Неужели придётся жить без книг на русском языке? - Беседа с Беллой Данцкер

Опубликовано: 22 октября 2015 г.
Рубрики:

Из истории русской эмиграции третьей волны

Беседа с эмигранткой 1979 года Беллой Данцкер. Роквилл. 10 мая 2011 года

Редакция ЧАЙКИ с удовольствием знакомит своих читателй с ранее не публиковавшимся материалом поэта и энтузиаста русской культуры Юлия Зыслина, рассказывающим о культурных начинаниях русскоязычной эмиграции в Вашингтоне.

От интервьюера

Белла Данцкер, филолог (окончила Киевский государственный университет), большой знаток русской поэзии, школьный учитель литературы по прежней жизни (1959-1978). В Вашингтон приехала в 1979. В 2013 жизнь Беллы Данцер оборвалась..

Ю.Зыслин: Белла, давайте обратимся к Вашему приезду в Америку. Я слышал, что вы приехали под своей девичьей фамилией Спитковская?

Б.Данцкер: Фамилию мужа мне присвоили на таможне в Нью-Йорке. Взяли документы мужа, посмотрели на него и сказали: «Мистер Данцкер». А потом, не поднимая глаз: «Миссис Данцкер, дети Данцкер». Всё. На этом я стала Данцкер. Мы приехали в Вашингтон. У меня не было ни малейшего представления о том, смогу ли я здесь где-нибудь увидеть русскую книгу, читать по-русски, встретиться с людьми, которые интересуются русской литературой. У меня абсолютно отсутствовали не просто неправильные представления - никаких вообще. Поэтому, когда через какое-то время нам рассказали о существовании магазина Виктора Камкина в Роквилле, мы туда приехали. Это был шок, которого я не могу забыть. Магазин был небольшой. Стеллажи с книгами стояли очень тесно. Место на них не было для новых книг. Между стеллажами, в проходах, пачками лежали книги поэтов. И Цветаевой, и Пастернака. Эти книги были из большой и малой серий поэтов. У меня подогнулись ноги. О таких книгах я могла только мечтать.

Ю.Зыслин: А местные издания поэтов?

Б.Данцкер: Я рассказываю о своём первом впечатлении.

Я присела в проходе, чтобы посмотреть на эти книги. Села в проходе и стала эти книги в руки брать и гладить, и листать, и не могла подняться. Вдруг надо мной раздался голос: «Женщина! Что вы здесь сидите на полу?». А я, не понимая головы, говорю: «Я не просто сижу, я здесь жить буду!». И это было абсолютно моё ощущение. В ответ хохот. Поднимаю глаза. Стоит немолодая женщина и говорит: «Будем знакомы. Я Камкина». Это была Елена Андреевна Камкина – владелица этого магазина. Её мужа уже не было в живых. Мы с ней познакомились. Рассказала о себе. Я в то время ещё не работала. Это был, чуть ли не первый, или второй, месяц по приезде в Вашингтон. Она, говорит: «Пошли. Я вам открою кредит, будете брать книги». Моя реакция на это: «Елена Андреевна! Я ещё не работаю, ничего не зарабатываю и ничего не могу купить в вашем магазине». Она опять: «Я открою кредит, вы сможете брать, что захотите. Вы <потом> заплатите, не сомневаюсь в этом». И у меня это осталось в памяти на все годы. Конечно, я не посмела в этот первый раз <что-нибудь> взять. Позже я какое-то время пользовалась этим кредитом. Естественно, оплачивала. Вот такая первая встреча у меня была с русской литературой и с русской поэзией в Вашингтоне.

