Память войны. Из переписки моих родственников в военные годы. Часть 3

Публикация и комментарии Ирины Роскиной

1941. Предблокадное лето

                Лида часто пишет своей матери и всем детям.

                В Ленинграде еще обсуждается, кто из знакомых эвакуируется, а кто не хочет или кому не удается уехать, и все волнуются об отправленных детях и жаждут писем и подробностей, и еще некоторое время кажется, что, возможно, все и обойдется.         

                Одиннадцатого июля принимается постановление об эвакуации Конструкторского бюро металлического завода (ЛМЗ), где работал М.И. Гринберг (ГКО №99сс от 11.07.1941 г.)[i]. Однако фактическая эвакуация затянулась. Гринберги были в неизвестности относительно отъезда и встречи с детьми. До конца июля, когда эвакуировался Государственный оптический институт (ГОИ), в Ленинграде оставался и Г.Д. Рабинович.

                   В июле начались налеты на районы Ленинградской области, оттуда пришлось вернуть в Ленинград «175 4000 человек».[ii] В августе эвакуация становится обязательной, но осуществить ее не успели.

                   Шло строительство укреплений. Город еще не подвергается артиллерийским обстрелам (они начались с четвертого сентября).

                    Трудности с продовольствием начались еще до начала блокады (то есть до 8 сентября 1941 г.), с самых первых дней войны. «В городе первые дни войны характеризовались появлением огромных очередей в магазинах. Люди скупали сахар, соль, спички, пытались создать запас продовольствия»[iii]. Однако Лида еще старается что-то послать из Ленинграда в эвакуацию.

roskina_Ill.1.jpg

            Дорогая мамусенька,

получила твое письмо с дороги от 8/VII без наименования, откуда ты пишешь, но зато с полной порцией деревенских поклонов родственникам. Как быстро ты околхозилась! Пишу тебе утром, адрес ребят узнала вечером и напишу еще сегодня, от них лично еще ничего не имела, но знаю, что они доехали и устроились. Женичка сегодня должна уехать, очень она волнуется, едет одна совсем. Наша Нина[iv] не поедет, а моя раба[v] собирается, если ей это удастся. Я думала тогда взять Нюшу[vi] за бока. Да, Нюша тоже получила твою открытку, она пригласила Сарру[vii] к обеду и та в восторге. На Ярославль мы тебе не писали. Скорее сообщи адрес свой личный. Крепко тебя обнимаю и целую. Лида. Моя заведующая сегодня уезжает из Ленинграда. (11 июля 1941).

            Дорогой Сереженька, наконец-то получила твое письмо с описанием путешествия. Здорово вам досталось, но нашел ли ты свой мешок с постелью на вторую ночь, ты не пишешь. Напиши, с тобой ли вместе Алеша Копелянский, Авраменко и Кривошеев[viii]. Наташа пишет, что она часто встречает Алешину маму, а ты? Работаешь ли ты где-нибудь, ведь вам нужно, наверное, помогать там по хозяйству или в колхозе?

            Я послала вчера письмо Леше и Жене, от Наташи мы получили уже много писем, она все ждет бабушку. Теперь-то бабушка уже доехала. Скажи ей, что пришла и ее поздравительная телеграмма. Твоих товарищей никого во дворе нет. Была у нас настоящая африканская жара, а сегодня уже прохладно. Пиши почаще, мой дорогой, про все, что ты делаешь, как живешь, кто руководитель твоей группы? У нас всё спокойно, все здоровы, поцелуй бабушку и всех наших ребят. (16 июля 1941)

            Дорогая мамуся, сразу по получении твоей телеграммы из Гаврилова Яма я выслала тебе 200 р. Вчера пришла твоя телеграмма Гошке, где мы старались прочесть между строк. Ясно, что ты не работаешь. Об условиях жизни вашей мы примерно знаем по письмам других, в частности Нади Копелянской. Хотела выслать тебе сегодня, но тут распространился слух, что детей может быть переведут в другое место. Поэтому я пока воздерживаюсь, а завтра, наверное, вышлю, если узнаю что-нибудь точнее. В связи с предполагаемым Мариным отъездом я получила расчет в лаборатории, стоило это двух дней терзаний и унижений. Сейчас иду за деньгами. Тем временем у Мары ситуация изменилась, и теперь я совсем не знаю, как быть. Ехать к вам или ждать изменений у Мары – не знаю. Вечером будет семейный совет. Во всяком случае, будь готова к неожиданностям любого рода. Гошка возможно тоже выедет на периферию. Пиши на адрес Нюши или Веры Львовны – они самые сидячие. Замоталась со сборами очень. До сих пор от тебя нет письма, только телеграммы. Мамуся, родная, держись, кушай и не переутомляй себя. (19 июля 1941)

roskina_Ill2.jpg

            Новостью для многих оказалось, что за пребывание детей в лагере для эвакуированных нужно было платить Как следует из протоколов заседаний Ленинградского отделения Литфонда, стоимость пребывания ребенка в лагере составляла 900 руб.[ix] Но в протоколах не сказано, за какой срок исчислялась эта сумма, из чего она складывалась, как это согласуется с тем, что вносил за Алешу Сергей Дмитриевич и т.д.

