Смерть самурая. Самураи - торжественный обряд самоубийства —2

Опубликовано: 6 февраля 2004 г.
Рубрики:

Все справки об истории Японии начинают ее с каких-то баснословных времен каменного века (40000-13000 лет назад), который также называют “периодом Ивадзюку” (по месторасположению первой открытой палеолитической стоянки). Памятники палеолита, открытые только в послевоенное время, не слишком многочисленны, а их атрибуция вызывает много вопросов. Справочник говорит: “Хозяйственными занятиями населения, антропологический состав которого неясен, были охота и собирательство”.

Видите? — “антропологический состав которого неясен”. Хотя что же тут неясного — это еще вовсе не были японцы, а были далекие предки волосатых айнов, коренного населения Японии (что-то вроде коренного населения Америки — индейцев). Но то еще не была Япония.

Собственно историческую Японию тоже начинают смутно — с мифического императора (тэнно) Дзимму, непосредственного потомка богини солнца Аматэрасу. То есть — как бы ее сына. Относят это происшествие согласно японской легенде к 660 г. до н. э. Что тоже никак не может быть признано научной датировкой. Тем не менее, так как в Японии ни разу не прерывалась императорская династия (какой контраст с Китаем, где таких смен в результате гражданских войн или дворцовых переворотов было около 25!), то отсчет императорских поколений ведется именно от этого мифического Дзимму, и нынешний император Японии Акихито — 125-й по счету от “основоположника”.

Кстати, давайте прикинем, сколько лет назад жил этот основоположник, полагая на императорское правление в среднем 25 лет. 125 x 25 = 3125. Хмм... Это даже еще дальше (на полтысячи лет), чем 660 год до нашей эры. Стало быть, нечего императорам было править по 25 лет. Хватит и 21 (в среднем) с небольшим года. Впрочем, историки полагают, что государство в Японии начало образовываться не ранее третьего века нашей эры, так что беспокоиться о малой продолжительности императорских правлений не стоит. Это и понятно. Ведь современные японцы — это китайцы, или корейцы, или пришли с территории Алтая — дело темное, перебравшиеся на острова и потеснившие (с некоторым истреблением) коренное айнское население.

За китайское происхождение японцев говорит не только антропологическое сходство, но и одинаковая иероглифика, которая до сих пор позволяет японцам читать китайские книги-газеты, а китайцам — японские (если не учитывать значительную реформу японской иероглифики, сводящуюся к упрощению этой китайской грамоты). Однако тут везде есть домыслы — я в источниках не увидел однозначного раскрытия тайны происхождения японцев.

Зато сам китайский язык (если нынешние японцы и вправду потомки китайцев) изменился до неузнаваемости. Каким-то образом бывшие китайцы, а ныне японцы в своем говорении утратили звук “Л” — один из самых распространенных и любимых в китайском языке (хань). Так что слово “любовь” у них превратилось в “рюбовь”, “Ленин” — в “Ренин”, а Клинтон с Левински — в Кринтона с Ревински. Полная конспирация.

Самое колоритное в японской истории — это, конечно, сословие самураев, а у них — торжественный обряд самоубийства — харакири.

В дословном переводе харакири означает “резать живот” (от “хара” — живот и “киру” — резать). Однако слово “хара”, пишет японист Александр Борисович Спеваковский, — имеет и скрытый смысл. Понятию “хара”, в японском языке соответствует не только слово “живот”, но также “душа”, “намерения”, “тайные мысли” с тем же написанием иероглифа. Так сказать, раскрывая свой живот, самурай демонстрировал всем чистоту своих помыслов и честность намерений. Но харакири — это термин для экспорта. Для внутреннего же потребления чаще применялось слово “сэппуку”, который означает примерно тоже самое и является синонимом харакири.

