Двести лет назад, в июле 1816 года, за день до кончины, семидесятитрехлетний Державин начертал на грифельной доске поразительное прощальное восьмистишие:
Река времен в своем стремленьи
Уносит все дела людей
И топит в пропасти забвенья
Народы, царства и царей.
А если что и остается
Чрез звуки лиры и трубы,
То вечности жерлом пожрется
И общей не уйдет судьбы!
Эти стихи величественны, библейски мудры и совершенны по звучанию. И в то же время, «так просты, как он не писывал еще никогда», – заключил известный поэт Владислав Ходасевич. Анализу смысла и поэтическому строю этих стихов посвящено замечательное эссе историка Натана Эйдельмана. Он поведал интересную деталь: в 1830 г. Пушкина , застрявшего в Болдино, попросили оставить автограф в альбом. Поэт по по памяти записал последние стихи Державина. Но неточно. В первой строке его автографа стояло « «река времен в своем теченьи». Эта ошибка любопытна, пишет историк. Пушкин с его тягой к простоте и ясности предпочел «теченье». Но Державин - поэт XVIII века с его высоким одическим стилем. Поэтому «стремленье» было вполне уместно. Тем более, что Державин по своей поэтической интуиции трехкратно повторил в первой строке рокочущее «ре» и затем перекаты «р» в шестой. В седьмой же строке происходит «страшный звуковой взрыв» - «жерлом пожрется» - повтор жер-жре как бы озвучивает всепоглощающую воронку времени. Хотя звуки лиры и труб, и вообще искусство, удерживаются дольше людских дел, но и им трудно избежать пропасти забвения.
По мистическому совпадению, спустя 120 лет после строк Державина, сходный повтор горестно озвучился в поэзии Осипа Мандельштама. В 1934 г. поэт был сослан в Воронеж. Мыканье без жилья, фактически без жизненных средств и возможности печатания. Слежка и газетная травля. Вырывается трагический катрен со звукорядом в-р-н-ж :
Пусти меня, отдай меня, Воронеж:
Уронишь ты меня иль проворонишь,-
Ты выронишь меня или вернешь, -
Воронеж – блажь, Воронеж – ворон, нож...
В самом названии города поэт чует: ворон - символ беды, тюремного «воронка» и нож – символ смерти. Возможна и такая анаграмма : Воронеж = О, жернов. Вослед «жерлом пожрется» добавляется и жернов советской истории, переламывающий судьбу поэта.
В свое заветное восьмистишие Державин ввел скрытый элемент игры. Все строчки по первым буквам прочитываются как акростих: РУИНА ЧТИ. Призыв к сохранению и почитанию прошлого, уносимого рекой времени.
Поэзия, словесное искусство всегда в союзе с игрой. Слова изобретаются людьми, но затем начинают жить в языке непредсказуемой самостоятельной жизнью. Они вызывают невольные ассоциации и приглашают к игре. «Игра словами – универсальное занятие человека...Людей восхищает придание отдельным словам нового облика, комбинирование их в ином искусном контексте, поиск внутри них скрытого смысла и манипуляция словами по специально изобретенным правилам» (кэмбриджская энциклопедия «Language»).
Слово - главное эволюционное достижение человека. Каждое слово имеет свое семантико-звуковое поле. Но его границы размыты и бахромчаты , перемежаются и перекликаются с омонимами и синонимами . Вольная или невольная замена, утрата или перестановка одной-двух букв внутри данного слова ведут к новому неожиданному смыслу. «Боже мой, простое состукивание слов, и такие кладези премудрости. Например, слово и слива, - пишет в дневнике Марина Цветаева. «Слава падает так, как слива / На голову, в подол.../ Слава падает так, как слово / Милости на топор. Здесь поэт прибегает к паронимии - намеренному семантическому сближению сходных по звучанию слов, далеких по этимологии.
Для Цветаевой в 1939 г. символом беды стало звучать слово Германия. В этот год Германия «обьятьями удавьими» поглотила Чехию , с которой поэтессу многое связывало («там растила сына я»). В цикле «К Чехии» возникли строки : Пред горестью безмерною / Сей маленькой страны, / Что чувствуете, Германы: /Германии сыны?? /О мания! О мумия! / Величия! / Сгоришь, Германия! / Безумие , Безумие /Творишь! . Состукивание слов Германия - мания оказалось точным поэтическим диагнозом тех исторических событий .
Еще один пример. В 1828 году Пушкин вызывался на допросы, над ним нависла угроза гонений за «Гавриилиаду. В это время был написан «Анчар» - о древе яда, символе зла. Откуда возникло это слово, не бытовавшее до Пушкина в литературном языке? На эту тему написаны многие статьи, пушкиноведы штудировали все источники, включая ботанические сводки. Но тайна остается. Славист-филолог Омри Ронен, исследуя звуковые повторы и каламбуры в творчестве Пушкина, предложил естественный анаграммный вариант решения загадки. По его мнению, анчар «воскурился» из слова саранча . С этим словом у Пушкина ассоциировались оскорбление и обида. Генерал-губернатор Новороссии князь М.С. Воронцов самовластно послал Пушкина в «зноем раскаленные» степи для описания нашествия саранчи. Пушкин подчинился, но написал язвительный отчет и прошение об отставке. Старая обида и новые угрозы привели в итоге к неологизму «анчар» как символу зла.