                В заметках Владимира Бахтина о жизни и работе Ленинградского отделения Союза писателей в дни войны «Будни, ставшие подвигом»[x] отмечается «Немало забот требовал интернат в деревне Гаврилов Ям Ярославской области (впоследствии переведенный в деревню Черное, в Сибирь). Первоначально выехали 150 детей писателей, затем еще 75. В конце концов там оказалось 370 детей, из них около ста неизвестно откуда и чьи. На этих ребят не было ни средств, ни фондов. Ломали голову, что делать с ними. Решили, конечно, по-человечески: оставили, всё делили поровну... Начальником лагеря в 1941-1943 годах была критик А.И. Лаврентьева-Кривошеева, ей помогали жены писателей».

            Дорогая моя мамуся, наконец-то получила от тебя письмо от 15/VII. Читаю все между строк. Досталось тебе как следует быть. Но твоя терраска меня совсем не устраивает. Ведь к зиме еще труднее будет подобрать помещение, как же ты будешь? Далеко ли ты находишься от Наташи теперь, после их переезда?

            Ты сознательно опускаешь все подробности, но ведь интересно знать хоть какие-нибудь детали. Ты их «докармливаешь земляникой»: они сыты или нет? Где ты их кормишь? Они к тебе приходят или ты к ним? Пускают ли тебя в лагерь или нет? Что ты теперь делаешь целый день? Отошла ли после дороги? Есть ли у тебя кровать? Ведь мешка ты не взяла.

            В Литфонде нет почти никакой информации. Единственное, что они предложили заплатить по 60 р. в месяц за ребенка, чтобы улучшить питание, т.к. им дают 4 р. на ребенка и этого, конечно, мало. Я говорила сегодня с Кл<арой> Гитм<ановной>, с которой я познакомилась теперь по телефону, она получила твое и Наташино письма вчера и собирается ответить. От С<ергея> Д<митриевича> наконец пришло известие от 16/VII, где он пишет, что в ближайшее время будет прикреплен к части и тогда будет иметь № почтового ящика, до сих пор он переезжал с места на место. Но самое пикантное вышло с деньгами. Она заявила мне, что узнала, что в Литфонде нужно платить, и что она заплатит за Леку и Наташу. Когда я запротестовала, она ответила, что у нее с С<ергеем> Д<митриевичем> свои счеты и чтобы я не вмешивалась, кроме того, она надеется получить деньги за дачу обратно, но даже если ей этого не удастся, то все равно у нее есть для этого деньги. Я ее поблагодарила, возражений моих она не хотела слушать. Очень любезно с ее стороны.

roskina_Ill.3.jpg

  Шура присылал тут открытки тебе и В.Л. и спрашивал, куда послать деньги, так как он, вероятно, скоро выедет из Москвы, возможно, уже уехал. Он в ополчении. В.Л. ему ответила, что в Гаврилов Ям, что он, вероятно, и сделал. (Кстати, я это сказала Кларе Гитмановне, но она мне заявила, что эти деньги нужны тебе и чтоб я не смела противоречить).  

            Что ты сделала с пенсионными книжками? Нужны ли тебе отсюда какие-нибудь документы?

            Я послала тебе один раз 100 р., теперь я задержала высылку из-за слухов о переводе детей. Очевидно, это ложные слухи. Я завтра вышлю тебе по адресу 200 р.

            Положение мое теперь пиковое, и я в полном смятении. Уход из лаборатории был очень труден – и я не у дел чувствую себя совсем погано. Мара застрял на неопределенный срок, оставаться в роли домохозяйки мне ни с какой стороны не улыбается, а ехать к вам ты не советуешь, да, признаться, я и сама не знаю, нужно ли это? Могу ли я принести детям пользу? Или я буду болтаться без толка? Оставлять Мару мне тоже неохота без определенной нужды, а он не хочет, чтобы я здесь оставалась. Не знаю, что и придумать.

            У Нины тоже каждый день новые новости: то она должна была ехать с Гришей в Кострому, то ему предложили записаться в ополчение, еще неизвестно, чем это кончится. Ехать она хочет с Саррой, но страдает от этого ужасно, конечно. От Катюши нет никаких известий, одна открытка от 9/VII и все. Если бы Нина знала, что ей там плохо – это было бы для нее толчком. Денег у них нет по-прежнему. Женичка доехала до Гали, они уже вместе. Дальше не знаю, что она будет делать.

