Дело Крейга Рабиновица

      Девять минут спустя на место прибыл полицейский Джеймс Дрисколл. Он увидел молодую женщину, лежащую в ванне и покрытую водой, вытащил ее с помощью мужа и попытался привести в чувство, применяя контактное дыхание «рот-в-рот». Стефани оставалась без сознания, ее немедленно доставили в больницу, где в 1.25 ночи, после безуспешных попыток реанимации, было официально объявлено о ее смерти.

      Здоровая 29-летняя женщина, утонувшая в ванне во время купания — такое случается не часто, и в больницу, для порядка, был приглашен опытнейший судебный следователь Холберт Филлинджер. Он внимательно осмотрел тело молодой женщины — но нет, на нем не было никаких следов борьбы, никаких синяков, порезов или даже царапин, а на шее не было никаких следов, говорящих о том, что Стефани была задушена. И следователь спокойно вписал в соответствующую графу протокола стандартное «Несчастный случай». Тело умершей стали готовить к отправке в одно из еврейских похоронных агентств Филадельфии.

      Полиция, впрочем, придерживалась другого мнения. Не то чтобы в поведении Рабиновица было что-то подозрительное, нет-нет. Он очень естественно горевал, и очень трогательно заботился, чтобы шум в доме не разбудил спящую в своей комнате годовалую дочку Хэлли; а потом прибыли мать Крейга и родители Стефани, души не чаявшие в своих детях и в своей внучке, и они, обнявшись, вчетвером горько оплакивали так нелепо погибшую Стефани — погибшую в расцвете лет и в расцвете своей адвокатской карьеры. Нет, здесь все было в полном порядке.

      Но вот что было непонятно. Прибывший на призыв о помощи полицейский застал, как уже говорилось, тело молодой женщины в ванне, погруженным в воду. И это он извлек ее оттуда с помощью Рабиновица и сделал все возможное, чтобы оживить. Вот это-то было необъяснимо: убитый горем муж говорит, что он зашел в ванную и увидел жену, лежащую без движения под водой; что же он делает? идет звонить в полицию и ждет ее прибытия; потом идет открыть полицейскому дверь; и когда полицейский входит в ванную, жена все еще лежит под водой! Как же так? Ведь любой нормальный человек, увидев жену в такой ситуации, должен был либо тотчас же вытащить ее из ванны, либо хотя бы вытащить затычку и спустить воду?

      15 минут спустя после того, как смерть Стефани была зарегистрирована официально, детектив Чарльз Крейг, которому было поручено расследование, входил в дом семьи Рабиновиц. Он начал с того, с чего начинают все детективы в подобных случаях: тщательно осмотрел двери и окна и убедился, что никаких признаков взлома и проникновения в дом посторонних нет. Это делало смерть Стефани еще более непонятной и загадочной.

      И тогда судебный следователь Филлинджер попросил известного в Филадельфии патологоанатома Яна Худа приехать в больницу и произвести вскрытие тела Стефани Рабиновиц. Это было связано с некоторыми осложнениями: по еврейскому обычаю умершего надлежит хоронить немедленно, но похоронить Стефани — это значило похоронить вместе с нею и тайну ее смерти. Похороны, следовательно, необходимо было отложить на какое-то время. Филлинджер позвонил Лите Коген, члену штатной легислатуры, и попросил ее уладить эту проблему — в интересах правосудия. Проблема была улажена.

      На теле Стефани действительно не было видно никаких следов насилия, но опытнейшему глазу Худа это тело, спустя 12 часов после смерти, начало рассказывать удивительные вещи. На глазном яблоке оказались разорванными два кровеносных сосуда — это говорило о прекращении поступления кислорода в гортань. При исследовании же гортани Худ обнаружил внутренние повреждения и припухлости, указывавшие на то, что имело место удавливание каким-то хитроумным и заранее продуманным способом. Худ позвонил Филлинджеру, тот известил полицию, несчастный случай был забыт, и с этого момента началось расследование дела об убийстве Стефани Рабиновиц.

      Вечером этого же дня полицейские детективы посетили Крейга Рабиновица у него дома. Не согласится ли мистер Рабиновиц подъехать в полицейское управление для уточнения некоторых деталей? Отчего же, он всегда готов сотрудничать с полицией. Так не будет ли он столь любезен поподробнее рассказать о себе, о своей жене, об их взаимоотношениях?

