Венедикт Ерофеев и Теннеси Уильямс на американской сцене

Опубликовано: 17 мая 2018 г.
Рубрики:

 24 октября октябре 2018 года отмечается 80 лет со дня рождения Венедикта Ерофеева. 

 Пьесы Александра Николаевича Островского очень редко идут на сцене американских театров. Уж слишком он русский. Есть среди русских классиков - писаталей и драматургов - очень национальные авторы, понятные только жителям своей страны, а есть авторы как бы наднациональные. За 40 лет жизни в Нью-Йорке - самом театральном городе США - я лишь однажды видел "Месяц в деревне" Тургенева, " и "Записки сумасшедшего" Гоголя ("Ревизора" играют в американских театрах чаще). И это во внебродвейских театрах.

На драматической сцене других городов и в театральных школах изредка шли пьесы или инсценировки романов Горького, Бабеля, Булгакова. Были попытки сыграть инсценировку романа Гончарова "Обломов". На Бродвее ставили мюзиклы на темы романов "Война и мир" Толстого и "Доктор Живаго" Пастернака.

А вот пьесы Чехова я пересмотрел в Нью-Йорке почти все и по многу раз. Чехов оказался тем самым "наднациональным" или "вненациональным" автором, хотя, на мой взгляд, он тоже очень русский, даже до боли русский писатель. И вот теперь в маленьком внебродвейском театре поставлена инсценировка поэмы в прозе Венедикта Ерофеева "Москва - Петушки". 

 Сумеет ли автор инсценировки и режиссёр Эмил Варда передать поэтическую иронию и грусть Ерофеева на английском языке так, чтобы американский зритель проникся симпатией к Веничке и ужаснулся бытию вместе с ним? Так думал я, идя на предпремьерный показ спектакля для журналистов.

 Крошечный, будто кукольный, театр East Village Playhouse всего на 22 зрительских места, напомнил мне московские квартирные театрики середины 60-х - начала 70-х годов, где актёры разыгрывали абсурдистские, не одобренные цензурой спектакли в поисках новых форм и нового театрального языка. Те спектакли играли всего несколько раз для десяти-двадцати зрителей, и, помимо аплодисментов, получали потом предупреждения от разных органов надзора за культурой. 

 ...На складных стульях для зрителей лежала программка. Мне понравился её титульный лист, на котором изображён мужик в фуражке, приложивший ко рту бутылку. У него под ногами - рельсы железной дороги. Сбоку угадывается маленький ангел. Всё это чёрного цвета на желтоватом фоне. И только над головой мужика, чуть в стороне, - крошечная красная пятиконечная звезда. В мужскую фигуру помещён текст - название спектакля "Все дороги ведут на Курский вокзал", фамилии актёров и режиссёра... Ещё до выхода актёров было понятно, что денег на спектакль очень мало, поэтому режиссёр должен был ограничиться малым количеством участников и минимумом затрат на оформление. 

 

Я заметил в программке, что режиссёр предварил своё обращение к зрителям цитатой из Ежи Гротовского "Не просто жест, а знак - вот элементарная экспрессия для нас". Ага! Значит, Эмил Варга вооружился театральными принципами Гротовского, великого польского режиссёра, в работе над новым спектаклем! Варга подошёл к поэме в прозе Ерофеева (второй поэме в прозе в русской литературе после гоголевских "Мёртвых душ") как к символу человеческой жизни в условиях несвободы. Это борьба внутренней свободы человека с внешней несвободой. И эта борьба заканчивается гибелью героя. А гибель - это что? Победа внутренней свободы или победа внешней несвободы? Это устранение ненужного, лишнего для несвободного общества человека или самоустранение человека, осознавшего свою ненужность в чужом для него мире?

 Я не буду здесь пересказывать историю Венички: те, кто читали, не могут не помнить, а те, кто не читали... Поэма Ерофеева - не анекдот, чтобы его пересказать. Но как можно сыграть в театре поток сознания героя?- думал я в ожидании начала действа. Пожалуй, в моноспектакле, в спектакле-монологе можно, и попытки такого сценического решения уже были в англоязычном театре. Я слышал, что на русской сцене были удачные постановки.