Разрезание живота требовало от воина мужества и выдержки, так как брюшная полость — из наиболее чувствительных мест тела человека, средоточие многих нервных окончаний. Именно поэтому самураи, считающие себя самыми смелыми, хладнокровными и волевыми людьми в Японии, отдавали предпочтение мучительному способу смерти. Разрезали живот обычно малым стальным самурайским мечом, но особо доблестные делали это бамбуковым, ибо тогда перерезание брюшины, печени, кишок и прочей требухи было гораздо болезненнее, а самурай становился еще доблестнее.

Очень важно было, чтобы длина меча оказалась не маленькой, но и не слишком большой, иначе бы он мог зацепить позвоночник, что привело бы к параличу и прервало бы харакири на самом интересном месте. А место это таково: как только самурай воткнет меч, а потом в положении сидя сделает два длинных разреза (схем было много — под прямым углом, крест накрест и пр.) и отрежет себе тем самым всякую возможность возвращения в жизнь (выжить после такое процедуры было бы невозможно даже при всех достижениях современной медицины), он перерезал себе горло, дабы быстрее прекратить мучения.

Но наиболее красиво и торжественно бывало, когда голову ему отсекал ассистент, доверенное лицо — кайсяку (это мог быть друг “харакирщика”), причем именно в момент, предшествующий потере сознания и так, что бы голова не покатилась, а осталась тут же. Особым шиком считалось, если голова оставалась соединенной с туловищем тоненькой полоской кожи. После этого кайсяку отрезал перемычку и всем показывал голову — в знак того, что обряд совершен точно по канону бусидо и самурай еще раз доказал себе, своим близким, всему сословию и всему миру превосходство японского благородного духа.

 

Напомню: “Бусидо”, первоначально трактовавшийся как “путь коня и лука”, впоследствии стал означать “путь самурая, воина” (“буси” — воин, самурай; “до” — путь, учение, способ, средство). Кроме того, слово “до” переводится ещё и как “долг”, “мораль”, что имеет соответствие с классической философской традицией Китая, где понятие “путь” является некой этической нормой (дао-дэ).

Согласно философии дзен буддизма, в качестве основного, центрального жизненного пункта, и тем самым местопребывания жизни рассматривалось не сердце, а брюшная полость. В соответствии с этим японцы выдвинули тезис, что жизненные силы, расположенные в животе и занимающие как бы срединное положение по отношению ко всему телу, способствуют якобы более уравненному и гармоничному развитию азиата, нежели европейца, основным жизненным центром которого является сердце.

Но еще до всякой философии, когда переселенцы с материка теснили айнов в северных районах Японии, они увидели этот обряд (пере), носящий ритуальный характер, у самих айнов. У айнов он имел истоком жертвоприношение духам, которым нужно было показать открытость души (живота), поэтому добровольцам (а потом — и не добровольцам) вскрывали живот и бросали их в таком виде в воду. Духи были очень довольны, жертвы — гораздо меньше.

У самураев обряд харакири появился и стал обычаем где-то в IX веке, но широкое распространение, как способ смыть позор от совершения недостойного самурая поступка (например, — не пришел во время в назначенное место — независимо от причин, или обнажил меч в доме своего господина), или подозрения в чем-то недостойном, или с целью доказать преданность своему господину, сюзерену после его смерти (после смерти дайме — “большое имя” — название крупного японского феодала), или по приговору старшего (или семейного совета), или, наконец, в качестве наказания, приобрел только в конце XII века.

Да, любопытный народ эти самураи.

Слово “самурай” (“сабурай”), образовано от глагола старояпонского языка “сабурахи”, имеет в японском словаре древнего языка следующее толкование: “служить великому человеку, человеку высшего сословия”; “служить хозяину, защищать хозяина”. Для графического обозначения этого слова японцы воспользовались китайским иероглифом, который читается как “дзи”. Разложение этого иероглифа на составные говорит о вероятном применении этого знака вначале для обозначения людей, охранявших буддийские храмы и служащих при них.

В лингвистическом плане глагол “сабурахи” (“сабурау”) — наблюдать за поместьем феодала. Следовательно, самураем называли в Японии слугу знатного лица, слугу феодала, служащего его интересам, охраняющего его поместье, имущество и его самого.