      Ну, что же, начал свои объяснения Рабиновиц, сам он — преуспевающий бизнесмен: он разъезжает по Штатам и продает заинтересованным фирмам партии перчаток из латекса. Он даже решил расширить бизнес, вложив в него солидную сумму, и с этой целью, по просьбе жены и его самого, родители покойной Стефани заложили свой дом и вручили ему деньги. У них с женой есть годовалая дочь, в которой они души не чают. То есть — не чаяли. Со Стефани он познакомился еще в школе. Ну да, они кончали одну школу (она была одним классом младше), они полюбили друг друга — знаете, как бывает: школьная любовь, и на всю жизнь. Да, он безумно любил свою жену. Она кончила университет и работала адвокатом в солидной фирме в центре города. Он? Нет, он учился в колледже, но не кончил курса. Страховка? Да, Стефани застраховала свою жизнь на полтора миллиона долларов. Как они провели тот ужасный вечер? Как обычно. Они были одни дома, девочку уложили спать, он смотрел телевизор, а Стефани пошла принять ванну. Ему послышался какой-то стук, но он не обратил на него внимания. И лишь долгое время спустя, удивившись, что жены все еще нет, он зашел в ванную и...

      Словом, он охотно и подробно отвечал на все вопросы. Запись его показаний заняла 12 страниц. Ему дали прочесть их, спросили, все ли правильно записано, и попросили подписаться, что он и сделал с величайшей готовностью. И лишь тогда ему сказали, что его жена была задушена. Его изумлению не было границ.

      Рабиновицу, разумеется, не предъявили никаких обвинений — ведь против него не существовало никаких прямых улик. Ну да, жизнь Стефани стоила полтора миллиона, но чего ради преуспевающий бизнесмен пойдет на такой дикий и рискованный шаг? Ну да, дома кроме них никого не было, и Стефани была задушена. Но ведь молодую, здоровую и сильную женщину не так-то легко задушить: она стала бы отчаянно сопротивляться, и это сопротивление неминуемо оставило бы следы и на ней самой, и не ее палаче. А тут никаких следов нет в помине. Да и мать с тещей, узнав о допросе в полиции, выразили глубокое возмущение: как у кого-то вообще могла возникнуть даже тень сомнения, что их мальчик может быть в чем-то виновен!

      Словом, Крейг Рабиновиц спокойно ушел из полиции, но с этой минуты он находился под непрерывным и незаметным наблюдением. И дневник наблюдений стал пополняться удивительными вещами. Два дня спустя Рабиновиц заложил в ломбарде кое-какие драгоценности покойной жены. Еще день спустя он зашел в филадельфийский «Делайла-Дэн-клуб» на бульваре Колумба и встретился там с некоей исполнительницей экзотических стриптизных танцев, по имени Шаннон Райнерт (сценический псевдоним — Саммер). Они поговорили и выпили у стойки бара, причем Рабиновиц сообщил ей, что его жена поскользнулась, купаясь в ванне, и умерла.

      Мнения близких друзей семьи мало чем отличались от мнения матери Крейга и родителей Стефани: Крейг? О, это человек со спокойным и ровным характером, отличный бизнесмен, преданный и любящий муж и отец, и вообще примерный семьянин, каких теперь немного.

      Детектив Чарли Крейг ломал себе голову над тем, как соединить несоединимое. Что Рабиновиц убил свою жену ради полуторамиллионной страховки, — в этом он не сомневался. Но почему она не сопротивлялась? И если ему так позарез нужны были эти деньги, то он, выходит, был весь в долгах? Где же они, эти долги? И что это за странный бизнес, который не числится ни в телефонной книге, ни в официальном списке бизнесов, имеющих отношение к изделиям из латекса? И для чего Рабиновиц взял огромный заем в банке под залог дома своей тещи, о чем она категорически отказывается говорить?

      В жаркий майский день, когда было известно, что Рабиновиц уехал «по делам», Крейг с помощником, в сопровождении отца Стефани, Луиса Ньюмена, пришли к нему в дом и начали тщательный и систематический обыск в главной спальне. Они осмотрели всё в комнате и перешли к встроенному шкафу, наполненному одеждой покойной Стефани. Каждая вещь была прощупана и осмотрена — ничего нового.

      Потом Крейг поднял глаза и увидел узкую антресоль, задрапированную тканью. Он попросил Ньюмена принести стремянку, влез на нее и открыл драпировку и дверцы за ней. Там было совершенно темно. Он просунул руку, повел ею вдоль стенок антресоли и почувствовал под рукой мешок. Минуту спустя все трое рассматривали его содержимое.

