Интервью с писателем, радио и тележурналистом Иваном Толстым
Ирина Чайковская. Иван Никитич, вас привела в холодную ноябрьскую Москву 2014 года, где мы с вами сейчас беседуем, конференция по творчеству Алексея Толстого. Расскажите, пожалуйста, что в ней было интересного.
Иван Толстой. Конференция про дедушку. А про дедушку говорить всегда симпатично, хотя я и не знал его никогда,- я родился через 13 лет после его смерти, - и очень долгие годы вытеснял его существование не из своей памяти, но из своего круга интересов, в памяти-то он сидел прочно: в каждом советском кабинете литературы висел его портрет...
ИЧ. Очень на вас похожий.
ИТ. Может быть. Портрет был с фальшивой надписью: «Октябрьская революция дала мне все».
На самом деле, там внутри купюра, а слова его звучат так: «Октябрьская революция как художнику дала мне все». Согласитесь, «дьявольская разница».
ИЧ. Ну, хотя бы не все придумано, а то ведь бывает.
ИТ. Да, не все. Впрочем, он сам был горазд заниматься «придумыванием». Известна история с фальшивыми воспоминаниями Анны Вырубовой. Стопроцентно это не доказано, но, по-видимому, они были написаны им, совместно с историком Павлом Елисеевичем Щеголевым.
ИЧ. Ух ты, это же пушкинист очень известный!
ИТ. Но он был и хулиган. Он был игрок. Он был человек, ставивший на zero. Здесь он поставил, чтобы сорвать капитал. Он хотел много заработать. Как это называлось? «Минувшие дни» - такой был альманашек. Абсолютно желтого цвета. В одном из номеров Щеголев напечатал знаменитый пасквиль в адрес Пушкина.
ИЧ. Диплом ордена рогоносцев, гадость такая...
ИТ. Он это печатал вместе с графологической экспертизой следователя Салькова. Все эти документы относятся к основному фонду нашей пушкинистики. И вместе с тем, на других страницах альманаха он печатал фальшивые воспоминания Вырубовой. Он же входил в Чрезвычайную комиссию Временного правительства по расследованию преступлений царизма.
ИЧ. Блок тоже входил в эту комиссию.
ИТ. Совершенно верно. Щеголев участвовал в допросах Вырубовой. И они с Алексеем Николаевичем устроили такую «мерзость», похулиганили: сперва сочинили эти записки по-русски, затем дали кому-то из интеллигентных русских дам – перевести на французский, а потом еще одной – перевести обратно на русский язык. Все было, что называется, «отмыто».
ИЧ. Это известная история?
ИТ. О-очень известная.
ИЧ. Но я ее в биографии Алексея Толстого не встречала. Что до Щеголева, странно, как академический ученый-пушкинист мог себе позволить писать и, главное, печатать в своем журнале что-то фальшивое. Он не боялся за свою репутацию добросовестного ученого? За свое доброе имя? Мы, по-видимому, даже не представляем, какой амплитуды поведение могло быть в то время, после февральской революции 1917-го...
ИТ. Вот-вот. Амплитуда широкая. Он присутствовал при допросах Вырубовой как член Чрезвычайной комиссии и при этом использовал этот материал для сочинения фальшивых мемуаров. Хочу сказать: есть какой-то процент, что это все-таки не они. Но по всему – по сумме косвенных доказательств – получается, что они. В 1926 году в соавторстве они написали пьесу «Заговор императрицы». Кроме того, известно из воспоминаний Аксаковой-Сиверс, изданных в Париже в конце 1980-х Владимиром Аллоем, что в заключении ей кто-то сказал, что автор фальшивки Щеголев. Но помимо этого тюремного рассказа Аксаковой-Сиверс, куча людей была посвящена в это дело. Максим Горький слал гневные письма. Журнал «Минувшие дни» закрыли.
ИЧ. А вот интересно: откуда такая бесшабашная смелость, даже наглость? Они не рисковали? В годы, когда сажали вообще ни за что?
ИТ. Они стояли так высоко над прочими людьми, были так близки к нитям литературного управления... Оба сидели на самом облучке вместе с кучером. Кучер не допускал никого до политики. А вот литература и история в те годы... Возьмите весь репертуар того, что писалось об истории культуры, скажем, об истории литературы. Там позволяли себе все что угодно. Печатали откровенно желтые книжки.
ИЧ. Но в то время, в 1920-1930, было и много хорошего напечатано. Сколько классики, сколько научных исследований.
ИТ. Но посмотрите, с какой развязностью, иногда с разнузданностью писались книжки о Х1Х веке и о самодержавии! Щеголев одновременно издавал и исторические документы, и политические памфлеты.
