борис Иванович не знал в своей жизни ничего интереснее бурения, то, что на буровой может быть скучно, ему никогда не приходило в голову. 

– Вы кем тут работаете?

– Помощником бурового мастера.

– А где буровой мастер?

– В поселок улетел.

– Значит, вы здесь сейчас самый главный?

– Получается так.

– Ясно. У вас идет процесс бурения, какова плотность бурового раствора?

– Я не помню, надо у лаборантки спросить. А вы кто?

– Кружаков.

 Пятачок не знал фамилии главного инженера объединения, поэтому никакого впечатления она на него не произвела. Он спросил:

– Обещали инженера по растворам прислать, так это вы, наверное?

– Нет, я не инженер по растворам, – ответил Кружаков, вернулся к ожидавшему его вездеходу и уехал с буровой.

 На следующий день, первым вертолетом, на буровую вернулся мастер, он сказал Пятачку:

– Бегом собирайся и лети на базу, вертолет ждет.

 Саша с тревогой спросил:

– А что случилось? 

 Мастер не захотел объяснять, лишь устало взглянул на него:

– Лети, там тебе всё скажут.

 В конторе экспедиции Саше объяснили, кого он принял за инженера по растворам, и перевели инженером на трубную базу. 

 Саша стал приходить вечерами в мою тесную комнатку, где вдвоем едва можно было развернуться, он приносил водку, мы пили ее, закусывая оленьей тушенкой и замерзшим в сетке за окном свиным салом. Мы разговаривали. Вернее, говорил Саша, а я слушал о его тревогах и переживаниях, прерываясь только затем, чтобы налить водку в стаканы или нарезать хлеба острым ножом с наборной ручкой. Такие ножи делались в ремонтном цехе, который я возглавлял, в больших количествах, особенно хорошо они получались из клапанов и рессор. 

 Глаза Саши, темно-карие до черноты, таили обиду, весь он был погружен в свои переживания: жизнь не складывалась. Нигде так не хочется распахнуть душу ближнему, как в заснеженном заполярном поселке, когда ты три месяца не был дома. 

 Саша женился ещё в институте, на пятом курсе, он долго добивался от своей девушки согласия, но всё же добился. Он доставал фотографию жены, показывал мне и спрашивал:

– Правда, красивая? 

 Я соглашался с ним, хотя что-то красивое в лице его жены найти было трудно: длинный нос; близко посаженные, маленькие хитроватые глаза, впалые щёки, нелепая прическа – башней, выпущенные вдоль щёк кудрявые пейсики. Чем-то похожа на Буратино. Не всем же быть красивыми, возможно, она человек хороший.

 Саша делился тревогами: как же так: он приезжает с Севера, давно не был дома, соскучился, а она ложится с ним нехотя, словно выполняя неприятную обязанность. Это очень странно, она молодая, ей должно всё время хотеться, может быть, у неё есть мужчина и с ним она совсем другая в постели? 

 Саше хотелось сочувствия. Я не знал, чем его успокоить, говорил всякую чепуху о том, что разность темпераментов с возрастом выравнивается, что надо родить ребенка и тогда всё переменится. Успокаивать другого человека намного легче, чем самого себя. 

 Эти беседы мне порядком надоели. 

 Непосредственным руководителем Саши на трубной базе был Петр Николаевич Михайленко. С виду – вполне обычный человек, но ему были свойственны странны, необъяснимые поступки. 

 Раньше он жил где-то на Дальнем Востоке, то ли во Владивостоке, то ли в Находке; работал в порту на серьезной должности, имел семью и двоих детей. Никаких причин для перемен в жизни не было. Но однажды вечером он не вернулся с работы домой. Жена обзвонила всех знакомых, а утром обнаружила в почтовом ящике записку: «Мне тут скучно и неинтересно, я уезжаю». 

 Он оказался в городе Бухаре, где опять женился, родил сына, успешно трудился, и начальство было им довольно, но через три года Петр Николаевич вновь исчез - и вынырнул в нашем поселке, в геологоразведочной экспедиции, где его поставили руководить трубной базой. В экспедиции знали об особенностях характера Михайленко, но не придавали им большого значения, на Севере трудно чем-то удивить, здесь встречаются кадры и не с такими причудами.

 В работе это был чрезвычайно аккуратный человек, документация по трубам велась тщательно, всё было посчитано, записано, проверено и перепроверено. В отправке и приемке труб исключалась какая-либо путаница. Он не ленился регулярно летать на буровые и делать сверку документации с мастерами. У него всё всегда сходилось по количеству труб, по их метражу и по маркам сталей. Главный инженер Костюнин был чрезвычайно доволен Михайленко, такой скрупулезности и ответственности в работе ему встречать ещё не приходилось. 

