Галочка

Галочке Рувинской на вид можно было дать не больше тридцати. Максимум – тридцать пять. На самом деле, ей было сорок восемь. Но что такое сорок восемь для рыжеволосой красавицы, когда каждая клетка ее тела была все еще полна женскими, бурлящими желанием соками. И это несмотря на то, что два года назад она потеряла мужа, которого любила больше всех на белом свете. Говорили, что она не берет ничего близко к сердцу. Так это или не так, я не знаю. Кто может влезть человеку в душу? Я знаю только, что люди любят посудачить о тех, кто более красив, богат и удачен, чем они сами.

 Жила Галочка в скромной квартире трехэтажного дома в Элвуде, одном из приморских районов Мельбурна, где все улицы назывались именами знаменитых английских поэтов и писателей. Ее улица, Bуron street, упиралась в канал, медленно волочащий дождевые воды через весь город в океан. Место это было тихое. Редко можно было встретить автомобиль, не говоря уже о пешеходе. Пора было бы Галочке перебраться поближе к местам, где жило много наших эмигрантов, но ей нравилось там. Ей нравилось гулять в одиночестве вдоль канала, где росли ею любимые благородные сосны и было тихо, как в раю. 

 Так она и жила в одиночестве. Даже к своей родной сестре Лике она приезжала только по большим праздникам. Днем вкалывала на швейной фабрике, гладя и упаковывая простыни и наволочки, вечера коротала у телевизора, к которому присобачили специальную антенну для русских программ, а по выходным гуляла вдоль канала до залива и обратно к дому. Однажды старшая сестра Лика после нескольких безуспешных звонков сама заявилась к Галочке. Еще с порога она сказала ей: “Послушай меня, сестричка. Сколько можно грустить и убиваться по Борьке. Да, он был видный мужик. Но его уже не вернешь, а ты себя угробишь зазря. Пора выбросить из головы мысль, что жизнь твоя будет длиться вечно и все хорошее у тебя впереди. Чушь собачья. Надо наслаждаться жизнью сейчас. У меня есть на примете два мужичка. Они тебя на руках будут носить. Поняла меня? Приведи себя в порядок и жди моего звонка.”

 Первый звонок не заставил себя долго ждать. Лика сказала, чтобы завтра ровно в семь вечера Галочка была у нее в доме. За длинным столом, уставленным бутылками, крутился Костя Шматинский, Ликин четвертый муж. Это был великан-еврей, державший три бензоколонки, и был он скорее похож на гангстера, чем на бизнесмена. Он протирал бокалы, сделанные из такого же венецианского стекла, как графинчики, блюда и подвески люстры, напевал шаланды полные кефали и потягивал прямо из графинчика холодное пиво. Лика в это время занималась своим лицом, подкрашивая и маскируя морщины, делая себя моложе на десяток лет. 

 Потенциальный жених был Виля Шрайбер, бывший физик-атомщик, так о нем говорили в Мельбурне. Виле было шестьдесят с хвостиком. Это был облысевший, с животом, свисающим с туго затянутого ремня, высокий грузный мужчина. Он появился с красной розочкой, упакованной в пластиковый мешочек и поцеловал обе Галочкины ручки, чем восхитил Лику. На ухо она сказала Галочке: “Ну, где ты видела в наше время таких кавалеров?” На что Галочка только пожала плечиками и села за стол. Физик-атомщик удивил всех за исключением Галочки, а, когда он придвинулся к ней поближе и сделал комплимент, от него понесло густым запахом дешевого дезодоранта. И это был конец. У Галочки вдруг разболелась голова, и она, извинившись перед всеми, покинула теплую компанию. Потом, оправдываясь перед Ликой, она сказала, что терпеть не может толстячков, от которых попахивает подмышками. Тогда Лика сказала, что у нее на примете есть другой кандидат. Известный скульптор Илюша Ройтманский из Алма-Аты, заслуженный деятель искусств и чего-то еще. Галочка согласилась, но сказала, что это в последний раз она ублажит сестру. Но выдающийся скульптор, который, хотя был высокий и худощавый, тоже не дотягивал до Галочкиных стандартов. “У него липкие руки, будто он окунул их в банку с вишневым вареньем, и холодные узкие губы. Когда он поцеловал меня, я думала, что тут же умру. Я не смогу вынести это. Я лучше удавлюсь, чем лягу с ним спать”. И Галочка решила, что ни один мужчина, даже академик-атомщик Виля Шрайбер или почти Леонардо да Винчи Илюша Ройтманский не годятся в подметки ее покойного мужа Бори. “Все, закрываю эту лавочку навсегда”,- сказала Галочка сестре. 