Ю.Зыслин: Меня тоже очень приветливо встретила Елена Андреевна Камкина, когда я приехал в Вашингтон в 1996 году. У меня гостил друг из Бостона, писатель и драматург Борис Гофман (он приехал в Америку в 1973 году), которого я привёл в магазин в свой первый, или второй месяц жизни в Роквилле. Мне тогда показалось, что это было огромное помещение, в котором со своей семьёй хозяйничал управляющий Камкиных Анатолий Забавский, а Елена Андреевна изредка сюда наведывалась. До закрытия этого книжного магазина, которое произошло через несколько лет, когда в Америке появилось несколько новых русских книжных магазинов, я здесь купил множество книг для «Вашингтонского музея русской поэзии и музыки». Я также был на похоронах Елены Андреевны в Вашингтоне и видел огромный саркофаг, где покоится Виктор Камкин. Тогда же посетил и могилу его друга писателя Виктора Петрова, чьи книги продавались в магазине. С Петровым я встречался и в России, и здесь в Роквилле [1] .

Б.Данцкер: Потом нам рассказали о существовании «Русского литературного фонда». Это было отделение «Всеамериканского литературного фонда». В то время во главе его стоял Андрей Седых в Нью-Йорке [2] . А в Вашингтоне и, вероятно, в других городах были филиалы (отделения), созданные, видимо, в своё время первой эмиграцией и подхваченные второй эмиграцией. Фонд этот собирал деньги для неимущих русских литераторов, которых жизнь разбросала по всему миру. И они зачастую нищенствовали. Фонд поддерживал определённых людей, живущих и в Центральной или Южной Америке, о которых в фонде знали и которые не имели средств к существованию. Здесь в Вашингтоне этот «Литературный фонд» был очень значительным культурным объединением. Во главе его, когда мы приехали, стоял Юрий Ольховский. Он тогда работал в университете им. Джорджа Вашингтона (GWU). Потом бразды правления приняла на себя Елена Александровна Якобсон. Она была профессором того университета. И была автором многих учебников русского языка. Она была из той русской эмиграции, которая шла через Китай, через Шанхай. Муж её в своё время стоял во главе Славянского отдела Библиотеки Конгресса. То ли Славянского, то ли Русского отдела, я сейчас точно не помню [3]. Мы его уже не застали в живых. Он был родным братом <знаменитого литературоведа> Романа Якобсона [4]. Отсюда её фамилия Якобсон. Она прекрасно вела этот «Литературный фонд» в Вашингтоне. Раз в месяц назначались встречи. Приглашались интересные люди, имеющие отношение к русским литературе и искусству. Приходили желающие слушать. За небольшую плату покупались как бы входные билеты. Многие приносили книги и отдавали их «Литературному фонду» на продажу. Устраивался чай, за который тоже платили по доллару. Все деньги шли в кассу «Литературного фонда», за вычетом того, что платили за использование этого подвала, этого бейсмента церкви на Cercle Chavy Chase. Всё остальное уходило в Нью-Йорк и распределялось между нуждающимися литераторами.

Ю.Зыслин: Я видел и сфотографировал церковь на Chavy Chase Circle (вблизи Connecticut Ave.). Мне её однажды показал бывший корреспондент газеты «The Washington Post» в Москве Гарри Ли, который посещал в своё время «Литературный фонд» в Вашингтоне

Б.Данцкер: До того, как стал возможен обмен и русские литераторы начали регулярно приезжать сюда, здесь выступил Василий Аксёнов, когда он попал в Америку, был лишён гражданства и не смог вернуться. Приезжал сюда Иван Елагин [5], приезжал Борис Филиппов[6]. Первое выступление, которое я услышала <в Фонде> (я не поверила своим ушам) – это было выступление профессора Филиппова. Он говорил на таком изысканном русском языке (а было это в центре Вашингтона), что я просила мужа меня ущипнуть: не сплю ли я? Действительно, я ли слышу эту речь в Вашингтоне? Может быть, моя вина, что я не знала о возможности подобного. Я приехала из Киева в 1979 году. У нас не было родственников к тому времени в Америке. У нас не было знакомых. Не было никаких связей

Ю.Зыслин: А в каком году Вы слушали здесь Филиппова? До перестройки? Кстати, Борис Филиппов вместе с Глебом Струве [7], сделали великое дело для русской культуры. Они издали в Америке собрания сочинений Б. Пастернака, А. Ахматовой, Н. Гумилёва, О. Мандельштама, Н. Клюева, когда в СССР и мечтать об этом нельзя было. Эти книги потом были переизданы в России. Некоторые из них я привёз в Америку.