Кроме указанного обозначения, понятие “воин”, “боец”, “дружинник” показывалось в японском языке еще иероглифами, читавшимися “буси” (или просто “Си”), которые были также взяты из китайской письменности (ву и ши).

Начало становления сословия самураев — мелкопоместного военно-служилого дворянства Японии — можно отнести к относительно позднему времени — VII-VIII вв. До этого времени Япония представляла собой конгломерат из воюющих друг с другом глав родо-племенной знати, в основном двух домов Сумэраги и Накамоти. Наконец, род Накамоти победил, и его глава Нака-но Оэ возвел в 645 году своего императора, по мифологическому отсчету — аж 36-го, по имени Котоку, который уже официально исторически принял титул тэнно. Вот он и был, судя по всему, реально первым императором. Титула тэнно (“небесный государь” — калька с китайского) японским императорам оказалось мало, и вскоре появился еще один — хорошо нам знакомый термин — микадо (“величественные врата”), более применяемый за границей, чем в самой Японии.

Веселая междоусобица явно мешала возникновению государства. Поэтому тэнно Котоку произвел реформы, получившие названия реформы Тайка — это девиз правления Котоку, означает “Великая перемена”, и это имя (Тайка) императора Котоку вошло в историю, точно также как и в Китае, где императора называли по имени девиза, а не по его действительному имени.

Суть реформ была проста: ликвидировать звания родо-племенной знати, и, что гораздо важнее, упразднить их право на владение землей. Заодно и у крестьянских общин тоже забрали землю. Она вся стала считаться принадлежащей государству, или, что тоже самое, императору (точное заимствование из Китая эпохи Тан).

Император же снова выдавал земли крестьянам во временное пользование (взамен они платили подати и выставляли от каждых 50 дворов по одному солдату в армию). Земля выдавалась от имени императора и знати — либо за исполнение должностей, либо жалованные за особые заслуги, часто пожизненно, что с течением короткого времени перестало отличаться от их полной собственности. Землю давали или жаловали вместе с крестьянами (донин), которым запрещалось покидать место их проживания. Получился почти что классический феодализм. Но с японским колоритом, который заключался в том, что новоявленные феодалы продолжали под шумок враждовать между собой, а по дороге грабить крестьян своих родовых врагов. И своих — тоже. Впрочем, в этом особого колорита как раз не было. Он начался чуть позже, как следствие этих грабежей крестьян.

В VII веке и позже в Японии получилось нечто очень похожее на Россию спустя 1000 лет — конца XVI и начала XVII веков. Крестьяне побежали. Но если в России они могли побежать далеко — на Дон, на Кубань, на Яик и там создавать свое псевдогосударство казаков, живущее набегами на купеческие персидские, а то и на свои караваны, то при малых размерах Японии скрыться от центральной власти, ловящей беглецов, было невозможно.

Потому они и не скрывались. Бродячих японских крестьян стали называть “ронин” или “фуронин” — бродяга или “человек-волна”. Ну и сколько можно бегать перекати-полем без еды? Потому очень быстро ронин стали кучковаться в шайки, которые, в свою очередь, стали грабить поместья (сеэн) владельцев (реси).

Владельцы призывали свои дружины, плюс армию императора для ликвидации шаек людей-волн. Тогда шайки ронин для выживания стали предлагать себя владельцам поместий как вооруженную силу для борьбы с такими же шайками, и для нападения на недругов реси-хозяина. Те стали их принимать — вот так и возникли самые первые самураи, воины-буси. Аналог западноевропейским рыцарям, верой-правдой служившим своим сиятельным сюзеренам-феодалам.

И тут история учинила очередную гримасу: реформы Тайка проводились для ослабления родовых вождей и укрепления власти императора. А получилось следующее: первым набрал больше всех подкреплений в виде бывших шаек, а ныне верных самураев, глава рода Минамото. Правда прошло несколько сотен лет бесконечных междоусобиц рода Минамото с противником — феодальным домом Тайра (нечто очень похожее на клановые войны Дона Корлеоне с другими “семьями” гангстеров). В 1192 году Минамото Еритомо одолел своих врагов и принял титул тайсегун (великий воевода) или проще — сегун (воевода) — ранее этот титул давался императорами своим полководцам. И — закатилась звезда императоров.