 Но сестра Лика была старше и более опытна в любовных делах, потому что она легко меняла мужей. Как перчатки, как говорили в старину, и не думала останавливаться. Так вот что Лика сказала: “Не зарекайся, сестричка. В тебе еще бурлит молодая кровь. Ты посмотри внимательно на себя в зеркало. Все на своих местах и еще в очень хорошем состоянии. - Сестры долго смеялись. - Вот ты посмотри сегодня же на себя в зеркало и поймешь, что я права. Окей?” 

 На этот раз Галочка сделала так, как посоветовала сестра. Был прекрасный теплый вечер, когда воздух был напоен густым медовым запахом эвкалипта, а в черном небе светились ярким голубым огнем летние игривые звезды и невозможно было хоть на минуту не быть счастливым. Бывают такие вечера в Мельбурне, и Галочке было хорошо. Когда стемнело, она прошла в ванную комнату, разделась и, оставшись в чем мать родила, подошла к зеркалу. На нее смотрела белолицая, с золотой копной волос и идеальными формами беломраморного тела, моложавая женщина. Между упругими буграми, налитыми густыми соками, на тонкой золотой цепи висел медальон с шестиконечной звездой Давида, подаренный на свадьбу ее покойным мужем. Галочка прижала медальон к губам и сказала: “Прости меня, Боричка. Я – нехорошая. Я очень нехорошая.” 

 Неожиданно тишину исковеркало странное злое шипенье за окном. Когда она подбежала к распахнутому окну, то увидела сидящее на заборе существо, похожее на кенгуру размером в большую крысу. Это был посум, австралийский ночной зверек, проводящий дни обычно на чердаках домов в спячке вперемежку с сексом, а ночами ползущий по уличным электропроводам от одного столба к другому, высматривая на грешной земле, где что-нибудь из съестного плохо лежит. Маленькие круглые глазки посума горели злым огнем, и он шипел, открыв ротик, полный маленьких черных зубчиков. Галочка смотрела на посума, а посум, задрав голову, вперил свои злые глазки прямо в Галочкины глаза. И вдруг неожиданно замолк. “Что ты смотришь так на меня. Никогда не видел хорошенькую женщину?” Посум молчал и продолжал смотреть Галочке в глаза. “Я понимаю тебе хочется хорошенькую молодую самочку. Мне тоже хочется хорошего мужика. Но где его найдешь?” Посум ничего не сказал, повернулся и сгинул в темноте. “Трудно ему, бедняге. Ну а кому легко теперь?” Галочка пожаловалась самой себе на свою неустроенную жизнь, выпила снотворного зелья и пошла спать. 

 На работе Галочка рассказала о своем ночном госте Люсе Огуречной, цыганке- певичке, зацепившейся в Австралии после гастролей. Как многие женщины из ее племени, она считалась докой в разгадывании снов. Тщательно обследовав Галочкину ладонь, Люся сказала, что все идет к лучшему. И что ей видится мужчина, красивый и богатый. Успокоенная Галочка по дороге домой заехала в магазин и, на всякий случай, купила бутылку дорогого вина. “А вдруг сестрица опять будет сватать мне мужчину? Надо же его угостить”, - решила она.

