Тот осенний вечер многое изменил в его жизни. Готовился к нему долго: выбирал кольцо для любимой девушки, продумывал каждое слово своего предложения. Торт с надписью WOULD YOU MARRY ME? вызвал у нее неописуемый восторг, как и маленькое бриллиантовое колечко из белого золота - символ их любви и будущей совместной жизни. Они вышли из ресторана далеко за полночь. Звездное небо простиралось над спящим городом, опавшие листья мягко шуршали под ногами. Казалось, сама природа улыбалась им и желала добра и счастья. Подошли к машине. Неторопливо доставая ключи из кармана, вдруг - замер…
-Жизнь или кошелек!
-Конечно, кошелек,- попытался сбросить со своего плеча чью-то назойливую руку.
- Деньги давай, деньги, да поживее!
- Нет денег, проел в рестора...
Но не успел договорить... Чудовищный выстрел в голову остановил его слова, оборвал мысли. Пуля пробила лицо, задела глаз, сонную артерию, повредила большую часть мозга.
Алексей долго был в состоянии глубокой комы. Многие недели врачи бились за его жизнь. Поражение мозга было столь обширным, что одна операция следовала за другой. Целая армия врачей и нас, специалистов по реабилитации, не покидала Алексея ни на минуту. Мы двигали его безжизненные конечности, массировали, тормошили, стимулировали мышечную систему, стараясь вернуть к жизни. У каждого был свой участок работы, но все наши действия были четко продуманы и скоординированы.
Мы подносили к его носу остро пахнущие эссенции, зерна кофе, кожуру апельсина, шоколад, чтобы знакомые запахи вызвали какие-то ассоциации, напомнили что-то. Прикладывали холодные и горячие, шелковисто-гладкие и колючие накладки к чувствительным участкам кожи, капли приторно-сладкого сиропа и кислого лимона, чтобы рецепторы языка снова начали различать вкус, включали записи его любимой музыки так громко, что, казалось, и глухой мог услышать и отозваться. Но, к сожалению, усилия наши были абсолютно напрасны. Алексей не подавал никаких признаков жизни, все функции его организма выполняли подключенные к сети аппараты. Я смотрела на мертвое лицо живого человека и молила Бога, чтобы Алексей очнулся и дал нам хоть какую-то надежду. Копаясь в своей памяти, я пыталась отыскать какие-то забытые приемы, еще не испробованные с Алексеем.
Госпитальные картинки проплывали перед глазами одна за другой...
Вот юная Саманта. Она везла своих друзей на школьный бал. То был ее первый самостоятельный день за рулем и первая в жизни машина, которую родители подарили ей в честь успешного окончания школы. На маленькой узкой улочке, предельно превысив скорость, она врезалась в дерево; все пассажиры погибли почти сразу , а Саманта пять месяцев была в глубочайшей коме. Она умирала… А мать ее все еще надеялась на чудо, часами простаивая у изголовья, разговаривая с ней, читая вслух её любимые книги, газеты. Она верила, что дочь услышит ее голос, откроет глаза, позовет. Саманту так и не удалось спасти, ей было всего восемнадцать.
Помню мою больную Линду. Сын нанес ей множество ножевых ран в голову за то, что она выбросила его марихуану. Истекая кровью, она старалась не дышать, лишь бы он подумал, что она мертва и быстрее покинул дом. А когда услышала звук отъезжающей машины, ползком по снегу добралась до соседнего дома. Линду лечили долго. Мне удалось вернуть ей речь, но она так и осталась в инвалидной коляске навсегда — в свои 39 лет.
Палата за палатой... И в каждой своя беда, свое несчастье. Сколько же их в этих бесконечно длинных больничных коридорах, сколько трагедий, слез, искалеченных судеб. Они не чужие, ведь горе чужим не бывает. Работая с больным, ты все равно страдаешь вместе с ним, шагаешь рядом на протяжении всего долгого пути его возвращения к жизни. Вспоминая своих многочисленных пациентов, я мысленно переходила из госпиталя в госпиталь, из отделения в отделение, понимая, что больные никогда не уходят из сердца и память годами хранит детали лечения, трудности, удачи. Но мой реабилитационный опыт молчал. К сожалению, весь арсенал как стандартных, так и не традиционных методов терапии с Алексеем я исчерпала полностью. Но всё равно мы продолжали работать, час за часом и день за днём. И наконец-то через несколько недель Алексей начал открывать глаза, а потом едва-едва зашевелил губами и пальцами левой руки. Теперь появилась надежда, что он скоро выйдет из комы, поймет происходящее. Каждое утро моя терапия начиналась с работы с зеркалом. Я заставляла Алексея смотреть на себя, но он упорно закрывал глаза, отворачивался, стараясь убежать от действительности. А когда он все-таки сумел сфокусировать взгляд и увидел в зеркале свое изуродованное лицо, слезы ручьем покатились из его глаз. Он плакал... То громко, навзрыд, то тихо всхлипывал, приближаясь к зеркалу и стараясь внимательнее рассмотреть это чужое неузнаваемое отражение. Тяжко было видеть его горе, слезы, но они говорили мне о многом: он понял, а может, вспомнил, что с ним случилось.