            Нюша мне помогает, но ночует все же дома или на Некрасовой, или у Марфуши[xi]. Я не возражаю, конечно, ведь она там нужнее, но вообще получается ни то ни се, я с ней не сговорилась об условиях, не знаю, сколько ей платить. М.Сол. еще в Л-де, девочку отослала со знакомыми[xii]. Циля привезла Адочку домой[xiii]. Вообще много ребят вернулось по предложению[xiv]. К вам выехала баржа с мамашами, потому что были тревожные письма.

            С Гошей часто видимся и каждый день говорим по телефону. Он собирает чемоданы, но срок отъезда еще неизвестен.

            Могла ли бы я устроиться по специальности в Гавриловом Яме? Пиши подробнее. (21 июля 1941)

            Дорогие мои мальчики, Лешенька и Женичка, очень давно не получала от вас писем. Наверное, вы очень заняты, но может быть, вы попросите Наташу или бабушку, чтобы они вам помогли? У нас тоже стало одно время совсем холодно, а потом опять жарко, как и раньше. Купаетесь ли вы? Бабушка писала, что вы всегда вместе, я этому очень рада, но у вас там есть еще много хороших ребят, с кем вы дружите? Я очень рада, что у вас есть земляника, мы не видели здесь ни одной ягодки, я даже забыла какого она вкуса. (24 июля 1941)

            Дорогая моя мамуся, с 23/VII нет от тебя писем и я скучаю! Мартышки совсем не пишут, мы им писали неоднократно. От Катюши нет никаких вестей: одно письмо от 9/VII. Я веду совершенно бесполезное существование, не работаю нигде, жакт[xv] пока не зовет, но в любое время может вызвать. Целые дни беседуем с Гогой, Ниной и другими о том, ехать ли мне или нет. Была даже мысль поехать за вами и всем вернуться, но это имеет свои за и против. Чемодан у меня сложен и на этом дело пока кончается. Смущают и твои сообщения. Пиши все-таки детальнее. Что с твоим пенсионными делами? Проверь в Литфонде, если можно, числятся ли у моих 500 р., которые я дала на их личный счет, ведь ими можно пользоваться. 120 р. за питание я заплатила здесь отдельно, за Лешу и Наташу тоже уплачено. У них там неясно с финансами. Послала тебе в два приема 300 р. Не жалей денег, мамуся, доставай, что можно. (26 июля 1941)

            Дорогая мамуся, вчера получили твои письма мне и Сарре от 19/VII и 20/VII. Гошка тебе писал неоднократно. Этими днями он выезжает в Йошкар-Ола, около Казани, с учреждением. Ночует у нас, так как все вещи уже сданы. Письма твои все получаются, но от Сережи получила всего 2, а он писал 4. В.Л. получила от Наташи от 20/VII. От С<ергея> Д<митриевича> есть известия, он работает по литературной части, но адреса еще не имеет. Беспокоится за вас очень. Вчера говорила с Кл.Гитм., она просит тебе передать, что С<ергей> Д<митриевич>, уезжая, уполномочил ее на связь с тобой и всяческую материальную муру. Она хотела тебе послать, но я сказала, что пока не надо. Она велела тебе написать, чтобы при первом же затруднении ты ее известила. Вообще она очень предупредительна и любезна. Посылаю тебе сейчас телеграмму, от Катюши ничего, Френки не знают, что и думать. Если ты не имеешь транспорта, то неужели нельзя с почтальоном ее известить или мальчишку какого-нибудь за деньги послать к ней? Мамуся, умоляю тебя, снесись с ней как-нибудь. Я сижу на сложенных вещах и сомневаюсь, что делать. Мара пока здесь. (28 июля 1941)

            Дорогие бабуля и Наташенька, получили ваши открытки от 21/VII и 22/VII. Пуша, ложись, я тебя буду сечь: пишет, как ходили в село Великое и ни слова не упоминает о Катюше! Хорошо и тетя Нина получила, а могло и не придти, а мы так беспокоились о Катеньке, ведь я в утро только послала телеграмму, от нее самой не было ни строчки с 9/VII!