Может быть, не случайно за эту постановку в Америке, в Нью-Йорке, взялся именно польский режиссёр-иммигрант, знакомый с русским театром, с социалистической системой, знающий русский язык, бывший польский диссидент. Ему ближе и понятней мысли Венички, тем более что в Польше страсть к алкоголю не намного уступает России. Сам режиссёр в своём обращении пишет, что хотел средствами театра выразить ерофеевский метафизический реализм, абсурдность жизни и смерти, стремление к протесту и бессмысленность протеста. И всё это через мысли Венички о политике, религии, истории. 

 

...На сцену, где пол и стены выкрашены чёрным, два входа-выхода закрыты красными занавесами, а на чёрном полу стоят пустые винные и водочные бутылки, на которых этикетки замазаны красной краской, выходят две женщины с белыми лицами - то ли ангелы, то ли демоны. У них на плечах - яркие платки, похожие на русские.

Одинокая труба тоскливо играет мелодию песни "Очи чёрные". Из реквизита на сцене - два стула, два обшарпанных чемодана, белый эмалированный кувшин и такой же таз. Входит герой. Мы видим его только со спины. Он раздевается до гола, встаёт в таз и женщины поливают его водой из кувшина, заем вытирают полотенцем. Он одевается. В это время женщины тихи поют, будто молятся, а потом (сейчас они ангелы) диктуют Веничке, что он должен делать, куда идти. Веничка говорит о своей мечте увидеть Кремль, но это никак не получается: хочет пойти к Кремлю, а попадает на Курский вокзал. Чертовщина какая-то. И женщины-ангелы превращаются в демонов, терзающих его... Появляется четвёртый персонаж - юродивый, которого играет сам режиссёр.

Юродивый произносит несколько слов по-русски, напевает песню Юза Алешковского "Товарищ Сталин, вы большой учёный", лается на жещин и тихо уходит. Верно, юродивый - типичный персонаж национальной русской жизни. Только юродивым и удавалось говорить царям правду. В этом смысле и сам Веничка - юродивый. Режиссёрские находки, следуя то заветам Ежи Гротовского, то его оппонента режиссёра Тадеуша Кантора, точные по символике, раскрывают и дополняют мысли Ерофеева: то Веничка и одна из ангелиц встают в позу скульптуры Мухиной "Рабочий и колхозница", но у них в руках вместо серпа и молота бутылка вина и бутылка водки, то ангелицы произносят текст через спинки стульев, будто через тюремные решётки...

Режиссёр, он же автор инсценировки, даёт возможность главному герою то намёком, а то и прямым текстом помянуть не только Сталина и Дзержинского, но и Путина. Говорит Веничка об Украине. Пародирует Трампа. То есть этот театр выступает против всех, против любой власти, потому что в конце концов любая власть так или иначе подавляет личность, особенно ту, у которой никак не получается подойти к Кремлю. Правда, на мой взгляд, прямые выходы на нынешних власть имущих - это отступление от символики и поэтики Ерофеева. Я за то, чтобы режиссёр доверял зрителю, его ассоциативному мышлению, его фантазии. Зритель сам найдёт нужные параллели, сам додумает...

 Исполнитель главной роли Эллиот Морзе, выпускник театрального факультета Нью-Йоркского университета и театральной студии Стеллы Адлер, талантливо сыграл Веничку. Он и наивен, и беззащитен, и ироничен, и даже сатиричен. Перед Риверс Дигган и Мией Валлет, сыгравшими ангелов-демонов, режиссёр поставил очень трудные задачи, которые, как мне показалось, были не совсем понятны актрисам, из-за чего они, порой, "плюсовали", наигрывали. Да и актёр Эмил Варда в роли юродивого не вышел за рамки просто странного персонажа, без которого можно бы вообще обойтись. 