С того самого дня наши занятия стали более интенсивны, нам предстояло сделать очень многое. Ведь Алексей полностью потерял речь, утратил способность следовать командам, писать, читать. Он был как маленький беспомощный ребенок, которого заново надо научить одеваться, есть, ходить... Конечно, весь прошлый опыт больного — речевой, жизненный, интеллектуальный — полностью не исчезает, почти всегда остаются какие-то, пусть совсем незначительные, но сохранные функции. И опыт Алексея, накопленный 30-ю годами его жизни, как и весь его интеллектуальный багаж, нам здорово помогали.
Но все равно стоило немалых усилий и времени включить его в работу, увести от мрачных мыслей, которые не покидали его, невзирая на количество принимаемых лекарств от депрессии и ежедневных занятий с психологом.
Постепенно к нему возвращалось понимание речи, сначала на уровне отдельных слов, затем словосочетаний, коротких предложений. С каждым днем сказанное обретало для него все больший и больший смысл. Алексей стал активнее, пытался говорить, но язык и губы двигались еле-еле, понять его было почти невозможно. Поэтому много времени уделялось упражнениям, речевой гимнастике, я двигала его непослушные челюсти, раскачивала вялый язык, массировала мягкое нёбо, губы, лицо. Наша терапия была весьма агрессивна, пожалуй, даже беспощадна в своих требованиях. Случались дни, когда он терял самообладание, погружаясь в свою беду, просил оставить его в покое, потом извинялся, понимая, что победить болезнь могут только усердие и труд. И он трудился неутомимо. Желание и умение работать, заложенные в нем, наверное, ещё с детства, перекрывали чудовищную усталость. Через неимоверные головные боли, слипающиеся от лекарств глаза, слезы, раздражение, день за днем Алексей поднимался на следующую ступеньку. Ему предстояла еще длинная и долгая дорога, долина успеха все еще была далеко-далеко, за высокими труднодоступными горами.
И требовалась невероятная внутренняя сила, энергия, воля, чтобы пройти этот, казалось бы, нескончаемый путь. Алексей очень старался, заставляя себя верить в успех. Я видела, как мозг его тщательно отбирал все позитивное, отбрасывая ненужные мелочи, сбои и неудачи. А было это очень непросто, ведь он болел так долго и так тяжело, что радости, казалось, навсегда ушли из его жизни.
Через несколько месяцев Алексея перевели в реабилитационный центр. Теперь он уже передвигался сам, опираясь на ходунок. Правая сторона была полностью парализована, рука плетью свисала вдоль длинного тела. Специалисты работали с сохранной левой рукой, она должна была взять на себя функции правой: научиться держать ложку, одеваться, писать.
И в свои тридцать лет Алексей как бы снова сел за парту. Старательно, как первоклассник, выводил он дрожащие неуверенные линии, буквы, цифры. Перечеркивал, расстраивался, плакал и все начинал сначала. Километры палочек, сотни кружочков, квадратиков и наконец-то — слоги, слова, предложения. В долгие часы наших занятий Алексей уходил от болезни, восхищая меня своей неутомимостью, готовностью сегодня реализовать весь свой природный потенциал. Но боль воспоминания, ностальгия по прежней жизни постоянно жили в нем. Часто посреди занятий он отключался, смотрел сквозь меня, бледный, утомленный, с потухшим взглядом и нежеланием жить такой жизнью.
А через какое то время Алексей переступил порог моего офиса самостоятельно, без ходунка и без палочки. Он уже хорошо владел речью, мог свободно выразить свои мысли, желания. Но его спонтанная речь все время преподносила нам какие-то сюрпризы. То он непроизвольно останавливался на одном и том же слове, и, словно эхо, повторял его десятки раз, то начинал хохотать при необходимости сказать что-то. Временами накатанные гладкие фразы вдруг полностью исчезали или становились ломкими и запутанными.
Его речь, словно кораблик, волны бросали — то вверх, то вниз. Но он шел за мной, то поднимался наверх, то падал, сворачивал в сторону и никак не мог найти выход, то петлял вокруг одного и того же слова много дней подряд, возвращаясь во вчера и все начиная сначала.
Алексей видел как я лепила его речь по кусочкам, тщательно собирая разлетевшиеся во все стороны мелкие осколки, и с благодарностью отмечал, что с каждым часом расстояние между ним и болезнью значительно возрастало.
Сегодня наше последнее занятие. Я уезжаю в Стэмфорд, покидаю Чикаго. Алексей пришел нарядный, праздничный, в руке охапка красных тюльпанов и пачка каких-то бумаг, аккуратно перевязанных черной лентой. Это то, что его мать бережно хранила все три года: каждый листок, на котором сын ее заново учился писать. На этих пожелтевших листках вся динамика его болезни... кривые линии, пляшущие буквы, первые слоги, корявые слова и, наконец, сочинение.
Госпиталь устраивал прощальный ланч по случаю моего отъезда. Алексей был в числе приглашенных. Он приготовил речь и очень волновался. Наверное, только я знала, сколько усилий стоило ему выйти на сцену, взять микрофон и произнести те замечательные слова, которые он хотел подарить мне на прощание.
И вот я в самолете, через пару часов мы приземлимся в Нью-Йорке.
Остались далеко все мои чикагские больные, клиники, центры реабилитации, в которых я консультировала последние пять лет. Подо мной океан, а в руке милая открытка с изображением улетающего в небо журавля и старательно написанные слова: "Лариса - вы самый важный человек в моей жизни. Вы вернули мне речь, а с ней возможность жить, работать и снова любить. С благодарностью, Алексей".
Добавить комментарий