Если читатель подумал, что речь в этой книге идет о шумной политизированной молодежи, с некоторых пор собирающейся на берегах Селигера, то он ошибся. Нет ничего более отдаленного от темы книги, чем полчища «Наших» и иных молодых варваров, повторяющих по своим повадкам советский комсомол, хотя и в более развязном варианте.
Книга, названная мною «сагой», о другом – о дачном товариществе, в течение нескольких предвоенных лет существовавшем на берегах чудо-озера. Товарищество было необычным, в него входили уникальные личности: поэтесса Наталья Крандиевская, балерины Уланова и Вечеслова, актрисы ленинградского театра имени Пушкина Елизавета Тиме и Евгения Вольф-Израэль, режиссер того же театра Леонид Вивьен, прославившийся ролью Чапаева в одноименном фильме Борис Бабочкин, академик, создавший советское оптическое стекло, - Николай Качалов. Прелесть «саги» в том, что воспоминания о дачном товариществе на Селигере принадлежат жительнице сегодняшнего Чикаго, Татьяне Белогорской. Когда-то лениградская девочка со Старо-Невского проспекта Танюша Белогорская вместе с отцом и матерью, актерами ленинградских театров, провела несколько летних сезонов в «пряничном домике» на берегу Селигера.
Оказалось, что время это невозможно забыть, оно осталось в памяти. Чудо-озеро сфокусировало вокруг себя кусок довоенного бытия. Обычно такие «главные» впечатления жизни становятся ее барометром, показателем, туда ли ты движешься. Вот и книга Татьяны Белогорской принадлежит не столько к мемуарам, сколько к жанру «воспитания», в ней показан путь подростка, формирование его сознания и жизненных ориентиров.
Почему именно на Селигере расположилась небольшая группа ленинградской научной и артистической интеллигенции? Ну да, красивейшие места, чудо-озеро, равного которому трудно сыскать. В юности мне довелось побывать в тех краях – они незабываемы. Но ведь и дорога туда из Питера ого-го как тяжела: поездом с Московского вокзала до станции Бологое - там пересадка, далее еще одним поездом до Осташкова, потом нужно сесть на «доходягу»-пароход, а уже после добираться до места на лодке. Как вам путеществие? К тому же, если бы на месте вас ждали комфорт и уют. Но нет: на плесе, где расположились питерцы, не было магазина, почты, телефона, электричества. Там не было ни медпункта – для пожилых, ни кинотеатра – для юных.
Что же там было? Озеро и лес. И еще – общение с членами семьи и с соседями.
Нужно сказать, что поскольку дачное товарищество возникло в 1937-м, невольно думаешь: не хотели ли «товарищи интеллигенты» скрыться подальше от «всевидящего ока» и «всеслышащих ушей» хотя бы на лето? Несколько близких родственников селигерских дачников как раз в это время попали под репрессивное колесо, о чем рассказано в книге. Вполне возможно, что оставшимися владело желание укрыться, спрятаться, схорониться в недрах природы, пусть и без электричества, зато и без ежеминутного ожидания звонка в дверь. По иронии судьбы, как потом выяснилось, Селигер был в ту пору «закрытой зоной», на расположеном неподалеку от дач острове Городомля разрабатывали биологическое оружие. Не случайно трагическим военным летом 1941-го в «пряничный домик», где под присмотром юной няни остались две девочки, Танюша Белогорская с кузиной, с ночным обыском нагрянут военные с собаками. Видимо, боялись за сохранность «объекта», предупреждали возможность диверсий... Судьба же девочек их нисколько не интересовала. Но к этому драматическому эпизоду мне бы хотелось еще вернуться.
В книге тут и там разбросаны любопытные штрихи об именитых дачниках. Оказывается, Борис Бабочкин и его будущий герой Василий Чапаев служили в Гражданскую в одном полку, но друг друга не знали. Или такое: Академик Николай Качалов приходился кузеном поэту Александру Блоку, до революции тесно с ним общался, после о родстве старался не упоминать - Блок не пользовался симпатией советских властей.
Жена Николая Качалова актриса Елизавета Тиме, блиставшая на сцене питерского Пушкинского театра, всю жизнь несла на себе клеймо: еще до Октябрьской революции бульварная газетенка приписала ей брак с Александром Керенским. Легенда эта оказалась живучей, бедную актрису таскали в органы безопастности и после 1917-го, и после 1945-го. Евгений Шварц, на Селигере не живший, но приятельствующий с родителями Татьяны Белогорской, услышав из уст девочки о случившейся на дачах краже, тут же сочинил по этому поводу несколько шутливых экспромтов.