Возник первый сегунат, когда власть императора была сугубо номинальной, реально она принадлежала сегуну, он же ее делегировал вниз.

Более того, не раз императоры находились в почетной ссылке и под домашним арестом, что в самых вежливых японских традициях подавалось как особая забота о священной особе тэнно — дабы он не простудился и не огорчился недостойными его картинами окружающего пространства. Но — никогда ни один волос не упал с его головы.

Потом снова разгоралась междоусобица между крупными феодальными домами и в 1338 году власть перехватил род Асикага, а его глава Асикага Такаудзи основал второй сегунат. И — в 1603 году после очередной междоусобной войны глава феодального дома Токугава дайме Токугава Иэясу заломил своих врагов и основал третий сегунат — сегунат Токугава. Он перенес столицу из Киото в Эдо, ставшей позднее Токио.

Этот сегунат правил до так называемой революции Мейдзи (1867-1868). Мейдзи — это девиз правления, оно же тронное имя (как и в Китае), нечто вроде “Блистательное” или “Светлое правление” императора Муцухито, проходившего под лозунгом “Почтения к императору и возвращения ему всех положенных властных полномочий”. Реформа “закрыла” сегунат, отменила сословие самураев и запретила харакири. Но — какое там! И дух бусидо, и харакири продолжали процветать десятки лет и после того. Когда сам Муцихито умер (в 1912г.), то его любимый генерал Ноги вместе со своей женой сделали себе харакири, что прославлялось тогда же в Японии как торжество принципа верности в традиционном самурайском духе. Правда, женское харакири было условным — им позволялось сразу же, не затрагивая живота, перерезать горло мечом, предварительно связав себе ноги (созвучие русского слова “ноги” с японским именем Ноги случайно), дабы упасть в пристойной позе.

А массовое харакири по случаю подписания капитуляции 2 сентября 1945 года! И это несмотря на то, что в документе о капитуляции специально оговаривалась полная личная неприкосновенность божественного микадо Хирохито (отца нынешнего императора Акихито) и право на ношение холодного оружия сдавшимися в плен офицерами.

Несколько тысяч офицеров, солдат и чиновников, а также частных патриотических лиц пришли на площадь перед дворцом императора и стали стрелять сами себе или друг другу (по уговору) в живот — этакий легкий военно-полевой вид харакири. Полицейские только и успевали, что оттаскивать трупы в сторону и складывать их штабелями, очищая поле последней битвы для желающих продемонстрировать высоты самурайского духа и презрения к врагу с его атомной бомбой.

Или вот — случай, проанализированный в превосходной работе Григория Чхартишвили (Бориса Акунина) “Писатель и самоубийство”.

Речь идет об одном из самых известных послевоенных писателей Японии Мисима Юкио. Он был не только писатель, но и представитель японских ультра, нечто вроде нашего Эдички Лимонова, однако у Мисимы слово не расходилось с делом. 25 ноября 1970 г. Мисима с четырьмя своими сообщниками, принадлежавшими к так называемому “Обществу щита”, пошли на крайнюю меру, стремясь поднять солдат токийской базы сил самообороны Итигатани на вооруженное выступление с целью повернуть Японию на путь милитаризации. Проникнув в штаб командующего восточным военным округом генерала Масуда Канэтоси, заговорщики под дулом пистолета заставили его собрать один из полков базы у здания, в котором они находились. После этого Мисима выступил по микрофону перед солдатами с речью, призывавшей к отмене конституции 1946 г. и восстановлению в японцах “национального самурайского духа”. Он говорил: “Мы надеемся, что сегодня именно в “силах самообороны” сохраняется дух истинной Японии, истинных японцев, дух бусидо. Однако... армия лишена своего имени — все это привело к тому, что разлагается дух японцев и падает их мораль”.