Б.Данцкер: Я думаю, это было в начале 1980-х годов, конечно, до перестройки. Мы не имели никаких практических сведений. Я привезла с собой все свои книги, всю свою домашнюю библиотеку. Потому что я была абсолютно уверена, стыдно мне сейчас об этом говорить, что, если я не привезу сюда с собой своё собрание сочинений Пушкина, то где же я там, в Америке, увижу ещё книгу Пушкина. Вот такие были у меня абсолютно дикарские представления.

Ю.Зыслин: Кстати, по утверждению коллекционера и издателя Эдуарда Штейна [8], первая русская эмиграция в Америке не издала за многие годы ни одной книги Пушкина. По Штейну, например, даже немцы издавали во время войны Пушкина на русском языке. Это он рассказывал на юбилее «Союза русских писателей Нью-Йорка» незадолго до своей смерти.

Б.Данцкер: Эдуард Штейн был у нас здесь.

Ю.Зыслин: Поэтому Пушкина Вы не зря привезли. Я тоже привёз шеститомник Пушкина, который мне мама подарила в 1936 году ко дню моего шестилетия. На моё счастье я в Нью-Йорке познакомился с его далёким потомком, современным поэтом.

Б.Данцкер: У русских первой эмиграции были свои проблемы, трудности.

Ю.Зыслин. Они много чего издавали. Например, по данным искусствоведа и коллекционера Михаила Юппа (Филадельфия), в Америке за 1917-2000 годы было издано 1000 с лишним сборников стихов и альманахов поэзии сотен русских поэтов Америки.

Б.Данцкер: Но литераторы часто нищенствовали.

Ю.Зыслин: Конечно.

Б.Данцкер: Тостовский фонд <тоже> был для них таким источником помощи. Им было, может быть, не до книг. Потом во время третьей эмиграции, нашей эмиграции, когда началась работа издательства «Ардис» Карла и Эллендеи Профферов [9]…

Так вот ещё о «Литературном фонде» в Вашингтоне. Я помню, когда была встреча с Джоном Гледом [10]. Это наш приятель, наш современник. Он в своё время работал профессором Мэрилендского университета. У него совершенно свободный русский.

Ю.Зыслин: И русская жена.

Б.Данцкер: И он первым, я не знаю, единственный ли, перевёл на английский язык «Колымские рассказы» Варлама Шаламова. В то время, когда, может быть, они, не ручаюсь, даже не были изданы в Советском Союзе. Всё равно сначала всё здесь издавали. Так вот была назначена встреча в «Литературном фонде». Он должен был рассказать и о Шаламове, и о его рассказах, и о своих переводах. Книга его переводов получила какую-то очень престижную премию в Америке за <высокий> уровень его переводов. Была зима. Где-то в середине января. В Вашингтоне была ужасная погода. Шёл снег. Дороги были обледеневшими, был гололёд. А мы с мужем не могли понимать, что такая погода не даст кому-то поехать туда, куда ему надо. Кто же обращал внимание на погоду, когда надо было ехать. И мы с огромными трудностями всё-таки туда приехали. Приезжаем. Елена Александровна, Джон Глед и его жена, мы с мужем и ещё, может быть, два или три человека, которые жили поблизости и имели отношение к организации этой встречи. Все остальные просто не явились, потому что погода была ужасной. И до сих пор, когда встречаемся, мы вспоминаем об этой встрече.

Ю.Зыслин: С женой Филиппова вы не были знакомы? Евгения Жиглевич, литературовед, редактор, издатель, диктор «Голоса Америки», уроженка г.Риги, бывшая актриса, у нас в библиотеке читала стихи поэтов Серебряного века. И тоже из-за плохой погоды мало пришло народа. И было очень обидно и неприятно...

Б.Данцкер: Нет, не была с ней знакома. На Литфонде я познакомилась с женой Трифонова. Дело в том, что Юрий Владимирович Трифонов был одним из моих <самых>любимых писателей.