 Сашу Петр Николаевич принял как родного сына, быстро ввел в курс дела, чересчур работой не загружал, берёг. Саша под надежной опекой расслабился, во всём полагаясь на шефа. Привычка к безответственности опасна, за нее приходится когда-то расплачиваться, но Саша об этом не думал, он стремился жить проще, решать проблемы по мере их поступления. Он приходил в кабинет, который они занимали вдвоем с Михайленко, выполнял всё, что говорил руководитель, не вникая чересчур в подробности, и считал, что так оно и должно быть. Вечером - отправлялся ко мне в гости, и я, вместо того, чтобы почитать перед сном хорошую книгу или пораньше лечь спать, выслушивал бесконечные Сашины жалобы на северную тоску и трудную семейную жизнь. 

 Так продолжалось года полтора, потом, как и можно было предположить, Михайленко исчез. Саше позвонил начальник экспедиции Коновалов и сказал, чтобы он принимал дела по трубной базе.

 Саша растерялся, запаниковал, он с ужасом глядел на горы труб, лежащих под двумя мостовыми кранами. Саша слишком привык к тому, что все решения принимает Михайленко, работать самостоятельно он не умел. 

 Ему позвонили из бухгалтерии, сказали, что нужно срочно подписать договор о материальной ответственности, и это окончательно добило его. Саша не сомневался, что у Михайленко всё в порядке, недостачи нет, но боялся, что недостача в скором времени появится, но уже у него. 

 Трубная база примыкала к ремонтному цеху, Саша пришел ко мне в кабинет с трагическим выражением лица. Я сначала не понял, что же страшного случилось в его жизни, почему исчезновение шефа выглядит катастрофой. 

– Ты теперь начальник трубной базы, – втолковывал я ему, – денег больше, и, как ни говори, карьерный рост.

– Не нужен мне этот рост, – с надрывом произнес Саша, – знаешь, сколько эти трубы стоят? Чего-нибудь не учту, потом десять лет не рассчитаюсь. 

– А ты учитывай. 

 Но Саше мои советы были неинтересны, он мечтал о тихой, безответственной работе, то, что такой работы не существует, он не понимал.

 Ритмичная трудовая деятельность, привычная при Михайленко, нарушилась, водители, возившие трубы на грузовую вертолетную площадку, почувствовав в Саше слабину, грубили ему, старались брать из карманов под мостовым краном те трубы, которые было удобнее взять, а не те, которые показывал Саша. Накладные приходилось по несколько раз переписывать, на Сашу больно было смотреть. Нервничая, он путал номера буровых, в результате трубы доставлялись вертолетами не туда, куда следовало, и не в тех количествах, которое требовалось. Один скандал следовал за другим. 

 Буровые мастера пожаловались Коновалову, тот вызвал Сашу и спросил:

– Тебя в институте считать не выучили, что ли? Узелки завязывай на веревке или счетные палочки купи. 

 Неизвестно, последовал ли Саша совету начальника экспедиции, скорее всего, не успел, потому что его перевели с трубной базы в распоряжение Владимира Ивановича Вяльцева, который занимался приемом и отпуском дизтоплива для буровых и керосина для вертолетов.

 На берегу реки стояло несколько рулонных емкостей, окрашенных в серебристый цвет. В них принималось по навигации дизтопливо и керосин. Потом керосин отвозили на вертолетную площадку и сливали в заправочную емкость, а дизтопливом наполняли двух- и пятикубовые емкости - готовили подвески под МИ-8 и МИ-6.

 Владимир Иванович Вяльцев был высок ростом и мощен телосложением, седая грива волос выглядела на его крупной голове короной. Он отличался взрывным характером, особенно, когда был уверен в своей правоте, а в своей правоте он был уверен всегда. 

 Самый сложный период в его работе бывал весной, когда начиналась навигация и нужно было принимать доставляемые речными судами дизельное и вертолетное топливо. Суда зачастую прибывали ночью, стоянка в ожидании выгрузки стоила больших денег, и Вяльцеву в это время было не до сна. Особенное беспокойство доставлял учет принимаемого груза. Дизельное топливо – ходовой товар, случится недостача, попробуй, докажи, что ты честный и не продал его на сторону. В честности Вяльцева никто не сомневался, но ее нужно было подтверждать каждой весной, и он ее подтверждал.

 Вяльцев жил не в поселке, он построил себе небольшой домик на берегу реки, в гости к себе никого не зазывал, но гостей любил. Я частенько бывал у него, иногда даже оставался ночевать прямо на медвежьей шкуре, расстеленной на полу. У Вяльцева была собака – старая овчарка по имени Лайма, умная и преданная хозяину. Он и собака – вот такая была его семья. На Большой Земле он жилья не имел, всё оставил жене после развода. С женой он прожил тридцать лет, но однажды вдруг приревновал ее. В поселке все хорошо знали эту добрую, домовитую женщину, обвинить ее в измене казалось невозможным. Но переубедить Вяльцева не удалось, он расстался с женой, она уехала, а он остался в поселке с Лаймой.