roskina_Ill.4.jpg

Теперь я тебя высекла и могу вам обеим рассказать, как мы с Фридой[xvi] провожали вчера Гогошу, который собрал все свои пиджаки и 8 пар обуви (+ одна новая), и у него набралось 2 чемодана (1 твой, мамочка), большой мешок (я ему сшила), маленький мешок (сделала из детской аппликации и сказала, что когда ему будет скучно, пусть выворачивает картинкой наружу), рюкзак, портфель с 2 кило печенья и пальто отдельно. Сам он не был 10 дней в бане в ожидании поездки, все равно запачкается. Воротничок другогорисунка, чем рубашка, крепко застегнут английскими булавками, висят только ниточки, карман в брюках с одной стороны надорван, зато с другой застегнут тоже булавкой, т. к. там документы. Все остальное в том же роде. Я с трудом уговорила его взять у меня сухари и яйца, он взял с собой еще консервы по моей номенклатуре и уехал без консервов по моему настоянию. Вообще сладить с ним было нелегко. Все-таки последние две ночи он спал у нас и немножко отдохнул, он очень нервничал, ехать ему не хотелось. Мы с Фридой обе были записаны в его эшелон в качестве иждивенцев, но я не поехала, потому что не был известен маршрут, а Фрида долго колебалась и в конце концов осталась. Боялась быть там в тягость, по его словам. Едет он в Йошкар-Ола, столицу Марийской обл., бывший Царевококшайск, в просторечии Кошмар-Ола. Обещал всем писать, я тебе телеграфирую, если получу что-нибудь.

            Вера Львовна не писала, она плохо себя чувствует с 19/VII не имеет известий ни от одного сына, от Шуры давно нет ничего. С<ергей> Д<митриевич> здоров, но не имеет адреса. Катюша Суздальцева[xvii] поехала круговым путем к детям под Москву. Ниночка ходит на пожарные курсы. Наконец-то у нас в семье брандмейстер! (29 июля 1941)

            Дорогая мамуся, последнее письмо твое было от 22/VII с впечатлениями о Катюше. Как скупо ты пишешь и так мало о себе, в частности! Ведь в эту же открытку ты можешь вложить гораздо больше допустимых деталей[xviii]. Послала тебе 29/VII письмо детям и тебе (одно) с описанием Гошкиного отъезда. Пока была только открытка из Мги, это недалеко. Едет неплохо, только тесно.

            Я продолжаю сидеть на чемоданах, с нетерпением жду приезда Бешелева[xix]. Приехала сюда Юля Быховская[xx], она была с архфондом и приехала по делу. Нина у нее была и осталась довольна. Нюша у нас развивает бурную деятельность и дежурит на Некрасовой[xxi]. За квартиру я заплатила. Адрес С.Д.: Действ. Кр. Армия, полевая почта станция 20, почтовый ящик 1/К, Спасскому. Кл. Гитм. тебе и Наташе писала и ему тоже. Он чувствует себя хорошо. Крепко тебя целую и ребят. (2 августа 1941 )

            Дорогая мамуся, повторяю адрес Серг. Дм.: Действ. Кр. Армия, полевая почта станция 20, почтовый ящик 1/К, Спасскому. Адрес Жени Будде (она Будде, а не Зейтленок): п/о Холдеево Любимского р-на Яросл. обл., до востребования. Она тоже очень хочет с тобой списаться. Она пока возится с детьми и со страхом думает о зиме. Получила от тебя наконец «реакцию» на наши события, открытка №8 от 27/VII (все доходят). Одновременно пришло письмо от 23/VII с Жениной диктовкой. Завтра встречусь с Фридой, сегодня приехал Гуковский[xxii], кот. пробыл у вас 4 дня, выехал 29/VII от вас. От Гогоши пока известий, кроме открытки из Мги, нет. Гоша, когда уезжал, много раз повторял, что он с удовольствием примет тебя и ребят у себя на новом месте, такой дуся. Но пусть доедет раньше и осмотрится. Он много раз писал тебе. Мара сидит прочно здесь. Ты не высказываешь большой радости по поводу моих планов приезда к вам. Я это толкую как опасение за меня, но ведь другие-то живут? Вот оставлять Мару мне действительно ужасно не хочется, даже и с Нюшей. А с другой стороны, случится что с ребятами, я себе никогда не прощу, что убоялась трудностей. Вот и сижу целые дни и колеблюсь во все стороны. За эти дни сшила себе две роскошные блузки, честно скажу, одна лучше другой, из старой пижамы моей, кот. я никогда не носила. Нина учится во все лопатки и скоро будет заправским пожарным. Сарра бегает за продуктами, но видит мало хорошего, я иногда подкармливаю ее. Нюша пишет тебе 1 письмо уже три дня. Квартиру я уплатила. Получила ли ты 200 р. (вторые деньги)? (3 августа 1941)