Они дружили с Аксёновыми. Она приехала к ним. Остановилась у них. И он привёз её на Литфонд. Она была просто слушательница. А я со своей непомерной любовью к Трифонову, подошла к ней во время перерыва и об этой своей любви к книгам её мужа сказала что-то такое, что, вероятно, проникло ей в сердце. Она мне и говорит: «Вы знаете, мне много чего говорили о Трифонове, но этого мне ещё не говорил никто!». Я её спрашиваю: «А в гости хотите?». - «Хочу», - отвечает она. Мы привезли её к себе на какое-то время. Я устроила обед. Это было по-семейному. Я до сих пор жалею, что мы не догадались позвать ещё и Аксёнова. Мы не были <с ним > знакомы. Он был где-то высоко. Но её как гостью, жену Трифонова, мы пригласили тогда к себе и ещё две пары наших приятелей. Мы прекрасно провели вечер. И расспрашивали о её сыне. Я даже потом посылала книги для него (он был мальчиком тогда). Обменивались поздравительными открытками, и на этом всё кончилось.

Ю.Зыслин: Давайте теперь для краткости просто перечислим, с кем вы ещё встречались? Вот с Иосифом Бродским, с Борисом Заходером...

Б.Данцкер: Евгений Рейн, Семен Липкин, Инна Лиснянская...

Ю.Зыслин: Мне важно знать, какое у вас было счастье. Я опоздал <и не смог посещать «Литературный фонд»>, но тоже многих встретил [1]. Я пытался в 1996-1997 годах встретиться с Еленой Александровной Якобсон, но она уже тогда очень болела, а её главные помощники по Фонду мне тоже отказали: «Мы не хотим встречаться. Вот раньше всё было хорошо, а теперь всё не то».

Итак, вы приехали <в Америку>в 1979 году.

Б.Данцкер: Да. Здесь при этом было всего несколько десятков семей с нами. Потому что Вашингтонская община очень долго эмигрантов не брала. Оттого что здесь нет промышленных предприятий. Для работы в государственных учреждениях мы не годились, хотя бы потому, что <у нас> не было гражданства. И поэтому, когда ХИАС распределял <по Америке вновь приехавших евреев> в те годы, они посылали людей туда, где они могли бы найти работу: в Нью-Йорк, Балтимор, в другие места, а в Вашингтон мы прибыли, чуть ли не самыми первыми. Как раз в 1978 г. под давлением, когда эмигрантов становилось всё больше и больше, стали брать и здесь. Мы приехали - никого и ничего не знали. Мы все стали искать работу. Знакомых нет. Родственников практически никого. Способные работать более или менее устроились. Вдруг оказалось, что есть пожилые люди, которые сидят по своим квартирам и домам. Их детям не до них совсем, машины они не водят, русского телевидения не было, русские актёры не приезжали, русских мероприятий не было никаких. Вообще все люди, которые с нами приехали, не только пожилые, но даже и мы, были лишены какого-то общения. И вот мы с Борисом Шехтманом, ныне здравствующим и процветающим, создали здесь клуб «Новый американец». И несколько лет этим клубом руководили, издавали журнал каждый месяц.

Ю.Зыслин: Какие это были годы, с какого по какой и как назывался журнал?

Б.Данцкер: «Новый американец».

Ю.Зыслин: А Довлатов тоже назвал своё издание «Новый Американец». Правда, у него и его коллег была под этим названием газета в Нью-Йорке, а не журнал [12]

Б.Данцкер: Может быть, мы были первыми. Это началось в 1979 г., а до какого года <продолжалось>, я даже и не помню.

Ю.Зыслин: Сейчас тоже есть две газеты под одним названием «Русская Америка», в Техасе и в Нью-Йорке.

А клуб, до какого года существовал?

