Еще раз о русском театре Беседа с режиссером театра в Монреале Александром Мариным

— Саша, я слышала, вы выпустили в Монреале новый спектакль и он играется на русском языке...

Александр Марин. Фото Павла Антонова

— Да, мы только что выпустили спектакль “Двенадцать (мистерия Серебряного века)”. В его основе известная поэма Блока и произведения других 11 поэтов Серебряного века. Всего получается 12 поэтов.

— Ну да. Поэтов, и очень хороших, тогда было гораздо больше, но мы взяли этот формат, потому что он соответствует библейскому эквиваленту двенадцати пророков-апостолов.

— Они перекликаются, но наша Мистерия не буфф, хотя в ней есть и смешные вещи. Мистерия — тот самый жанр, который появился в эпоху Средневековья.

Первоначально это были представления о жизни святых. Потом этот жанр больше стал связываться с болезнями души, когда дьявол и Бог борются за душу человека.

В мистериях стали появляться черти, дьяволы, нечистая сила. Сформировался странный фарс, происходящий на улицах — он был настоящим университетом для тогдашнего простого человека, зрителя. Это были тяжелые времена для театра. Прошла эпоха Возрождения, позади были расцвет греческого и римского театра, и вот возникла эта, так сказать...

— Да, дыра. Средневековье, когда по сути ничего не было, а была вот эта самая мистерия. И мы сохранили эту форму, в которой сказанное слово рождает новую энергию, производит некую эволюцию в твоем мышлении. Тем более, двенадцать выбранных нами поэтов как раз этим и занимались.

— Да, время катастроф. Оно во многом созвучно нашему. Ведь главное происходит не тогда, когда, скажем, обрушиваются здания в Нью-Йорке. Есть предчувствие катастрофы, ощущение того, что что-то меняется, что должно произойти нечто колоссальное, необратимое, может быть, временно необратимое.

— Мы рассказываем свою историю Христа. Она отличается от школьной трактовки, которую нам пытались преподавать на уроках. Не знаю, было ли это преподаванием...

— Я просто констатирую тот факт, что из школы никогда бы не вынес того понимания поэмы, которое дали мне параллельные уроки литературы с женщиной, по имени Эсфирь Яковлевна. Она открыла мне глаза на Блока.

— Возможно, она и жила в Москве, но я встретился с нею в Воронеже. Была она уже немолодой, влюбленной в шестидесятников, которые тоже, наверное, прошли бы мимо меня, если бы ни она. Именно от нее я услышал тогда стихи Евтушенко:

“Вам, кто руки не подал Блоку,
Вокруг “Двенадцати”, вокруг
Певца...”

Могу прочитать вам эти стихи от начала и до конца.

— Мне было тогда 15 лет.

— Да, от нее. Была эта женщина, думаю, с очень непростой судьбой.

— Я там заканчивал школу.

— Потом в Москве закончил Театральный институт, ГИТИС. Мастерскую Табакова.

— Он и есть на самом деле учитель. И не только для меня.

— Это прямая ветвь. Смешно, конечно, но он любил повторять: “Мой учитель Топорков перенял уроки Станиславского. Я перенял их из рук Топоркова и теперь передаю вам”. Однако то, чем он с нами занимался, что я получил от него, — все это трудно назвать...

— Мастерством актера. Это было передачей определенного отношения к жизни, к событиям. Определенной философией. Он мог быть очень непонятным. Первый год обучения я просто не понимал, что он хочет нам объяснить этими своими притчами, рассказами...

— Да, всегда иносказательно. Или свою жизнь приводил в пример. Тогда казалось — зачем? Но самое главное в нем — он давал место своим ученикам. В нем не было зависти. Он сделал одну простую вещь, согласную со временем: привел во МХАТ молодых актеров и построил тот ТЕАТР, который сейчас существует. Можно спорить: нравится, не нравится... Но это театр своего времени.

— Нет, у меня было переосмысление скорее в другую — положительную — сторону. Когда мы учились, не могу сказать, что он был самым моим любимым. Были Валерий Фокин, Костя Райкин, Авангард Леонтьев. Все они, казалось...

— Не то чтобы... Они разговаривали на другом языке, более понятном. А он был этаким небожителем, достаточно известным уже тогда. Была дистанция; хотя он ее не держал, я ее ощущал. Но чем дальше я рос и развивался, тем больше понимал, что именно он является моим Учителем.

— Мы создали театр на чужом языке и стали интересны местному канадскому зрителю. Это было очень трудно — приехать в чужую страну и добиться, чтобы зритель тебя признал, обычно чуда не происходит...

— Конечно, мы начали получать театральные премии и государственную поддержку. Но дело даже не в том. Главное для жизни театра, чтобы его...

— Да, чтобы его обсуждали. В этом и состоит театральный процесс. Если театр живет в вакууме, нет зрительских откликов, то он как бы исчезает. Роль критика, как ни странно, настоящего хорошего критика, очень важна. Я имею в виду не того критика, который хочет устроить скандал или тебя обругать-похвалить, а того, кто включается в обсуждение поставленных нами проблем.

— Совершенно верно. А что касается русской публики... Для нас было большой неожиданностью то, как она приняла этот спектакль. Мы делали его с очень большим риском. Неожиданно пришло много людей.

— Зал на 450 мест был забит, и реакция людей была настолько неадекватной...

— Нашим ожиданиям. Мы не ожидали такого приема, такого успеха. Не верилось, что публике это может быть интересно, что она откликнется не на какую-нибудь комедию, а на стихи русских поэтов.

— В том-то и дело. И если на это люди ходят, если это их удовлетворяет, значит вот он — их уровень. Куда же тогда соваться с поэзией Серебряного века?

— Оказалось, что на самом деле публике нужно больше, чем просто приятно провести вечер или встретить любимого актера — ей нужно и что-то другое: пища для ума, для души.

— К счастью, есть. Нашим спектаклем заинтересовался фестиваль Blue Metropolis, ежегодно проходящий в Монреале. Нас пригласили принять в нем участие.

— Это всемирно известный литературный фестиваль, он проводится весной, обычно в апреле. Туда приезжают авторы разных стран и континентов. Они читают свои произведения, рассказывают о себе...

— Да. Но в основном устраивают читки. Фестиваль проходит на 5 языках. С нашим участием прибавится еще и русский язык.

— Нет, мы повезем спектакль. На фестивале это будет впервые. К тому же, обычно у них показывают современные произведения, а тут русский Серебряный век.

— Да, один из их очень серьезных спонсоров. Он помогал приехать на фестиваль таким авторам, как Маркес.

— Дэвид Селла. Он русскоговорящий, но родился в Канаде. Его поразил наш спектакль, и он пригласил нас на фестиваль и дал деньги на продолжение работы.

— Это дорогого стоит. И это обнадеживает. Хочется верить, что и для русского слова наступит время. Но для глубокого умного зрителя.

— А зрителя тоже, между прочим, нужно воспитывать...