 Вот к такому человеку попал в подчинение Саша - Пятачок.

 Характер взаимоотношений между Вяльцевым и его подчиненными не предполагал обсуждений или разъяснений. Отдавались приказы, которые нужно было исполнять с максимальным рвением. 

 Приход Саши на новую должность совпал с началом весенней навигации, в этот период Вяльцев сам работал сутками и заставлял так же работать других. Саша ходил вслед за Вяльцевым бледной тенью, стоило тому сделать требовательное движение головой, как помощник вмиг оказывался перед его глазами, готовый на подвиг. Владимир Иванович никогда не кричал, если был недоволен, лишь глядел выпуклыми, яростными глазами и этого было достаточно. По крайней мере, для Саши.

 Перекачка продукции с судов в рулонные емкости производилась через трубопроводы ПМТ*, которые собирались на хомутах. Саше при перекачке надлежало беспрерывно ходить возле линий и фиксировать утечки, если они вдруг появлялись, и он ходил взад-вперед, от причала до резервуаров для хранения продукции, как заведенный. 

 Весенняя навигация вымотала его настолько, что он перестал приходить ко мне в гости, я встретил его как-то в столовой, и он признался, что собирался увольняться в связи с болезнью. Не знаю, болел Саша или нет, но он действительно сдал: похудел, глаза ввалились от постоянного недосыпания. Мне было его жаль. Быть может, это состояние и привело его к серьезной ошибке в работе.

 Навигация подходила к концу, река стала заметно мелеть перед летом, обнажая узкие песчаные плёсы, осталось принять последние два или три судна с дизтопливом. Суда прибыли, как обычно, ночью. Долго не ладилось с запуском насосов, они «прохватывали» воздух и не могли развить необходимое давление, чтобы поднять поток жидкости на крутой речной берег. Вяльцев испепелял страшным взглядом рабочих, а с ними и Сашу, который стоял и переживал за успех дела. Лишь к утру удалость выявить протертость в шланге и этот шланг заменить. 

 Качать начали в пятом часу, Саша отправился по линии контролировать утечки. Он не обратил внимания на то, что одно из соединений ПМТ оказалось в маленьком озерце среди низкорослого ельника, трубы прогнулись в месте соединения, именно там образовалась утечка, но под водой она была не заметна, определить ее можно было разве что по радужным разводам на воде. Утомленный до изнеможения, Саша никаких разводов не заметил. 

 Озерцо располагалось в небольшой низине, которая стала постепенно наполняться дизельным топливом. Когда Вяльцев решил лично проверить состояние герметичности трубопровода, было уже поздно. Озеро воняло на всю округу, подогнать вакуумную машину и отсосать из него дизельное топливо, смешанное с водой, было невозможно из-за пересеченного рельефа местности. Вяльцеву пришлось пойти к Коновалову и повиниться. Ответственность за происшедшее он взял на себя, но участь Саши-Пятачка была решена.

 Отлично помню производственное совещание, на котором обсуждалась дальнейшая Сашина судьба. Закончив с текущими вопросами, Коновалов, вытирая носовым платком вспотевший в душном кабинете лоб, усталым голосом сказал руководителям подразделений экспедиции:

- У нас есть молодой специалист, Саша Глушков, вы его, надеюсь, знаете. Он опять остался без работы, у кого-то есть возможность взять его к себе?

 Руководители подразделений переглянулись, улыбнулись друг другу и отрицательно покачали головами: Пятачок никому не был нужен. У меня в цехе собирался уволиться мастер, я бы мог пристроить Сашу. Я понимал: возьму к себе этого несчастного человека, буду выглядеть благородным спасителем, а он что-нибудь сотворит и отдуваться придётся мне. 

 Коновалов озадаченно подергал себя за ухо:

– Так что же мне с ним делать? 

 Нависла напряженная тишина, как вдруг Анатолий Григорьевич Быстрицкий, заместитель главного инженера по технике безопасности, сказал:

– У меня, кажется, есть вакансия инженера, надо в отделе кадров уточнить, может быть, эту должность сократили.

 Коновалов немедленно позвонил начальнику отдела кадров: вакансия была, Саше повезло.