ИЧ. Он безмерно рисковал – как ученый.
ИТ. Он и был игрок. Скажем, двухтомник «Книга о Лермонтове», вышедший в 1929 году под именем Павла Щеголева, был откровенно украден у Виктора Андрониковича Мануйлова. Мне приходилось об этом писать как раз в лермонтовские юбилейные дни. Мануйлов был стажер.
ИЧ. Как много я о нем слышу с разных сторон, кто-то его вспоминает как учителя, кто-то - как предсказателя судеб, он увлекался хиромантией...
ИТ. Он был чудный человек, скромен до невероятия.
ИЧ. Так он написал, а Щеголев поставил свое имя – как это часто бывает в отношениях учитель-ученик?
ИТ. Да, он написал, а Щеголев сказал: «Витя, так будет лучше, скорее напечатают». Так и оказалось. И книга вышла под именем не Мануйлова, а Щеголева.
ИЧ. Иван Никитич, если вернуться к конференции, там что-нибудь из этого обсуждалось? Или это все круг тем, которые занимают лично вас?
ИТ. Нет, ничего этого не обсуждалось. Что до фальсификаций, то для меня Алексей Николаевич остался человеком вот в этом самом кругу. Он остался для меня на несколько десятилетий «советским писателем», который все фальсифицирует. Это было мое юношеское мнение. Я жил с этим ощущением, понимая, что ни один порядочный исследователь об Алексее Толстом писать не будет. Люди не хотят мараться. Алексей Толстой был «нерукопожатный». Сейчас многое стало меняться.
ИЧ. Вот я и хотела об этом спросить. Сейчас явно какая-то иная тенденция, чему свидетельство та же конференция.
ИТ. Алексей Николаевич был сложной фигурой. И когда его одного обливали черной смолой и вываливали в перьях, видно было, что это не совсем справедливо. Скажем так: справедливо, но не сбалансировано. Другие-то тоже хороши.
ИЧ. В одной из своих телепередач на канале КУЛЬТУРА вы рассказали о пощечине, данной Осипом Мандельштамом Алексею Толстому. Рассказали настолько объективно, что я осталась, как и была, на стороне Мандельштама в этой истории. Но вот что меня всегда удивляло, так это отзыв Ахматовой о вашем дедушке. Кажется, Исайе Берлину она это говорила. В ее характеристике «красного графа» есть и «очаровательный негодяй», и «чудовищный антисемит», и «ненадежный друг», но завершается эта характеристика удивительным признанием: «...но он мне нравился, хотя он и был причиной гибели лучшего поэта нашей эпохи, которого я любила и который любил меня». Не поразительное ли высказывание?
ИТ. Поразительное высказывание. Но Анна Андреевна совершенно не участвует в конкурсе на справедливые оценки. У нее есть зашкаливающие высказывания. Зашкаливающие по несправедливости. Это несправедливо – то, что она сказала. Не был Мандельштам этим человеком уничтожен. Во мне все против этого восстает.
ИЧ. Понимаю, о чем вы говорите. Осип Эмильевич, скорей всего, поплатился не за пощечину Алексею Толстому, а за антисталинские стихи «Мы живем, под собою не чуя страны»...
ИТ. Мандельштам читал их своим друзьям. Понятно, что на него стукнули. Были писатели, которые мечтали увидеть поверженного Мандельштама и подталкивали Алексея Толстого раздуть эту историю. Но он с самого начала не поддался. Нет ни одного факта, говорящего об обратном. Когда я делал свою передачу, я хотел показать, что в судьбе Мандельштама была своя линия, которая к этому привела. У него была судьба сесть при этом режиме.
ИЧ. О да. Тысячи современников Осипа Эмильевича попадали в лагерь непонятно за что, у Мандельштама же были реальные причины туда попасть.
ИТ. В передаче мне хотелось напомнить зрителю, что он был человек скандальный. Его нервы были доведены до предела, и даже этот предел был перейден.
ИЧ. Что скажешь? Находясь в палате № 6, трудно хотя бы отчасти не лишиться рассудка, они все, жившие в то время, были на последней грани...
ИТ. Его эпоха «довела». Ахматова была не права, обвиняя Алексея Толстого.
ИЧ. Вы на это обратили внимание. Я же обратила внимание на другое: на ее признание, что, несмотря ни на что, она Алексея Толстого любила, а он любил ее.
ИТ. В книжке Елены Толстой, которая называется «Ключи счастья. Алексей Толстой и Серебряный век»...