            Дорогая моя мамуся, твои письма доходят все без исключения, чего нельзя сказать про других. Поздравительная открытка пришла сегодня в 8 ч. утра. прямо замечательно. Заказными можешь не посылать, а то может никого не быть дома, а они не оставляют в ящике. Была вчера у Саула (2ой раз), они тоже получили. Он по-прежнему еле скрипит, Ирма переутомлена страшно, от Лили очень тяжелые известия, у них гораздо хуже вашего[xxiii]. Возможно, что их переведут в Кострому. Клара Гитм. тебе писала, она получила твое и Наташино письма от 26/VII, я думаю, что с С<ергеем> Д<митриевичем> вы уже наладили связь. Козаков соврал нагло, С<ергей> Д<митриевич> уехал отсюда 9/VII, когда ваш точный адрес не был известен, а потом сам не имел твердого местожительства. Писала тебе без нумерации, но надеюсь, что доходит. Последнее время пишу кому-нибудь каждый день. Вчера писала Сереже (в ответ на его открытку от 25/VII), сегодня Наташе. Послала тебе еще 200 р., сообщи, сколько нужно. Кл. Гитм. хочет тебе послать, но я сказала, что пока не надо. Она хочет добиться оплаты С<ергеем> Д<митриевичем> по среднему заработку как добровольца, это ей, наверное, удастся, и тогда, она сказала, что половину будет посылать тебе, а половину оставит Веронике. Она все приглашает меня, пожалуй, я к ней как-нибудь зайду. Она исключительно тепла. У нас без перемен. У Нины и Белки тоже. От Гоги больше известий нет, только из Мги от 26/VII.Целую. Пожалей себя, мамуся, не жалей денег, я знаю, как тебе тяжело. Спасибо за частые письма.

            Дорогие Лешенька и Женичка, что-то давно вы мне не писали, и я бы про вас ничего не знала, если бы не наша дорогая бабушка, я все ее письма получаю. Как делишки, ребята? Сколько земляники вы съели и сколько бабушка? Кушает ли она с вами или только вас кормит? Напишите мне непременно.

            Вчера было мое рождение и первый подарок мне принесла Нюша: горшочек с белыми астрами. Еще раньше пришла бабушкина открытка. А вечером пришли тетя Беллочка, тетя Нина, дядя Гриша и тетя Люба Шлезингер[xxiv]. Но нам почему-то не было так весело, как бывает на рожденьях, наверное потому, что не было кренделя! Я вчера послала открытки бабушке и Наташе. От дяди Гоги почти ничего нет, но знаю, что они поехали через Волховстрой, значит на Вологду. Передайте бабушке, что Катюша пишет очень хорошие письма, она вполне довольна и весела. Открытка тете Нине от 30/VII уже пришла. Крепко вас обнимаю и целую много раз. Пусть Сережа поцелует Наташу, а Женя бабушку от меня, а потом наоборот. (6 августа 1941)

            Дорогая моя Катенька, читала твои письма и они мне очень понравились. Сережа пишет не так интересно и каждое письмо начинается словами «итак, я вам пишу».

            Я рада, что тебе там приятно. Когда мама скучала без твоих писем, я ее все время утешала тем, что ты так хорошо с ребятами сходишься и обычно тебя ребята любят (почему-то???) – так что ты не пропадешь.

            А мама ведь у тебя стала важная-преважная, чуть что не в каске, она ведь пожарный начальник в доме, экзамены сдавала, все честь честью. Бабушку я видаю, по правде сказать, она не изменилась за это время, да и папа покуривает по-прежнему.

            На всякий случай, поздравляю тебя, моя родная, с днем рожденья и желаю тебе провести зиму не хуже, чем лето. Кланяйся Ирине и Леше[xxv]. Крепко тебя целую.

Тетя Лида (6 августа 1941)

            Бедная моя девочка [Наташа], вчера получили письмо Нюше от 1/VIII, а сегодня от 29/VIII с описанием лермонтовского вечера. Я сердита на Лену Э.[xxvi], что она сорвала вечер, ведь вы свой культурный престиж должны держать высоко. Соседок твоих близнецов[xxvii] я знаю по двору, но с их мамой незнакома. Зайду к ней все же. Бабушка[xxviii] тебе мало пишет, потому что ей приходится много хозяйничать, чувствует она себя так себе и очень волнуется за папу, от которого нет никаких известий. Она Моте писала два раза, но ответа нет. Она написала в Московский Литфонд запрос и я тебе советую сделать то же. Адрес Моск. Литфонда: Тверской бульвар 25. Они могут быть в курсе дела, если папа пошел в ополчение по их призыву. С Серг. Дмитр. ты, наверное, уже связалась. Много раз писала и я и Кл. Гитм. его адрес.

            Я пока что сижу по-прежнему на чемоданах, но не могу решиться оставить дядю Мару. У него еще неизвестно окончательно, как будет, возможно, он и уедет отсюда, но когда и что сейчас сказать трудно. Если я выкачусь отсюда со всем своим барахлом, то мне будет трудно потом с ним соединиться.

            Позавчера тебе послала открытку. Из письма твоего я вижу, что вы все-таки работаете, это очень хорошо, молодцы, так и надо. Дядя Гога едет на Вологду, но писем от него нет. Вчера писала малышам, дядя Мара писал Сереже.