Сознательный поиск анаграммы или ее неожиданное явление из глубины подсознания подобны рождению Афродиты из морской пены. Оно зачаровывает и дает волю фантазии: синоптик влияет на погоду словно истопник, анаконда выползает, когда гремит канонада , ребенок, надевший валенки, ведет себя как великан, хористка сочиняет акростих, а логика пронзает как иголка. Иногда и три слова образуют анаграммное единство : нищета- тщание- щетина. Однажды у меня сама собой возникла анаграмма «и пустот утопист». Она вполне в пандан выводу книги «Утопия у власти» историков М. Геллера и А.Некрича (М. 2000): «Большевизм победил легко, почти без сопротивления, ибо предлагал утопию».
Подлинным маэстро игры с буквами и словами был поэт Дмитрий Авалиани (1938-2003). Он создал шедевры анаграммных слов и фраз, связанных в семантическое целое. Вот некоторые из них : форма амфор; русалки красули; левизна низвела; низменное неизменно; тискайте статейки; весело на сеновале. Замечательны фразы « с мая, весной, / сам я не свой» или «Пушкина слово / волос, пушинка. И совсем непостижимые миниатюры из семантически связанных строк , где все слова-анаграммы :
Аз есмь строка, живу я мерой остр / За семь морей ростка я вижу рост.
Анаграммное словотворчество и новации генетического кода имеют много общего. С позиции генетика можно полагать, что анаграммы лежат в основе жизни. Ведь гены - это слова, составленные из цепочек четырех букв-оснований в молекуле жизни ДНК. По их линейной матрице строится аминокислотная нить белков. Простые перестановк или пропуски оснований по длине молекулы ДНК ведут к новому молекулярному смыслу. Это своего рода анаграммы –мутации. Научные журналы тоже вовлекаются в эту игру. Density and destiny – так была названа статья в журнале “Nature” о возрасте звезд во Вселенной. Речь шла о том, чтоdestiny или судьба вселенной зависит от плотности звезд - density.
Пожалуй никто из современных писателей не вводил в свое творчество игру словами с таким разнообразием, изяществом и лукавством, как Владимир Набоков. Он любил играть плотью слова : «Я не мешаю словам играть. Я даю им порезвиться. Некоторые из моих персонажей любят взять с поличным какое-нибудь выражение, ведь каламбур определяется как пара слов, застигнутые врасплох. Перестановка слогов зачаровывает и воодушевляет моих героев больше, чем меня самого». Поиск и истолкование словесных игр в творчестве Набокова - особая ветвь набоковедения. Приведу некоторые примеры и свои наблюдения.
Язвительно звучит в «Даре» брошенное вскользь замечание, что Чернышевский постоянно писал о космическом и умозрительном, но при этом выпадала одна буква. То есть, получалось нечто комическое и уморительное. «Состукивание» и звукоположение сходных слогов , обычное в поэзии, пронизывает текст романа. Авторский герой мечтает выбраться из чуждой ему Германиии , где «бездарно-ударная, приторно-риторическая, фальшивовшивая повесть о войне считается величием литературы». Двойные определения со звуковыми повторам усиливают друг друга и приводят к ядовитому неологизму «фальшивовшивая» .
В «Даре» Набоков воссоздает моменты ускользающей рифмы и невольного рождения анаграммы при вспышке вдохновения: «Благодарю тебя Россия за чистый и...второе прилагательное я не успел разглядеть при вспышке, а жаль... Счастливый? Бессонный? Крылатый? За чистый и крылатый дар. Икры. Латы. Откуда этот римлянин?». Он «воскурился» у главного героя романа поэта Годунова-Чердынцева из разделения «...и крылатый» на «икры и латы» и мгновенного порождения новой смысловой ассоциации.
Автобиографический роман «Другие берега» имеет английское название «Conclusive evidence». «Оно нравилось мне, — писал Набоков, — из-за двух смежных «V» — моего и моей жены Веры, но никто этого не заметил». В дополнение к смежным «V» Набокова, видимо, привлекла и палиндромная блестка «ive-evi». Так Пушкин включил палиндром «нег-ген» в название «Евгений Онегин». «Я думал уж о форме плана / И как героя назову» ( гл. LX).
Любопытна догадка: Набоков считает науку, которая отделяет себя от философии и поэзии, формой инцеста или близкородственного скрещивания, ведущего к вырождению. Об этом намекает ключевая анаграмма insect — scient — nicest — inсest. У самого Набокова научные занятия энтомологией (insect — scient) составляли гармонию (nicest) с его художественным творчеством. Недаром бабочкам посвящены вдохновенные художественные вставки — «знанием умноженная любовь: отверстые зеницы» («Дар»).
Итальянские художники-классики любили помещать автопортрет в одном из уголоков своего полотна или тем или иным путем оставлять графический автограф. Набоков-критик указывает на сходный прием у высоко ценимого им писателя Джеймса Джойса. Анаграммные шифровки своего имени, инсталлированные в текст полностью или в виде отдельных букв, привлекали писателя с «силой одержимости». Это сродни его любви к шахматным задачам, где тайный замысел скрыт в композиции фигур: «Всякий творец — заговорщик; и все фигуры на доске, разыгрывая в лицах его мысль, стояли тут конспираторами и колдунами. Только в последний миг ослепительно вскрывалась их тайна» («Дар»).
В комментариях к «Аде» Набоков скрывается за изящной анаграммой, превратив VladimirNabokovв таинственную даму VivianDarkBloom (Вивиан Темноцветущая). В другом варианте он анаграммно перевоплощается в некую философиню DamorBlock. В эссе «Первое стихотворение» читаем: «Вивиан Дамор Блок, моя философская подруга, в последние годы говаривала, что тогда, как ученый видит все, что происходит в точке пространства, поэт чувствует все, что происходит в точке времени»...
Добавить комментарий