Б.Данцкер: Клуб долго существовал, поскольку русские евреи приезжали сюда и хотели, чтобы у них был какой-то русский Центр, и здесь сменилось несколько президентов. Я 10 лет была президентом этого клуба, потому что Бориса Шехтмана взяли как бы на полставки социальным работником. За очень незначительные деньги. Поэтому ему нельзя было быть выборным лицом. Так что я была президентом. Потом после меня были и до меня кто-то был. Я знаю этих людей. Наконец, я одному из них передала бразды правления, и на этом кончилось. Потом, вы знаете, за 10-12 лет всё изменилось. В России началась гласность, перестройка, сюда стали приезжать артисты и театры. И в наших потугах уже не было такой нужды. Когда мы только приехали и ещё не было ничего, даже я провела несколько лекций. Например, три таких лекции: я рассказывала людям об Окуджаве, Галиче и Высоцком. В сопровождении записей. У нас были записи на плёнках. Я вначале думала: «Ну, зачем?». А знаете что оказалось? На мои лекции приходило по 100 человек. Очень многие из приехавших людей не слышали их песен и не знали. Или что-то слышали, что-то знали, но полностью нет. На эти вечера приезжали сюда и из провинции. Потом я от этой культуртрегерской работы отказалась, потому что стали приезжать из Нью-Йорка певцы. Например, Миша Гулько приезжал. Мы им давали возможность у кого-то у нас переночевать.

Юлий Зыслин: Теперь давайте поговорим о Вашем архиве. Спасибо за желание передать часть его, касающуюся русских поэтов Серебряного века, в «Вашингтонский музей русской поэзии и музыки».

Вот, например, что это за афиша здесь у вас лежит?

Белла Данцкер: В 1989 году праздновалось 100-летие со дня рождения Анны Ахматовой. Это были годы, когда уже была гласность, когда уже началась перестройка. Но это было до начала 1990-х годов, когда вообще всё переменилось. И группа московских и петербургских литераторов была приглашена в Америку какими-то американскими университетами. В эту группу входили Семён Липкин, Инна Лиснянская, известные поэты того времени, <а также> поэт Евгений Рейн и искусствовед Виталий Виленкин, автор знаменитой книги об Ахматовой «В сто первом зеркале». Среди их мест выступлений и пребывания был Бостон. В Бостоне им устроили очень хорошую встречу. Там жил петербургский литературовед с семьёй, Григорий Евсеевич Тамарченко. Их хорошо знали в Ленинграде. Анна Владимировна много-много лет преподавала в «Лениградском театральном институте». А её муж Григорий Евсеевич в своё время пострадал во время борьбы с космополитами и потом преподавал в Новгороде и в Псковском педагогическом институте. Они эмигрировали и попали в Бостон. Это были замечательные литературоведы. Он оставил книгу воспоминаний о жизни своей семьи. Анна Владимировна много печаталась в своё время и в Ленинграде, и здесь. И вот позвонил мне Григорий Евсеевич (мы были с ним знакомы) и говорит: «Надо устроить встречу этих людей с русскоязычным Вашингтоном, потому что следует отметить в Вашингтон 100-летие со дня рождения Ахматовой. Эти люди хотят побывать в Вашингтоне, и, пожалуйста, Беллочка, сделайте». Он вообще разговаривал со мной таким приказным тоном. Хотя у нас не было многочисленной русскоязычной публики, я всё же такой вечер организовала в помещении Еврейского общественного Центра (JCC). Оповестили всех русскоязычных зрителей, которых это могло заинтересовать. И они пришли. На сцене сидели гости из России, они рассказывали об Ахматовой и читали стихи. В частности, конечно, Семён Липкин, Инна Лиснянская и Евгений Рейн читали свои стихи, посвящённые Ахматовой. И просто свои стихи. Виталий Виленкин и Анна Саакянц, будучи прозаиками, многого рассказать не могли.

Ю.Зыслин: Как это? Виленкин мог прекрасно рассказать об Ахматовой[13]. Да и Саакянц, кроме Цветаевой, занималась и Ахматовой. [14]

Б.Данцкер: А они и рассказывали немножко. И это был большой вечер, которым я очень гордилась потом. Не так-то легко было привлечь <публику> в то время.

Ю.Зыслин: Да и сейчас нелегко…

Б.Данцкер: Вы, конечно, знаете всё это. Нелегко, потому что, во-первых, в то время в Вашингтоне не так много было русскоязычных, а среди них любящих литературу ещё меньше, а любящих поэзию - ещё меньше

Ю.Зыслин: А любящих Ахматову ещё меньше.