      Содержимое это представляло собой вторую, тайную жизнь Крейга Рабиновица. Они увидели, кого он любил действительно сумасшедшей любовью, — это была не Стефани, это была та самая исполнительница экзотических танцев, «стриппер» Саммер. В мешке лежали квитанции на огромную сумму — это была плата за сумасшедшую любовь: дорогая мебель, купленная для обстановки дома танцовщицы, дорогие ожерелья и кольца, которыми танцовщица украшала себя, билеты на членство в самых фешенебельных спортивных клубах, и были просто пометки, сколько тысяч долларов и когда было подарено Шаннон Райнерт, она же Саммер.

      Там лежал дневник, из которого следовало, что на протяжении всей своей семейной жизни Рабиновиц путался с проститутками и посещал самые грязные притоны. Из дневника следовало также, что никакого бизнеса по продаже перчаток из латекса не было и в помине. А был листок из блокнота, лежавший на самом дне мешка, где Рабиновиц «подвел итоги»: долг в 600 000 долларов. И за этот вот долг Стефани и заплатила своей застрахованной жизнью.

      Детектив Крейг позвонил Брюсу Кэстору помощнику прокурора — ему было поручено это дело, тот немедленно явился на место, ознакомился с находкой и, удовлетворенно потирая руки, сказал:

      — Ну, кажется, этот парень почти у нас в руках!

      — По-моему, там лежало что-то еще, — заметил

      Крейг и снова полез на стремянку.

      — Ну конечно! Держите!

      Это была нейлоновая дорожная сумка, содержащая два полных комплекта одежды Рабиновица и все прочее, необходимое для побега. На сумке (случается же такое!) была вытеснена яркая фирменная надпись «Беглец» (Runaway).

      На следующий день «Беглец» в наручниках был препровожден в тюрьму.

      * * *

      Много времени спустя Энн Ньюмен, мать Стефани и теща Рабиновица, тогда уже вдова, будет с горечью говорить о человеке, которого они любили, как сына, и которому доверяли безраздельно. Кто мог знать, что у этого человека есть другая, тайная, тщательно спрятанная жизнь? Никто. Ни ее покойный муж, с готовностью помогавший деньгами «бизнесу» зятя, ни она сама, ни друзья и знакомые, ни Стефани. «О, если бы Стефани знала, — скажет Энн, утирая слезы, — она сегодня была бы жива!»

      Она расскажет о страшном шоке, испытанном ею, когда она узнала о тайной связи своего зятя с танцовщицей-«стриппером». О «бизнесе», бывшем лишь плодом фантазии Рабиновица. О том, как ее муж составлял налоговые декларации для Стефани и Крейга, полагаясь на представленные ему цифры. «Но у тебя есть бумаги, подтверждающие эти цифры?» — спрашивал старый Ньюмен. «Ну что вы, папа, — отвечал зять, — ну конечно же, есть!»

      Стефани Рабиновиц передала ведение их финансовых дел целиком в руки мужа. Энн Ньюмен вспомнит, как она однажды завела разговор на эту тему, и как дочь резко ответила ей: «Мама, я не желаю говорить об этом. Я не хочу унижать мужское достоинство Крейга — ведь я зарабатываю больше чем он».

      Стефани никогда не жаловалась на какие-либо семейные неурядицы, этот брак казался просто идеальным, и она всегда с необычайной горячностью вставала на защиту своего мужа — мужа и будущего убийцы, не позволяя сказать о нем ни одного худого слова.

      Энн вспомнит, как во время шивы, еврейского траурного обряда, ее семья поддерживала Рабиновица, отметая даже мысль о его виновности — даже после того, как он был отправлен в тюрьму. Сомнения начались три дня спустя, когда они с мужем Луисом ехали на прием к доктору в больницу. В машине работало радио, и вдруг они услышали сообщение: в то время, как они горевали об умершей дочери, их зять заложил в ломбарде ее драгоценности. И что его «бизнес» — это просто фантазия, карточный домик. И эти его дорогостоящие любовные похождения...

      * * *

      Никакими силами, никакими доводами, никакими обещаниями невозможно было заставить Рабиновица признать хоть что-нибудь. Он был одет в броню несокрушимого спокойствия и на все отвечал одно: «Я невиновен!» «В ту ночь, когда умерла ваша жена, в 11 часов, вам звонила танцовщица Райнерт, и на автоответчике осталась запись. Потом вы ее стерли. Что там было?» «Не могу припомнить». «Вы звонили ей в тот вечер?» «Не могу припомнить».

      И так без конца.

      Потом пришли два «недостающих звена» от эксперта-токсиколога и от патологоанатома. Первый сообщал, что в крови мертвой Стефани обнаружено снотворное лекарство амбиен, в количестве, пятикратно превышающем нормальное. Стефани вообще никогда не принимала снотворного, Рабиновиц принимал, и именно эти пилюли, и за три дня до трагедии он получил в аптеке по рецепту тридцать таких пилюль. При обыске их не нашли. Вероятнее всего, Рабиновиц измельчил их и подсыпал в пиво Стефани. Тогда становилось понятным, почему она не оказывала никакого сопротивления, когда ее душили хитроумным способом, не оставлявшим никаких внешних следов: она находилась в бесчувственном состоянии.