Призывы Мисима “погибнуть всем ради пересмотра антинародной конституции” не увенчались успехом. Слушатели остались равнодушными к речи потомка самураев. Одни зевали, другие ругались, посылая Мисиму к “япона мать”. Результатом этой неудачи явилось харакири, произведенное в соответствии с правилами средневековой самурайской этики Мисима и его другом Морита Хиссё. Вслед за Мисима и Морита еще семь человек в Японии последовали их примеру, сделав харакири во имя возрождения великояпонского духа, веры в “чистоту и верность идеала самурая”. Убыль для 120 миллионов японцев не такая уж большая.

Но были во время реформы Мэйдзи и сдвиги. Появилась конституция и парламент (1889). Проявлялась довольно удивительная веротерпимость — уже тогда в Токио действовали два православных храма, в которых позже, во время русско-японской войны 1904-1905 годов проводились молебны за победу русского оружия! Победы не было, но и храмы не закрыли.

Казенный учебник пишет о реформах Мэйдзи так:

Не в силах противостоять нараставшему военно-политическому давлению западных держав, Япония была вынуждена провести широкомасштабные реформы, имевшие своей целью создание современного индустриального государства. Реформы, носившие революционный характер, были облечены в идеологическую оболочку возврата к традиционным ценностям, к правопорядку древности, т.е. “реставрации” власти императора, отодвинутого на второй план при сёгунах. Бурное промышленное развитие, широкое заимствование достижений западной цивилизации, при котором, однако, удалось сохранить национальную идентичность”.

Все правильно, — но звучит скучновато.

Я бы хотел остановиться на некотором парадоксе. Самураи с детства воспитывались в духе верности долгу, бесстрашию, личной храбрости, мужеству, отсутствию страха смерти. Казалось бы, такой армии было бы невозможно противостоять. Казалось бы... А вместо этого японцы, после первого контакта с португальцами (они появились в 1542 — португальские миссионеры принесли в Японию огнестрельное оружие), очень быстро испугались. Несколько десятков лет японцы всячески пытались сдерживать европейскую экспансию — даже и не военную, а только торговую и культурную (например, в 1597 году запретили менять веру и казнили 26 францисканцев в качестве предупреждения), но в 1639 году больше не выдержали христианского напора, всех иностранцев изгнали и объявили полную изоляцию Японии от остального мира. А потом многократно терпели поражения от западных сил (да и от СССР — достаточно вспомнить Хасан и Халкин-Гол), из коих самым сокрушительным было поражение в 1945 году, в том числе и разгром Квантунской армии... А ведь самурайский дух был возрожден в полную меру в императорской армии во второй мировой войне. Всем известны камикадзе — летчики-самоубийцы, которые взлетали на самолетах-бомбах без посадочного шасси и искали ближайший американский авианосец или другой корабль, чтобы хоть не зря тратить дорогое топливо. Камикадзе означает “божественный ветер” — так назвали ураган, который разметал флот внука Чингиз-хана Хубилая (два раза: в 1274 и 1281 гг.), возглавлявшего главную часть монгольской империи — Китай (где была установлена китайская династия Юань), когда он пытался высадиться на Японских островах. Японские самураи, далекие потомки первых китайцев, высадившихся когда-то на островах, не признали родственников и добили уцелевших гостей.

Кроме камикадзе-летчиков, были еще люди-торпеды, люди — минные тральщики, и еще несколько военных специальностей разового героического действия. Когда камикадзе или человек-торпеда неслись к цели в полном отрешении глубокой медитации (это состояние нечто вроде эмпатии, то бишь полного слияния самурая со своим оружием при стрельбе из лука), то зрелище, наверно, было прекрасным. Особенно в момент взрыва. Жаль, никто не видел.

Окончание следует

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
To prevent automated spam submissions leave this field empty.
CAPTCHA
Введите код указанный на картинке в поле расположенное ниже
Image CAPTCHA
Цифры и буквы с картинки