Б.Данцкер: Липкина и Лиснянскую и того меньше.

Ю.Зыслин: А Рейна тем более.

Б.Данцкер: Тем более.

Ю.Зыслин: А кто Виленкина здесь мог тогда знать? А Саакянц? Речь идёт о широкой публике.

Б.Данцкер: Вечер состоялся. Они были на сцене. Они выступали. Мы сделали объявление. Приглашения раздали людям.

Ю.Зыслин: Что ещё у Вас связано с Ахматовой?

Б.Данцкер: Я вспоминаю такой случай. Приезжаем мы в Голландию, в город Дельфт. И в местном музее выставлены рисунки Модильяни. Это была ему посвящённая выставка. В своё время он, насколько я помню, расплачивался своими рисунками с врачом, который его лечил. По крайней мере, тот врач брал и так, и в подарок, и вместо гонорара. У этого врача оказалась целая серия рисунков Анны Ахматовой <работы Модильяни>. На то время, когда мы были там, для нас это было открытие, потому что в Советском Союзе мы знали только один рисунок, который Ахматова держала и который, время от времени, появлялся в изданиях Ахматовой [15]. А там была целая стена этих рисунков. Это всё было в частной коллекции. Где сейчас эти рисунки – я не знаю.

Ю.Зыслин: Половина <рисунков> не найдена до сих пор (речь идет уже о рисунках из коллекции самой Ахматовой, - прим. ред.) Модильяни подарил Ахматовой 16 её изображений. Ныне известны несколько из них.

Б.Данцкер: На этой выставке были и другие рисунки Модильяни, другие эскизы, пробы в керамике, в малой скульптуре.

Ю.Зыслин: Есть предположения, что Модильяни изображал Ахматову и в скульптуре.

Примечания.

1. Юлий Зыслин. «Мир по-прежнему тесен. Встречи. Поиски. Находки». «Континент». Чикаго. 2008. - 128 с.

2. Андре́й Седы́х (настоящиее имя — Яков Моисеевич Цвибак, 1902-1994) — русский литератор, деятель эмиграции, журналист, критик, личный секретарь Ивана Алексеевича Бунина. С 1973 года главный редактор газеты «Новое русское слово».

3. Историк, политолог и библиограф Сергей Осипович Якобсон (1901—1979), директор отдела славистики и Центральной Европы Библиотеки Конгресса США (его жена — радио ведущая «Голоса Америки» Елена Александровна Якобсон, 1912—2002).

4. Рома́н О́сипович Якобсо́н (англ. Roman Jakobson; 1896-1982) — российский и американский лингвист и литературовед, один из крупнейших лингвистов XX века, оказавший влияние на развитие гуманитарных наук не только своими новаторскими идеями, но и активной организаторской деятельностью.

5. Ива́н Венеди́ктович Ела́гин (наст. фамилия — Матве́ев, 1918-1987) — русский поэт второй волны эмиграции.

6.Борис Филиппов (наст. фамилия Филистинский; 1905—1991). В 1950 году переехал в США, профессор ряда университетов.

7. Глеб Петро́вич Стру́ве (1898-1985) — русский поэт, литературный критик и литературовед, переводчик, сын философа, историка, экономиста, общественного и политического деятеля П. Б. Струве.

8.Эдуард Штейн»(1934-1999) - писатель, знаток эмигрантской поэзии, автор антологий и справочников, страстный собиратель книг.

9.Ардис» создан весной 1971 года в городе Энн Арбор, штат Мичиган славистами Эллендеей и Карлом Профферами под впечатлением от посещения ими Советского Союза. Создание «Ардиса» преследовало две цели: первая — опубликовать «потерянную библиотеку» двадцатого века русской литературы, то есть произведения, не публиковавшиеся в СССР по цензурным соображениям (В. Войнович, В. Аксёнов, Л. Копелев и др.), а также не переиздававшиеся десятилетиями из-за политической и литературной конъюнктуры (О. Мандельштам, M. Цветаева, A. Платонов и др.); вторая цель — познакомить Запад с переводами современных писателей, работающих в Советском Союзе[. Книги издательства «Ардис» на русском языке проникали на территорию СССР различными путями, а затем, в большинстве своём, тиражировались самиздатом.