 Вино это стояло нетронутым целый месяц. И чтобы не пропаcть добру, она стала перед обедом выпивать по рюмочке пахнувшего виноградниками Грузии вина. Это было кинзмараули, которое пил сам генералиссимус Сталин. Живя в Союзе, они с покойным мужем бывали в тех местах. Вспомнилось ей старое молодое время, и грусть подползла к ней вместе с темнотой ночи. Потом она читала стихи Лорда Байрона до девяти часов. В это время обычно за окном раздавалось шипение Гришки. Так она назвала своего нового друга посума. Когда Галочка подходила к окну, Гришка замолкал и глядел ей в глаза, но уже не злыми, а веселыми глазами. Так казалось ей. Он уже не отказывался от яблока, которым его угощала Галочка, и даже однажды ей померещилось, что он произнес нечто похожее на thank you. 

 В то время, когда дружба Галочки с необычным ночным гостем Гришкой-посумом, налаживалась, Лика, Галочкина сестра, не сидела без дела. Она развила бурную деятельность. “Я-таки найду моей сестричке жениха. Не я буду, если не найду”, - била она себя в вялые груди. И что вы думаете? Она-таки нашла его прямо у себя под носом в Мельбурне. То был первый эмигрант из Союза, купивший новенький мерседес. Это была его гордость и зависть всех остальных советских эмигрантов в Колфилде и Балаклаве. Звали этого человека Григорий Семенович Скундеревич и был он врачом-дантистом, жившим в шикарном доме с видом на море в Брайтоне, одном из самых дорогих районов Мельбурна. В общем – король. Только без королевы. И Лика нашла его. Как нашла? Где нашла? Это знает только она. Баста... 

 Рядом с Галочкой за пятиметровым раздвижным столом посадили Григория Семеновича. Было ему на вид не больше пятидесяти. Это был высокий, без живота, брюнет с бородкой и усиками и очень уверенными манерами. Конечно, имея мерседес, можно быть очень уверенным. Ну и немного нагловатым. Усевшись рядом с Галочкой, он первым делом сказал ей на ушко, что она писаная красавица, каких в Австралии раз-два и обчелся. Только Николь Кидман может составить ей конкуренцию. На что Галочка, покраснев, сказала: “Спасибо, Григорий Семенович”. “Ну зачем так официально, Галочка, зовите меня просто Гриша”. Галочка промолчала, а сама подумала: “Главное, чтобы не перепутать с моим посумом Гришкой” и улыбнулась.

 А потом началось застолье. Самым разговорчивым оказался Григорий Семенович. Выходит так, чтобы стать богатым, надо еще уметь говорить.

 Вначале выпили за хозяйку дома, а, закусив ветчинкой с горчицей, Григорий Семенович предложил выпить за Галочку, и все с удовольствием выпили. Потом он придвинулся поближе к ней, и, почти касаясь ее плечика, сказал: 

“Галочка, я вам сейчас расскажу одну иторию, и вы будете очень смеяться”. Он еще ближе придвинулся к Галочке и чуть не свалил ее со стула, потому что от него повеяло противной смесью из сигаретного дыма с парами шотландского виски.”Начинайте смеяться, дорогая Галочка”, - громко, чтобы слышала вся компания, сказал Григорий Семенович и начал свою байку.”Было это давно, когда я только начинал работать в Австралии. Значит так, приехал из Cоюза один старый бедный еврей и у него разболелись зубы. Ну, он пришел ко мне и просит поставить ему две пломбы. Тогда я говорю ему, что это будет стоить сто долларов. И сразу же увидел в его глазах невообразимый страх. Потому что откуда у бедолаги такие деньги? Поняв, с кем я имею дело, я ему бросаю спасательный канат, что, мол, ему намного дешевле обойдется, если я вырву все его оставшиеся прогнившие зубы, а другие люди сделают ему протезы из новейшего космического сплава. Блестящие, как новый мерседес”. Старик долго смотрел на меня ошалевшими глазами, а потом спросил: “Ну и что?” “Что, что? Никакой зубной боли до ста двадцати, ни одного доллара на пломбы-бомбы и дорогую зубную пасту. Поняли, молодой человек?” Все громко дружно смеялись, кроме Галочки. Ей стало жалко старика и захотелось плакать. Она отдышалась, чтобы не пустить слезу, а потом вдруг сказала: “Григорий Семенович, а вы любите посумов?” Наш дантист широко раскрытыми от такого неожиданного вопроса глазами посмотрел Галочке в ее прекрасные глаза и сказал: “Что вы сказали, Галочка? Посума? При чем тут посум и старый еврей? Я не ослышался?” Услышав душащий Лику неожиданный кашель и увидев ее сумасшедшие гримасы, Галочка дала обратный ход. “Да нет, это ни при чем. Простите, Григорий Семенович”.