 Потом неприятные события стали происходить уже в моей жизни. Я повздорил с главным механиком экспедиции, человеком не только чрезмерно требовательным, но и вздорным. Ему нравилось особое подобострастие, на которое я был не способен. Не дожидаясь, пока наш конфликт достигнет наивысшей точки, я перешел на буровую дизелистом, целый год работал вахтовым методом, месяц через месяц, и в поселке почти не появлялся. Потом главный механик поссорился с Коноваловым, уволился, и меня вернули на прежнее место работы – начальником ремонтного цеха.

 За это время случилось событие, на которое я не сразу обратил внимание: заместитель главного инженера по технике безопасности Быстрицкий ушел на пенсию, и Сашу назначили на его место. Таким образом, он занял в экспедиции видную должность.

 Когда мне сообщили об этом, я немного удивился, но не задумался о последствиях этого назначения. Мне казалось, что человек, имеющий прозвище Пятачок, стать другим не сможет.

 Когда я, после возвращения на прежнюю должность, обходил кабинеты в конторе и со всеми здоровался, то обратил внимание на то, что Саша изменился внешне. Другие очки – с большими стеклами в модной оправе; костюм, галстук, прическа – всё иное. Мне вдруг подумалось: такой человек едва ли придет ко мне в комнату, чтобы жаловаться на несчастную личную жизнь. Разговаривать с Сашей было некогда, я спешил, да он и не был настроен на разговор, вежливая, уклончивая улыбка была на его губах.

 Конечно, я был рад, что вернулся. Не потому, что мне было унизительно работать дизелистом, мне это даже нравилось, но во мне успела укорениться привычка руководить людьми, переломить себя, стать по-настоящему рабочим, было уже невозможно. Я знал людей, которые, перейдя в рабочие, не хотели вернуться назад в руководящий состав, но мне хотелось вернуться.

 Я опять стал жить в своей маленькой комнатке. Ничего будто бы и не изменилось, не было этого года среди ревущих дизелей, не было ночных вахт, когда особенно сильно хочется спать между тремя и пятью часами. 

 Что касается Саши, то я заметил странность: он здоровался со мной мимоходом - пара междометий и разошлись, словно год назад мы не были близкими друзьями. Это было для меня удивительно, но я решил не спешить с выводами, всё должно было само собой разрешиться. И я не ошибся. 

 Однажды утром, запоздав в цех из-за совещания у начальника экспедиции, я обнаружил в своем кабинете Сашу, он что-то писал в журнале по технике безопасности. Чувствуя некоторое сомнение, я не знал, как к нему обратиться, и выбрал прежний, дружески-иронический тон, к которому привык.

– Что это ты там за любовные письма мне пишешь? Лучше бы словами сказал.

 Саша не ответил, завершая свой труд. Он закрыл журнал, слегка пригладил его ладонью и сказал:

– Здесь предписания по цеху, касательно нарушений техники безопасности. Сроки их выполнения попрошу не нарушать.

 Прежний заместитель главного инженера по технике безопасности Быстрицкий – деликатный, с хорошим чувством юмора, человек, тоже писал мне предписания, но мы с ним обсуждали их тут же, в шутливой форме, поэтому никаких предупреждений по поводу сроков их исполнения не возникало.

 Мне следовало понять по сдержанному тону, что прежнего Саши нет, что этот высокомерный молодой человек больше не станет делиться со мной подозрениями по поводу измены жены. Но я не сразу это понял.

– Почему не заходишь? – спросил я. – Водки выпьем, как раньше.

– Некогда, - ответил Саша, - работы много.

– А в семье как? Всё наладилось?

– Да, всё нормально. Спасибо.

 Было видно, что никакого удовольствия Саше этот разговор не доставляет. Позже я узнал, что Саша с женой развелся. 

 Мне хотелось обсудить то, что он написал, я взял журнал, открыл его и попытался задавать вопросы, но Саша сделал отрицательный жест рукой:

– Нет-нет, сейчас мне некогда, я пришлю человека, он вам всё объяснит.

 То, что Саша категорически уклонился от общения, а тем более то, что он назвал своего подчиненного «человеком», возмутило меня до крайности.

– Какой из тебя большой начальник образовался, на сраной козе не подъедешь. Ты теперь не Пятачок, а целый Пятак, а то и рубль!

 Не надо было этого говорить, ведь Саша не совершил ничего выходящего за рамки нормального общения, ну, написал мне что-то там в журнале, так ведь это его работа. Не захотел общаться со мной в прежнем, дружеском тоне? Но разве я вправе требовать от него этого? Зачем наживать себе врага, не лучше ли воспринимать человека таким, каким он стал?

 Но эти здравые размышления отчего-то мне не нравились. 

 Саша не ответил на оскорбление, он уже научился быть сдержанным:

– Будьте добры, не нарушайте сроков исполнения предписаний, – повторил он, и я понял, что без последствий моя грубость не останется.