ИЧ. Извините, пожалуйста, повторите, в чьей книжке? Кто такая Елена Толстая?
ИТ. Это моя двоюродная сестра, она профессор Иерусалимского университета, жена известного литературоведа Михаила Вайскопфа. Так вот, в ее книжке есть целая глава, посвященная многодесятилетнему роману Алексея Толстого и Анны Ахматовой.
ИЧ. Роману в каком смысле? Любовному?
ИТ. По существу, любовному.
ИЧ. То есть это неучтенный роман, его нет в книгах об Ахматовой.
ИТ. Это роман, вытесненный Ахматовой и никак не вытесненный Алексеем Толстым. Ахматова потрясающе отразилась в творчестве Алексея Толстого. Не полагается хвалить своих, семью, но Елена Дмитриевна, которая это исследовала, написала крайне интересную книгу.
ИЧ. Подскажите тогда, где Ахматова отразилась у Толстого.
ИТ. Во-первых, в пьесе 1912 года...
ИЧ. То есть это дореволюционные дела.
ИТ. Сперва. Пьеса написана у Волошина в Коктебеле, после того как Толстой был подвержен остракизму и изгнан из Петербурга Серебряного века. Он уехал к Волошину зализывать раны. Зализал, перебрался после этого в Москву. Прошло много лет, прежде чем он вернулся в Петербург, тогда уже Петроград, в 1923 году. И на обложке первого советского – оно же авторское – издания «Хождения по мукам», тогда существовала только первая часть «Сестры» (а автор обложки Вениамин Белкин, сосед АТ, снимавший квартиру на той же Ждановской набережной)... Так вот, на обложке две камеи - два женских профиля – Кати и Даши. Кто они? Ольга Глебова-Судейкина и Анна Ахматова. Портретное, стопроцентное сходство.
ИЧ. Значит, Катя – Ольга Глебова-Судейкина, а Даша – Анна Ахматова, так?
ИТ. Ну, не так буквально. Скорее, просто как идея двух сестер. В 1994 году я выпустил первый и единственный номер журнала «Опыты». В этом журнале фотография двух подружек помещена на обложке. И напечатана большая статья замечательного искусствоведа Юрия Александровича Молока.
ИЧ. Портреты Глебовой-Судейкиной и Ахматовой на обложке «Хождения по мукам»? Так же, как фотография Лили Брик на обложке поэмы «Про это»?
ИТ. Только там фотография, а у Белкина в виде двух камей. Если намечать пунктирно, снова в жизни Толстого Ахматова появляется в 1940 году, когда Алексей Николаевич выдвигает сборник «Из шести книг» на Сталинскую премию. Затем они одновременно в Ташкенте времен эвакуации. Он оказывает ей исключительные знаки внимания, каждый раз это какие-то корзины с пайками... И с его помощью выходит сборник Ахматовой 1943 года. Он ее выводит в роли княжны Вяземской в пьесе об Иване Грозном.
ИЧ. Все это чрезвычайно интересно. Одно у меня сомнение. Ахматоведы - что? Проглядели?
В их ахматовских биографиях Толстому уделено совсем мало места.
ИТ. Я с этого и начал. Это имя было табуировано. Им не занимались. Его вытесняли. Это все результат психологического эффекта.
ИЧ. Вы думаете написать об этом? Все же тема Ахматова и Алексей Толстой – нечто новое.
ИТ. Нет, я об этом писать не собирался. А то, что Елена Толстая написала, - это прорывно интересно.
ИЧ. Почему это не звучит сегодня?
ИТ. Потому что Алексей Толстой все еще не та фигура, которую нужно вытаскивать на первый план. В конце концов, исследователи тоже живые люди, им хочется, чтобы в истории литературы хорошие дружили с хорошими, а плохие — с плохими. Смешение этих парадигм ломает доктринерскую позицию. А, во-вторых, книжка Елены Дмитриевны новая, ей всего года два. Дайте срок.
ИЧ. Ну да, у нас очень медленно все происходит.
ИТ. Да что вы – ввести в ахматовский ареопаг новую фигуру – на это много лет понадобится. В «Ключах счастья» Елены Толстой не только об этом, между прочим, рассказывается. Вы посмотрите: взаимоотношения Софьи Дымшиц и Николая Гумилева. Еще один неизвестный роман Серебряного века.
ИЧ. Ой-ой-ой, Иван Никитич. Давайте на этом остановимся. Мне кажется, что у вас в запасе просто бесконечное число историй, ваша литературно-историческая эрудиция беспредельна.
Спасибо вам огромное за интервью!
Москва, ноябрь 2014
Добавить комментарий