10. Джон Глэд (John Glad, родился 31 декабря 1941) , профессор русской литературы университетов Джорджия, Чикаго, Айовы, Мэриленда и других (США). Переводчик «Чёрной книги» Василия Гроссмана и Ильи Эренбурга, произведений Н. Клюева, В. Аксёнова и других; в 1980 г. получил премию за перевод «Колымских рассказов» Варлама Шаламова. В 1982 - 1983 гг. директор Института Кеннана по изучению России. Участвовал в некоторых встречах в Роквиллской библиотеке. Книга «Беседы в изгнании» подарена им «Вашингтонскому музею русской поэзии и музыки».

11.Юрий Трифонов жил в Московском Доме Правительства в 1931-1939 годах. В 2003 году на этом доме установлена мемориальная доска: «Выдающийся писатель Юрий Валентинович Трифонов жил в этом доме с 1931 по 1939 год и написал о нём роман „Дом на набережной“»

12.В начале 1980-х годов в Нью-Йорке группа недавних эмигрантов затеяла выпуск собственной газеты под редакцией Сергея Довлатова и под названием «Новый американец», что составило конкуренцию газете «Новое русское слово» 13.Виталий Яковлевич Виленкин (1911— 1997) — российский театровед, историк театра, литературовед и переводчик, профессор (1967), член Союза писателей(1947), друг Ахматовой, личный секретарь В.И.Немировича-Данченко (МХАТ).

14.Анна Александровна Саакянц(1932 -2002) – литературовед, исследователь творчества A. Ахматовой, биограф Марины Цветаевой, издатель, редактор собраний сочинений и составитель книг Марины Цветаевой, редактор книг М.А.Булгакова, участник изданий собраний сочинений Бунина и Куприна.

15. По мнению поэта Леонида Буланова (Бостон), «интересна некая перекличка этого рисунка с фигурой одного из наиболее известных скульптурных сооружений XVI cтолетия аллегорической фигурой “Ночи “ на крышке саркофага Джулиана Медичи, работы Микеланджело в капелле Медичи во Флоренциии».

Комментарии

Хотелось бы добавить к Примечанию 7 (у меня с семёрками связаны свои эмоции). Поправьте, если это неверно, но Г.Струве, по-моему, заведовал также Русской кафедрой в Стэнфордском Ун-те. После одной из его замечательных лекций в конце 70-х я оказался в группе одолевавших его расспросами и спросил, почему в изданное им самое полное собрание Мандельштама не включены его "маргулемы" (Иванов называл их при мне "маргулетами" скорее всего потому, что Мандельштам писал их на дни рождения своего очень близкого друга проф. Маргулиса). Всё же думаю, что маргулемы - от теоремы. Помню, что Струве очень оживился, отвёл меня в сторону и начал расспрашивать, как я с ними знаком и не могу ли достать что-нибудь из Союза. В 60-х читал несколько, думаю, потому, что знал Мишу Маргулиса, сына профессора. (Мишу забрали из Ленинградского Ун-та за участие в студенческом литературном обществе, и он провёл много лет в лагере - это описано у Солженицына) Мне эти четверостишия тогда не нравились, казались претенциозными, даже корявыми из-за попыток звучать юмористично. Наверное, я не прав. Подставлять же письмами (попытками раздобыть тексты) кого-либо в тогдашнем Союзе под обстрел властей категорически не смел. Теперь эти "маргулемы"/"маргулеты" известны.

Добавить комментарий

Plain text

  • HTML-теги не обрабатываются и показываются как обычный текст
  • Адреса страниц и электронной почты автоматически преобразуются в ссылки.
  • Строки и параграфы переносятся автоматически.
To prevent automated spam submissions leave this field empty.
CAPTCHA
Введите код указанный на картинке в поле расположенное ниже
Image CAPTCHA
Цифры и буквы с картинки