 Общее впечатление от спектакля - студийная, экспериментальная работа, интересная, обращённая к уму, но не дошедшая до сердца. Впрочем, и за такую встречу с Веничкой, и за вызванное спектаклем желание перечитать поэму в прозе Венедикта Ерофеева "Москва - Петушки" я благодарен. Надеюсь, такое желание спектакль вызовет и у американского зрителя.  

 ...И всё-таки Ерофеев, видимо, входит в когорту таких писателей, глубину которых трудновато постигнуть в переводе. Совершенно естественно, что американскому зрителю намного ближе свои авторы, а американским актёрам - свои драматурги. Я, как правило, не разочаровываюсь, когда иду на спектакли по пьесам Юджина О'Нила, Артура Миллера, Эдварда Олби или Теннеси Уильямса. 

 В любимейшем мною театре классической пьесы Classic Stage Company (CSC), который благополучно существует в Нью-Йорке уже 50 лет, идёт спектакль по драме Теннесси Уильямса "Лето и дым". Хотя она не входит в число самых популярных и часто идущих на американской сцене пьес Уильямса, в ней заложены колоссальные возможности для зрительского сопереживания и для раскрытия актёрского таланта.

Столкновение духовного и материального, представлений о том, какой должна быть жизнь и какой она есть на самом деле, - этот конфликт передан в образах Альмы, дочери священника, и Джона, врача. Они росли вместе. Типичная девушка американского юга, Альма верит в Бога, в ангелов, в чистую любовь. А Джон - циник и атеист - ни во что не верит, не отказывается от наслаждений. Они любят друг друга, но Джон жаждет секса, а Альма - духовной близости.

Впрочем, подсознательно она тоже стремится к плотскому соединению с любимым, но подавляет "греховную" страсть. Суть драмы отражает оформление сцены: на одной стороне - картина с изображением статуи ангела, а на другой - изображение анатомии человека. Кроме этих двух картин на белом полу сцены несколько стульев. Вот и вся декорация. Если возникает необходимость в каком-либо предмете, актёры используют пантомиму, вернее, то, что в театральных школах называлось "память физических действий".

Совершенно очевидна близость этой пьесы Теннесси Уильямса к пьесам Чехова. Кроме чисто внешнего сходства - врач-циник, кульминация - выстрел и убийство, есть и сходство в раскрытии характеров персонажей: метания, страдание, сломанные судьбы, неосуществлённые мечты. Афористичность в тексте, богатство подтекста, недосказанность в выражении чувств. "Я больше боюсь твоей души, чем ты - моего тела", признаётся Альме Джон. В конце пьесы Альма с сожалением понимает, что своему женскому счастью предпочла каменное изваяние ангела, которого приняла за духовность. Если бы она уступила нетерпению Джона, то могла бы его привязать к себе и, возможно, была бы счастлива с ним. Но это осознание пришло слишком поздно.

Все актёры играют очень хорошо. Но исполнительница роли Альмы - Мэрин Айрленд - выше всяких похвал. Её искренность, непосредственность, взросление, страдание - просто магнетизируют, заставляют верить каждому слову, каждому жесту, взгляду. Высочайшее актёрское мастерство! Будь я преподавателем театральной школы, я бы водил студентов на Мэрин Айрленд учиться искусству переживания. Критики, посмотрев спектакль, назвали её одной из лучших современных театральных актрис Америки. В роли Альмы она поднимается до шекспировских высот. 

 Жаль, я не видел "Лето и дым" в московском театре на Малой Бронной в постановке Анатолия Эфроса с Ольгой Яковлевой и Владимиром Качаном в главных ролях. Не видел, потому что уже жил в Нью-Йорке, был лишён советского гражданства и сотрудничал с "вражеским" Радио "Свобода".

 Мне кажется, что Теннесси Уильямс близок и понятен русскому зрителю так же, как Чехов американскому. Оба они очень национальны и в то же время вненациональны. Действие их пьес может происходить в любое время и в любой стране.  

 

Photos: Ewa Kowalska, Carol Rosegg

 

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
To prevent automated spam submissions leave this field empty.
CAPTCHA
Введите код указанный на картинке в поле расположенное ниже
Image CAPTCHA
Цифры и буквы с картинки