На следующий день в восемь вечера Григорий Семенович подъехал к дому номер три по Byron street, где жила Галочка. Из своего окна Галочка увидела блестящий чистенький мерседес, остановившийся у калитки, и поняла, что это сам Григорий Семенович. Она отошла от окна растегнула верх кофточки и вынула медальон. Она поцеловала его и прошептала: “Прости меня Боричка, если я сделаю что-нибудь нехорошее”. 

Григорий Семенович пришел с большим букетом роз и большим свертком. “Это все вам, наша красавица”, - сказал он и поцеловал Галочку в щечку. Потом осмотрелся и сказал: “У вас Галочка все чистенько, и канал рядом. Мне нравится”. Потом он сделал паузу, “Но завтра мы поедем ко мне и с балкона вы увидите океан и чаек и альбатросов. Думаю, вам понравится. Ну а теперь давайте выпьем за знакомство. Последовала еще более длинная пауза, - так сказать, за интимное знакомство”. Григорий Семенович, будем и дальше называть его так, потому что Галочка все еще не решалась назвать такую большую шишку, как он, просто Гришей. Так вот, Григорий Семенович вынул из пакета бутылку очень дорогого французского шампанского и наполнил бокалы. “Такой шикарный вечер. Давайте выпьем на брудершафт. Галочка, вы самая красивая на белом свете. Ну, давайте”. Галочка молчала. Уж очень стремительно развивалась их встреча. Если Галочка была шокирована, то Григорий Семенович чувствовал себя, как рыба в воде. Он был человеком дела. Недаром он заработал большие деньги, а она ишачила на фабрике за гроши. Он обнял ее и прижался губами к прекрасному лицу. Но попал он не в губы, а в кончик носа. “Григорий Семенович, перестаньте”! И как только она это сказала пробило девять часов. То самое время, когда обычно появлялся Гришка, Галочкин ночной друг. В эту же минуту раздалось очень знакомое шипение и Гришка очутился на подоконнике. Он шипел и скалил зубы. Он был вне себя. Может быть он ревновал Галочку к незнакомцу. Не могу сказать. Потому что плохо знаю психологию животных. Но то, что произошло дальше, никто не мог себе и в страшном сне представить. Посум Гришка спрыгнул с подоконника на пол и побежал в сторону Григория Семеновича. “Галочка, что это такое? Заберите сейчас же эту гадость или я за себя не ручаюсь!» - крикнул он. “Гришка, стоп! Вон отсюда!» - В свою очередь, закричала Галочка. Но у Гришки-посума было свое на уме. Он со зловещим шипением приближался к Григорию Семеновичу. “Последний раз предупреждаю! Заберите эту тварь!»- закричал истерическим голосом он и правой ногой носком до блеска начищенного ботинка, как опытный футболист, ударил маленького посума так, что тот, еще дрыгая лапками, пролетел над Галочкой, ударился в стену и окровавленным, не похожим ни на что куском мяса, шлепнулся на пол у ног бедной Галочки. “Что ты наделал, бандит? Убить тебя надо за это, тварь паршивая! Вон отсюда! Не доктор, убийца ты!» - кричала за момент превратившая в старуху Галочка.

Уже за дверью Григорий Семенович неизвестно кому сказал: “Ведьма она рыжая. Никая не Николь Кидман”. Уже на улице он долго вытирал о траву весь в крови правый ботинок, и, когда тот снова заблестел, сел в свой мерседес и нажал на газ.