Память Татьяны Белогорской сохранила эти смешные четверостишия. Любопытно, что внук Шварца, поэт Андрей Крыжановский, унаследовал способность к поэтической импровизации, с ходу писал стихи на заданную тему, напоминая «импровизатора» из пушкинских «Египетских ночей». Кстати сказать, у Татьяны Белогорской есть интересные воспоминания об Андрее Крыжановском и этой его редкой способности .
Как кажется, больше других удался в книге портрет «королевы Селигера» Натальи Васильевны Крандиевской-Толстой . Наталья Крандиевская в годы «селигерского сидения» уже не была женой «красного графа» Алексея Толстого. Удивительно, что Танюша и ее маленькая кузина, ничего не зная о Крандиевской – ни того, что та была прототипом красавицы Кати в романе «Хождение по мукам», ни того, что она сама была поэтессой , только за красоту и умение себя держать окрестили ее Королевой. Детство в основном реагирует на внешние приметы.
Те же девчонки не распознали лебедя в «гадком утенке» Галине Улановой. Балерина приезжала на дачу в неброских нарядах, держалась скромно и незаметно, почему и получила у девочек прозвище «Серенькая».
Про Крандиевскую этого сказать было нельзя. Бывшая жена знаменитого писателя, мать двух его талантливых сыновей, сама писавшая совсем неплохие стихи, была она человеком ярким, зажигательным. В книге приводится стихотворение Натальи Крандиевской, посвященное основателю «селигерского гнезда» Николаю Качалову:
Буду в городе зимоюВспоминать вечерний плес,В темной лодке над водоюСеребро твоих волос.Гостье чопорной, унылойРассказать зимой смогуПро змеиную могилуНа песчаном берегу.Про веселые поляны,Где грибы растут во мху.Про закат – внизу румяныйИ лимонный наверху...В город сумрачный и строгийУнесу я щедрый дар –Солнца лунные ожоги,Тела солнечный удар.Унесу с собою веру,Что не все темно вокруг, Если есть по СелигеруВерный спутник, умный друг.Вообще Крандиевским-Толстым в книге уделяется много внимания. Рассказывая о Никите и Дмитрии Толстых, сыновьях Натальи Васильевны, автор вспоминает историю раннего брака Никиты с еще одной Натальей – Лозинской. Восемнадцатилетняя Наташа с помощью фиктивного замужества думала спасти своего отца, замечательного переводчика Михаила Лозинского, которому грозил арест «за антисоветскую деятельность». На дворе стояли 1930-е. И верно, «красный граф» сразу после брака Никиты начал действовать, подключил Горького к работе по спасению свата. Лозинского оставили в покое, а новорожденная семья оказалась на редкость любящей, прочной и чадолюбивой – породила семерых «толстят».
Дмитрий Толстой, в отличие от Никиты, сташего ученым, сделался музыкантом, композитором. В ранней юности на Селигере он производил на «девчонок» странное впечатление, казался им задавакой и «индюком» - в коротких штанах, с посохом в руке и с чем-то необычным на голове... Устроившись в засаде, Таня с кузиной бомбардировали проходившего Митю шишками и сучками. Когда через много лет они встретятся, окажется, что Дмитрий не помнит этих «бомбардировок», занятый своими мыслями, он не обращал на них внимания... Но об этом автор скажет в самом конце книги. Вообще Татьяне Белогорской свойствена подобная игра с читателем. Можно назвать это и приемом романного сюжетостроения, когда повествователь, завязывая сюжетный узел, развязывает его в самом конце.
Не всегда прием срабатывает.
В некоторых случаях читатель успевает забыть, о чем или о ком шла речь, иногда поведанное в конце слишком мелко, чтобы на него отозваться. Но случаются и попадания. Так, писательница до самого конца не разъясняет смысла фразы из «блокадного» письма отца: «С Румбой (собакой) пришлось расстаться». А в конце книги неожиданно выясняется, что ничего страшного с собакой не произошло – наоборот. Поселившиеся после войны в той же квартире на Старо-Невском Белогорские получат «благодарственное» письмо из военкомата с описанием «военных подвигов» Румбы в войне с Германией и Японией. Радостная эта весть уже не дошла до Анатолия Семеновича Белогорского, отдавшего любимую собаку «на нужды фронта» и в полном одиночестве умершего во вторую блокадную зиму. Ему было 48 лет.
Об отце Татьяны Белогорской, который в сущности стоит в центре книги, необходимо сказать особо. Именно он, Анатолий Белогорский, стал для девочки не только отцом, но и учителем. Он оставил ей «заветы», которые пронесет она через жизнь и передаст своим детям и внукам.