            Ну, обнимаю тебя, моя дорогая Киска. Смотри за бабушкой, помни, что она слабенькая. (7 августа 1941)

            Дорогая моя мамуся, получила сразу твою телеграмму и 3 открытки от 2/VIII и 3/VIII. Немного ясней представляю себе твою трудную жизнь. Хоть ты и обзавелась матрацем, мы все же посылаем тебе мешок, немного сахару и конфет в посылке Катюше; архфонд собирает для детей и мы ей вложили для тебя. Поедут посылки после 10-го, и каким способом я не знаю. Получили открытку от Леночки Р.[xxix] Она со всей семьей, с сестрами, с мужем и матерью находится в гор. Бор Горьковской обл. ул. Сталина 86, Овчинникову для Ральбе. Она очень расспрашивает про всех, я ей напишу. В Собес Нюша обязательно завтра съездит. За квартиру (июль) я заплатила, за детей будут брать в Литфонде здесь, когда будет известна такса. Нас поразила твоя возможность сноситься с Катюшей по телефону. Сейчас от нее доходят письма, она прелестно пишет и очень довольна. Вчера получила письмо от Наташи и ответила ей, писала малышам. Ты мне не ответила только о финансовых делах, сколько тебе нужно, хоть приблизительно, чтобы ты была сыта? Деньги мальчиков тоже можно брать понемногу, для чего же им дали их? Посылаю тебе сегодня еще 200 р., 4/VIII тоже посылала. Насчет твоей мечты соединиться с Марой – то это еще очень сомнительно. Во-первых, если он поедет, то это на Урале, в совершенно глухом месте, где ничего нет и нас не ждут, не знаю, будут ли даже дома или землянки. Семью очень ограничивают количественно, одного инженера не взяли, так как у него большая семья. Вопросы питания обстоят под сплошными вопросительными знаками. В общем Маре самому очень не хочется ехать, но его не спросят. Принципиально вопрос будет разрешаться в С.Н.К.[xxx] и будет известно дней через 10, не раньше. Гога проехал Вологду 2/VIII, думаю он тебе сам пишет, знаю это от Светланиной матери[xxxi]. Вопрос о вашем переселении еще обсуждается, и мы очень надеемся, что вас не тронут. Так вот я сижу и размышляю по-прежнему. Нюша хорошо настроена, но очень скучает. Целую и обнимаю. Лида (8 августа 1941)

            Дорогая моя мамуся! От Гогоши телеграмма от 8/VIII – благополучно прибыли. Ехали они с 28/VII. Я послала вчера с организацией Октябрьского р-на для детей три посылки – мальчикам общую. Вложила для тебя только носильные вещи и хозяйственные предметы, так как боялась, что продукты неудобно будет тебе оттуда передать. Тебе послала в Сережиной посылке летнее пальто, а в Наташиной одеяло, плитку, тазик, кастрюльку, салфетку и рубашку. В посылке Наде Фридланд для тебя есть чай и туалет. мыло. Детям послала поровну сахару, песку, конфет, печенья, орехов, риса (единств. крупа по коммерч. 15 р.) и мыло (общий вес 1 кило). Всего понемножку, я знаю, но на большее пороху не хватило. Книги и тетради сознательно не посылаю, чтобы не загружать в случае переезда. Надеюсь послать в следующей партии, если она будет и если я буду. Кроме того, писала уже тебе, что накануне, когда об этих посылках не было известно, вложила пакет в Катюшину посылку со сладостями и сахаром. Посылки обещано вам довезти, где бы вы ни находились. Бешелева еще нет, должен быть на днях. Сейчас проводится всеобщий вывоз детей, так что Кларе Гитм. придется ехать. От С<ергея> Д<митриевича> есть известия от 3/VIII, он здоров пока. Поедут они с эшелоном Литфонда к вам же и будут, очевидно, совместно дальше уезжать.[xxxii] У Мары еще ничего не известно и я по-прежнему сижу у моря и жду погоды. Письма твои и Наташино к Гогоше вчера получила. От Женички[xxxiii] очень грустные письма. Она живет впроголодь и вообще в тяжелых условиях, очень жалеет, что не с Литфондом, хотя бы для близости к знакомым. Нюша нас кормит, а то дело бы было плохо. Картошку в первый раз будем есть завтра, я ездила за ней загород. Она выходит из дому в 6-7 часов и приходит в 11 к нам. Из этого ты можешь заключить все остальное. Она дежурит на Некрасовой и благодаря этому иногда там ночует, а то ее все время тянет, конечно, к Марфуше. Сарра поправилась, но еще слабовата. Нину как пожарного начальника теперь не отсылают, а я все время вишу на волоске. Пишу тебе часто и рада иметь теперь с тобой более тесный контакт. Крепко целую тебя и целую ребят. Твои открытки от 4, 5 и 6/VIII получила. (12 августа 1941)

            Дорогая моя мамуся, посылаю тебе письмо С<ергея> Д<митриевича>, полученное сегодня. Сегодня же получила твое письмо от 9/VIII, посланное с оказией. Женичке костюм я обязательно куплю, так ему и передай. А в посылку я ему вложила новые рейтузы. Насчет Сережиного белья, прошу без оскорблений: одна простыня со швом и пододеяльник совсем новые, вторая пара – не помню, не подменили ли ему? Пиретрум в посылке не послала сознательно, боясь испортить продукты.