      Патологоанатом же сообщил точное время смерти Стефани — около 10.30 вечера. Это означало, что она умерла за час до того, как танцовщица Райнерт позвонила по телефону и за два часа до того, как ее муж набрал на телефоне номер 911.

      Теперь не имело значения, признает Рабиновиц свою вину или нет: все было готово к суду присяжных. Пенсильвания бурлила: для нее этот случай был неслыханной уголовной сенсацией за много-много лет. Газеты на все лады гадали, какую тактику может избрать защита? Ведь против обвиняемого абсолютно всё? Когда суд начался, зал заседаний был набит до отказа. Судья Сэмюэл Сэйлус ударил молотком о подставку и открыл заседание. И тут произошло нечто совершенно неожиданное — неожиданное для судьи, для обвинения, для защиты, для присяжных и для родственников обвиняемого.

      Крейг Рабиновиц, одетый по-деловому — в темносерый костюм и голубую рубашку с бордовым галстуком, попросил у судьи разрешения занять место для свидетелей. Разрешение было дано. И в наступившей неправдоподобной тишине Рабиновиц произнес:

      — Я хочу сказать, что признаю себя виновным в том, что, пытаясь разрешить свои финансовые проблемы, я задушил свою жену Стефани. Я признаюсь также в том, что изменял своей жене, обманывал ее и ее родителей, обманом получая у них деньги на бизнес, которого у меня не было.

      Он опустил голову, и тут же последовал вопрос судьи:

      — Мистер Рабиновиц, что заставило вас признать себя виновным?

      — Сон, — последовал ответ. — Я видел сон. Мне приснилось, будто я захожу в дом, где прошло мое детство. Я увидел стол, а за ним — троих близких мне людей: моего отца, умершего давно, мoего тестя, скончавшегося совсем недавно, в день моего рождения, и мою жену, которую я убил. — Рабиновиц всхлипнул. — Я услышал их голос: «Садись, Крейг, нам необходимо поговорить с тобой». Я сел, и они положили свои руки на мою руку и сказали: «Крейг, пришло время для тебя сделать то, что надлежит сделать. Слышишь, Крейг? Ты непременно сделаешь то, что ты обязан сделать». И все исчезло...

      В зале по-прежнему стояла мертвая тишина. Две женщины, две вдовы, сидевшие во втором ряду, — мать Рабиновица и мать убитой Стефани тихо плакали. И вдруг совершенно отчетливо раздался голос обвинителя Брюса Кэстора:

      — Трус! Боже мой, какой это трус! — Он вскочил со своего места, быстро подошел к Рабиновицу и, глядя на него в упор, спросил:

      — Мистер Рабиновиц, почему вы убили вашу жену?

      — Мистер Кэстор, — отвечал тот, — я думал над этим вопросом и поражался тому, что я сделал, каждую минуту, каждый день. Как я мог это сделать? На это нельзя ответить просто и однозначно. Моя жизнь превратилась в одну сплошную ложь, я стал обманщиком и аферистом. И яма, которую я выкопал сам себе, стала такой глубокой... Понимаете, я как-то потерял способность отличать правильное от неправильного. Вы не подумайте, что я строю из себя ненормального или ищу сочувствия, — нет. Но я не забываю, что у меня есть дочь. Сейчас ей восемнадцать месяцев, и, слава Богу, она не понимает, что произошло. Но она подрастет, и придет день, когда она обо всем узнает. Узнает, что я сделал ей самое ужасное из всего возможного. Но пусть она хотя бы узнает и то, что я признал свою вину и заплатил за нее.

      Кэстор смерил человека на свидетельском кресле презрительным взглядом и процедил:

      — Вы жулик, аферист и дешевый актер. Я не верю ни единому вашему слову. Полагаю, что все сидящие здесь, включая ваших родственников, тоже не верят.

      — Мистер Рабиновиц, — сказал судья Сэйлус, — вернитесь на свое место и встаньте, чтобы выслушать приговор. За ваше преступление вы заслуживаете смертной казни. Но вы признали свою вину, и я приговариваю вас к пожизненному заключению без права на досрочное освобождение — при условии, что вы официально откажетесь от подачи апелляций. — Рабиновиц кивнул головой. — Бейлиф, уведите его!

      Так закончилось сенсационное дело Крейга Рабиновица.