Что же это за заветы? Анатолий Семенович молился двум богам – природе и искусству. Закончив еще до революции естественный факультет Петербургского университета, он, даже сделавшись актером, не перестал интересоваться естествознанием. На Селигере этот его интерес расцветал, он делился своими знаниями с дочерью. Однажды на заветной тропе он преподаст ей урок, осташийся в детской памяти. Смысл преподанного был такой: «Окружающее видит, слышит и чувствует, но делает это по-своему. Рядом с нами много мудрости и любви». Он говорил о таинственной связи природы и человека, предостерегал от бездумного вторжения в мир растений и животных.
Здесь мне хочется сделать отступление. Давно уже задумываюсь над тем, как глупо, дико и недальновидно человек уничтожает природу. Это происходит повсюду - в России, в Америке...
Сейчас мы переехали в место, где царят машины и хайвеи. Нет даже дорожек для пешеходов, а, если они есть, то вплотную примыкают к гудящим громыхающим магистралям. Ну ладно – человек, он привыкает ко всему, но как жить животным в лесах, со всех сторон окруженных хайвеями? Что чувствуют птицы, обозревая с высоты череду мостов, под которыми и на которых мчатся жужащие и скрежещущие железные конструкции?
Наверняка и люди, и звери, и птицы должны как-то изменить свою природу, что-то с собой сделать, чтобы суметь выдержать этот лязг, шум, эти ночные огни, это беспрерывное – днем и ночью – движение... И не переживаем ли мы уже сейчас «гуманитарную катастрофу», когда Земля, наша цветущая зеленая планета, перестает быть таковой, превратившись - в особо обработанных цивилизацией местах - в гудящий механический улей?
Но вернусь к своей теме. Тогда на селигерской лесной тропе Таня Белогорская получила от отца Завещание: «всматриваться, удивляться, не губить». Было это в 1940-м, летом следующего года начнется война.
Татьяна Белогорская на войне не была, но ее дыхание девочку обожгло, ощутимо оно и в книге. Это самые драматические ее страницы. Представьте себе ситуацию. В начале июня 1941-го Таню с кузиной и молоденькой няней родители отправляют на Селигер. О войне поговоривают, ее боятся – потому на Селигере все дачи, кроме «пряничного домика», пусты. Мама девочки отбывает с театром в длительные гастроли на Дальний Восток, дома в ленинградской квартире остается только отец с верной Румбой.
Дальше события разворачиваются стремительно. Война. Раскаты канонады под Селигером. Полная отрезанность девчонок и няни Вали от родных, от Ленинграда, вообще от «большой земли». Все войны начинаются внезапно, можно представить, в каких только ситуациях ни оказываются люди, застигнутые войной... Но тут... семья, разорванная на части, беспомощные малышки, которым некому помочь...
У Татьяны Белогорской остался бесценный архив - переписка родителей в начале войны, когда они сходили с ума от беспокойства за девочек, от тяжести ситуации, от невозможности соединения семьи. На Селигере нашелся добрый человек, некий Людвиг Львович, который сумел посадить двух малолеток в сопровождени юной няни на пароход до Осташкова, а затем втиснуть их вместе с багажом в воинский состав, отправлявшийся на фронт. Маленькая деталь: с собой Танюша взяла молочник, в который собирала в лесу землянику. С большим трудом, сменив три военных состава, через месяц после начала войны, добрались они до родного города.
И вот что приходит на ум. В блокаду отец Тани спасет двух ленинградок, мать и дочь, разделив с ними крохи пайка и остаток дров. Себя не убережет, а соседкам поможет. Не это ли реально существующая цепочка добра?
С Татьяной Белогорской я знакома давно, хоть и заочно, знаю ее как автора литературных воспоминаний, и как «патриотку» и летописца своего рода, включающего знаменитого Семена Венгерова, воспитателя целой плеяды превосходных пушкинистов, – Виктора Жирмунского, Юрия Тынянова, Юлиана Оксмана, Бориса Эйхенбаума, Сергея Бонди...
Ее нынешняя книга, как понял читатель, далеко не только о Селигере. Но и о нем тоже. По ее прочтении чудо-озеро воспринимается нами как некий символ красоты и радости, как критерий гармоничного существования человека в единения с близкими и природой.
И хотя рассказ продолжается и автор доводит повествование до наших дней, говоря об энтузиастах и подвижниках на берегах сегодняшнего Селигера, мне эти главы кажутся уже принадлежащими другой книге. В этой же - самое важное происходило в то самое «остановленное» рассказчицей предвоенное время, когда маленькая девочка собирала в молочник землянику в селигерском лесу, еще не ведая о грядущих испытаниях.
***
Добавить комментарий