            Сегодня опять новые веяния на отправку детей. Кл. Гитм. меня подбивает на компанию с ней в эшелоне Литфонда. Вообще это наиболее подходящий вариант, меня пугала поездка в одиночестве. Мне даже стыдно, что я столько рассудка вкладываю в это дело, когда все дети и ты там. Но я боюсь быть в тягость вам и всему коллективу, а оставлять Мару мне совсем грустно.

            Сегодня послала на имя Сережи открытку всем мальчикам, тебе вчера писала. От Гогоши телеграмма о прибытии от 8/VIII. Бешелева еще нет и потому всё по-прежнему висит в воздухе. Послала малышам бандероли с Чижом[xxxiv] и др. книжками.         Веду паразитический образ жизни, не запомню такого вообще. Самое неприятное это то, что я должна скрываться от взоров соседей. И я бы с удовольствием участвовала во всех этих дежурствах, но я боюсь другого. В результате я ничего по дому не делаю.

            Не знаю, о каких деньгах ты пишешь. Неужели ты уже 9/VIII получила деньги от 4/VIII? Я послала еще 8/VIII ту же сумму, а на другой день послала Кл. Гитм. тебе. Поэтому я пока больше не высылаю.

            На днях звонила Варя и очень тепло о всех расспрашивала и просила кланяться. Ей пришлось 16 дней проработать вдали и она очень замучилась.

            Пьет ли Лешенька молоко и вообще как он ест там общий стол? Подчиняется ли он общей дисциплине и что его тяготит? Мои-то парни народ привычный. Нюша страшно обрадовалась его письму. Целые дни только о вас и говорим, конечно. Катюшины письма теперь доходят, она очень довольна и весела.

            Крепко тебя обнимаю, моя дорогая и единственная мамуся, ни у кого такой нет!

            Известие о Френкеле меня очень обрадовало. Значит и мы сможем все вместе двинуться в случае чего, а то отсюда чинятся препятствия большим семьям. (13 августа 1941)

            Дорогая мамуся! Позавчера писала тебе, что получила твое письмо с оказией от 9/VIII и переслала тебе письмо Сергея Дмитр. Вопрос о моем отъезде по-прежнему висит в воздухе, Бешелева все еще нет, все обещают его через 2-3 дня. В Литфонде формируется группа матерей с детьми и ожидается потом организация группы матерей к детям, кот. в Гаврилов Яме. Вероятнее всего, что я с одной из этих групп к вам попаду, если у Мары к тому времени не выяснится ничего нового. Разговоры-разговоры без конца, тысячу раз взвешивали все за и против и толчем воду в ступе. Нина тоже думает двинуться, хотим, конечно, вместе, но как удастся – не знаю. Архфондовских ребят тоже, видно, двинут, а Литфонд повезет, может быть, уже на новое место? Ничего не известно. Удалось ли уберечь ребят от возникших заболеваний? Представляю себе твои волнения. От Наташи часто приходят письма к Вере Львовне, и мы с ней делимся впечатлениями по телефону. Сыновья ее забыли и ей не сладко. Сарра поправилась после своего кишечного заболевания, но все еще не совсем крепка, вчера она была у меня. Белка работает вовсю, пишет и дежурит полным ходом. Ее, к счастью, освободили от всех работ[xxxv]. Целую тебя и ребят, моя дорогуля. Открытку от 7/VIII получила. С Бецофеном все лопнуло, его не отпускают с работы. (15 августа 1941)

            Дорогая мамуся! Записана я в Литфондовский эшелон, но когда он пойдет, не знаю еще. Кл. Гетм. тоже поедет им. С Ниной не знаю, что будет, как будто ее не берут, а мы хотели вместе. У Мары на заводе по-прежнему полная неопределенность, и я его больше как будто не жду.

             От Гогоши имела открытку от 8/VIII, они приехали 7/VIII и заняты разгрузкой пока. Он пишет, что кроме сахара там товары есть, главное папиросы (у кого какие заботы!). С комнатами еще неизвестно. Ты спрашивала как-то про Гриню: у него столько работы, что я уже месяц его не видела и даже по телефону не разговаривала. Мара настроен плохо по разным причинам. Работа у него неясная и много всяких неувязок. Сегодня занималась починкой Сарриных и Нининых туалетов. Вера Льв. от Наташи письма получает, от Шуры у нее нет ничего. Она тоже думает ехать, но наверное еще не знает. Ее зовет Гриша[xxxvi] в Свердловск, но нет известия об их выезде. Крепко тебя и ребят целую.

            Письмо от 10/VIII получила, спасибо Женичке. Лида (18 августа 1941)

            Дорогая мамуся, опять послала вам 3 посылки, но без съестного, мыло только тебе. Для тебя я завернула в подушку и зашила внутрь мальчиковой посылки с отдельной надписью, что это тебе. Первая партия посылок выехала 14/VIII. Наташе и Сереже преимущественно книги и тетради. Все это неожиданно и наспех. Все надо пометить. От Гогушки было письмо с места, он пока разгружается. У нас каждый день перемены: как будто Мара едет, Литфондовский эшелон опять откладывается, который раньше пойдет, с тем я и поеду. У Гриши на сегодня тоже как будто едут, но когда неизвестно. Вечером будем у них по случаю Катюшиного рожденья. Нюшу сегодня взяли на работу, но в черте города.

            Крепко тебя целую и обнимаю, до скорого свидания. Пиши все-таки, ничего неизвестно, когда мы выедем. Письмо от 10/VIII получила, спасибо Женичке.

Лида (20 августа 1941)

            Дорогая Катюша, получила ли ты мою поздравительную открытку? А сейчас мы сидим у вас и вспоминаем тебя. Очень бы хотелось тебя повидать, но когда и как – все это неизвестно. Крепко тебя целую, моя девочка, и надеюсь все-таки на встречу.

Твоя тетя Лида (20 августа 1941)

            Дорогая мамуся, еду сейчас в пенсионную кассу и дам распоряжение о высылке документов в Гаврилов Ям, поскольку другого твердого адреса нет, а оставаться им здесь не стоит. Ты, возможно, на меня сердишься за такое самоуправство – почему я не сделала этого сразу, но дело в том, что я надеялась отправить их сразу по постоянному адресу, но неопределенность продолжается. Оставить до последнего дня – боюсь не успеть потом съездить. Думаю, что с нового места получим их из Гавр. Яма – что же делать, больше не придумала. У нас по-прежнему сроки и местонахождение неизвестны. Сообщаю адрес Шуры Кроль[xxxvii], кот. очень прошу тебя написать, как в случае, если вы поедете, так и нет: Свердловск ул. Сакко и Ванцетти №58 кв.46 . Также Гогоше. С ним будем списываться. Ломаю себе голову, что тебе делать, если все двинут действительно в Ташкент. Если бы я была уверена, что мы выедем – то не надо, но если мы вдруг застрянем? Пусть хоть вы будете в сохранности. Дам молнию, как только будет что-нибудь твердое. Выехавшему вчера Гореву Белка говорила о тебе персонально, и он поклялся взять тебя с собой[xxxviii]. (22 августа 1941)

            Моя родная, только что получила твою телеграмму. Молнию я дала самостоятельно, предполагая, что у вас этот вопрос усиленно обсуждается. Как мне лучше ехать, к вам или с Марой, я уже решила, особенно поговорив с С<ергеем> Дм<итриевичем>. Еду я к вам, но задержка происходит не по моей вине, и если случится, что Марин отъезд будет раньше моего, то он заявил, что я поеду с ним. Сознаю отлично необходимость моего присутствия у вас.

            Вчера видела С<ергея> Дм<итриевича>. Он очень устал и измучен, но завтра должен возвращаться. Девочку оставляет здесь по разным соображениям. Очень тепло о вас расспрашивал, но полон своей внутренней жизнью, как Мара в 1939 г.[xxxix]

            Твою открытку от 15/VIII с подтверждением денежных получений вчера получила. Спасибо ребятам. В<ера> Л<ьвовна> получила Наташино письмо. От Шуры она ничего не имеет абсолютно. Гриша с женой едут в Свердловск, а она с А.Льв. в Челябинск[xl]. Нина с семьей пока еще здесь. Сарра очень не хочет ехать, волнуется за совместную жизнь, которая теперь стала совсем отчаянной. Белла собирается ехать с Литфондом, это меня убивает. Место назначения Мары еще неизвестно. И мой и его отъезд назначают на 28-ое, но это опять под вопросом. Посылаю одновременно бандероль с открытками и конвертами.

            Прогноз С<ергея> Дм<итриевича> очень серьезный, вплоть до наших Сочинских дел[xli]. Сам он предполагает при любых обстоятельствах задержаться здесь, не знаю, как ему это удастся. Беру с собой кучу вещей на все случаи жизни, параллельно укладываю и Маре. Нюша очень устает на работах. Гриня находится в Москве, а Мария Эдуардовна[xlii] едет со всем имуществом в Новосибирск, в пути рассчитывает подхватить Женю с детьми[xliii]. Вот тебе железнодорожное письмо, надеюсь оно тебя застанет еще.

            Обнимаю и целую тебя и ребят. Лида. (26 августа 1941)